Он посмотрел в круглый иллюминатор.
По-прежнему перед ним был серый, в пунктире заклепок, чуть дрожавший от напряжения угол самолетного крыла с рыжими подпалинами от выхлопных газов. Но внизу под ним уже не было облаков, далеко внизу распахнулась земля — желто-бурая, бескрайняя пустыня. Вот голубой каплей мелькнуло озерко, другое, чуть по больше, третье, поменьше, словно кто-то небрежно брызнул тут водой. И снова желтая, мертвая пустыня под крылом. За ней, наверное, Ташкент.
Сергей посмотрел на своих соседей. Женщина по-прежнему дремала, откинувшись на спинку кресла. Молодой аспирант уже не читал газету, а, слегка подавшись вперед, смотрел в иллюминатор. Темная бородка его сливалась с усами, придавая улыбчивому лицу не свойственную ему строгость, лохматые брови словно подпирали большой, с залысинами лоб. В карих живых его глазах светилось любопытство. Он перехватил взгляд Сергея и, смущенно усмехнувшись, сказал:
— Представляете, никогда не был а Средней Азии. А ведь где только не бывал: и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и на Камчатке. И в Италии был, и в Польше. А вот тут не был, надо же?
— Нельзя объять необъятное, — улыбнулся Сергей.
— Да, наверное. Но надо к этому стремиться. Как думаете, скоро Ташкент?
— Через час, не раньше.
— Эх, знаете, у меня мечта: хоть на денек заскочить в Самарканд, столицу великого Тимура. Интересно. Вы там были?
— Не пришлось. Но тоже мечтаю.
Молодой аспирант лукаво взглянул на Сергея:
— А я, Сергей Павлович, ведь вас узнал. О вас в газете писали, и фотография ваша там была. В «Известиях», в День милиции.
— Да, — усмехнулся Сергей. — Что-то было.
— Что-то! Целый подвал. Известный журналист писал. Романтическая у вас профессия. Может, и мне интервью дадите? Банальный вопрос: «Над чем работаете?»
Сергей засмеялся:
— Может, еще автограф дать?
— Нет, в самом деле. Интересно.
— Эх, Вадим. Не наше это с вами дело — брать и давать интервью. Вы не репортер, а я не кинозвезда.
— Ну пожалуй, — махнул рукой тот. — Но вот я сейчас вспомнил, что мне в том очерке не понравилось. Можно сказать?
— Валяйте. А потом я скажу, что мне не понравилось.
— Идет, — уже загораясь, продолжал Вадим. — Так вот. Во-первых, можно подумать, что главная наша задача — всех перевоспитывать. И этого вы перевоспитали, и того. Непонятно, когда вы успеваете преступления раскрывать. Причем перевоспитываете вы, судя по очерку, мгновенно, двумя-тремя чувствительными фразами и проникновенным взглядом. Фальшиво это все, честное слово.
— Согласен, — кивнул Сергей. — Написано неудачно. Хотя тут все не так просто. Что-то заронить в душу: человека, на какую-то светлую струну воздействовать, а перед этим ее обнаружить, в нашем деле необходимо. Кстати говоря, это необходимо не только в нашем деле. Вот будетевы, допустим, преподавателем, профессором. Что ж, ваша задача только курс прочесть?
— Это элементарно, — усмехнулся Вадим. — И в том, что вы о своем деле сказали, есть, конечно, рациональное зерно. Но согласитесь, уголовный розыск все-таки не университет.
— Еще какой университет! Своеобразный, конечно.
Тут они заметили, что их соседка проснулась и с интересом следит за разговором.
— Я тоже читала эту статью, — сказала она. — Умная и интересная статья. И я с вами не согласна, Вадим. Акцент в статье правильный, главное — это воспитание.
— Ну вот, — удовлетворенно констатировал тот, и в карих его глазах, мелькнул насмешливый огонек. — И Нина Александровна высказалась. Уже, как видите, борьба мнений. Но у меня есть еще одна претензия к очерку.
— Давайте, давайте, — ответил Сергей, сам незаметно втягиваясь в спор.
— Претензия, так сказать, деликатная, — Вадим усмехнулся и погладил бородку. — Из очерка получается, что вы все до одного преступления раскрываете. Но Шерлок Холмс или Мегрэ — это литературные герои, и им легче. А в жизни, как говорится, так не бывает. Или я задел ваше профессиональное самолюбие?
— Конечно, — засмеялся Сергей. — Хотя, я думаю, нет человека, которому бы все удавалось.
— И ни один журналист в таком очерке об этом не напишет, — решительно вставила Нина Александровна. — Ведь очерк о безусловно талантливом человеке, и это надо доказать читателю.
— Я другое хочу сказать, — возразил Сергей. — Если опасное преступление не удалось раскрыть мне, его потом раскроют другие. У нас был случай, когда одно убийство раскрыли через двадцать-шесть лет. Но раскрыли.
— Это, простите, случайность.
— Нет. Это означает, что за двадцать шесть лет над ним бились разные люди. И вот пришла удача. Убийство это раскрыл очень опытный и очень талантливый человек.
— Ваш товарищ?
— Да. К сожалению, его уже нет в живых.
— Убили? — испуганно спросила Нина Александровна.
— Нет. Просто не выдержало сердце.
— Вы хотели сказать, чем вам не понравился очерк, — напомнил Вадим.
— Мне? — переспросил Сергей. — А тем, что из него получается, будто я один раскрываю преступления. Вроде Шерлока Холмса. Но это красивая сказка. Один человек не может раскрыть преступление, тем более сложное. Или это будет чистая случайность. Тут всегда работает много людей.
— Но вы ими руководите?
— Кто-то всегда руководит, — пожал плечами Сергей и взглянул в иллюминатор. — О, смотрите! — воскликнул он. — Скоро Ташкент!
Под крылом самолета исчезла пустыня. Далеко внизу проплывали расчерченные, как по линейке, зеленые и бурые прямоугольники полей, вытянулись асфальтовые ленты шоссе, от них расползались, путаясь, пересекаясь, желтые проселочные дороги. Видны были утопающие в зелени дома. Вот показался целый поселок с прямыми улицами, овалом маленького стадиона. Рядом дымились фабричные корпуса. И снова потянулись прямоугольники полей.
Сергей прильнул к иллюминатору.
Далеко впереди по курсу в легкой серебряной дымке возникал огромный город.
В салоне появилась молоденькая бортпроводница.
— Товарищи, подлетаем к Ташкенту, — объявила она. — Самолет идет на снижение. Прошу пристегнуться ремнями.
На передней стенке салона возникла светящаяся надпись: «Не курить».
Сергей загасил сигарету и потянулся. Ну вот и прилетели. Начинаются ташкентские дела. «Попробуй теперь чего-нибудь не раскрыть», — усмехнувшись, подумал он.
* * *
Когда Сергей вышел на площадку трапа, то сразу увидел внизу среди встречающих Нуриманова и Валькова.
Длинный, худой Нуриманов приветственно махнул ему рукой, при этом узкое лицо его оставалось невозмутимым. Зато круглое, добродушное лицо Валькова прямо-таки светилось в улыбке. Он поднял над головой короткие, сцепленные как бы в пожатии руки.
Сергей спустился по трапу, держа в одной руке чемоданчик, в другой шапку и расстегнув пальто.
— Ну жара же у вас тут, братцы, — сказал он, обнимая по очереди встречающих.
— Тепло, — коротко подтвердил Нуриманов.
— Разрешите чемодан, товарищ полковник? — улыбаясь, сказал Вальков.
— Ну; ну, — строго сказал Сергей. — Ты меня за кого принимаешь, Макарыч?
— А это, как в сопромате, — удовлетворенно усмехнулся тот. — Испытание на изгиб. Выходит, ты, Сережа, не зазнался. А мог бы вполне, я тебе скажу. В газетах пишут, полковника получил и должность по нашей линии высочайшую.
— Подписку дал, — пошутил Сергей. — Как зазнаюсь, все отберут.
Они направились к зданию аэровокзала.
Усаживаясь в машину, Сергей спросил:
— Куда поедем?
— В гостиницу, — сказал Нуриманов, отвечая одно временно и на вопросительный взгляд шофера.
— До оперативного совещания час пятнадцать, — пояснил Вальков. — Успеем.
Машина медленно выползла из плотного ряда других машин, обогнула шумную, суетливую площадь и, набирая скорость, устремилась в город.
Сергей с интересом смотрел в окно. Он никогда не был в Ташкенте. Его восхитили недавно построенные современные здания необычайной, смелой архитектуры, широкие, прямые проспекты, гудящие пыльные стройки, бесконечные квадраты новых жилых домов… «Братьям»… «Друзьям»… «Братьям»… — читал он на стенах надписи строителей.
— Ну, здорово у вас тут, — произнес Сергей.
— Строимся, — подтвердил Нуриманов.
В просторном, светлом номере гостиницы стол был накрыт белоснежной скатертью, стояла бутылка с вином, высокая ваза с фруктами, блюдо восточных сладостей. В широкой стеклянной миске плавали огромные чайные розы.
— Ого! — восхитился Сергей. — Вы что же делаете? Как вас потом критиковать?
— Как надо, — невозмутимо ответил Нуриманов.
— Тонкий расчет, Сережа, — улыбнулся Вальков.
Сергей засмеялся:
— Еще одно испытание на изгиб, так, что ли?
В стороне на столике зазвонил телефон. Нуриманов снял трубку.
— Так точно. Приехали, — сказал он и повернулся к Сергею: — Тебя Сарыев.
Сергей взял трубку.
— Салям, товарищ Коршунов! — энергично прокричал Сарыев. — С благополучным прибытием на цветущую, братскую землю Узбекистана. Хотел сам тебя встретить, но министр вызвал. Привет передает. Я буду на совещании.
— Отлично. Значит, до встречи. Я только душ приму. Жара у вас страшенная. А в Борске еще снег лежит.
…Оперативное совещание должно было проходить в кабинете Нуримансша. Перед его началом Сергеи знакомился с работниками уголовного розыска города.
— Вот мои хлопцы, — сказал Вальков, представляя ему Лерова и Ибадова. — Неплохо тянут. С ними это дело поднимали.
Молодые сотрудники с нескрываемым любопытством смотрели на знаменитого московского гостя. Сергей перехватил их взгляды и улыбнулся.
— Ну, будем знакомы, — сказал он. — Дело вы начали неплохо. Дальше вместе потянем.
Приехал и Сарыев, как всегда оживленный, энергичный, шумный. Притянув. Сергея к себе маленькой, смуглой рукой, чмокнул в щеку.
— Привет от министра, — еще раз сообщил он. — Видеть тебя хочет.
Все расселись. Началось совещание.
Первым докладывал Вальков. Он подробно изложил ход расследования убийства водителя такси Анатолия Гусева. Перед ним на столе лежала пухлая папка с протоколами допросов, очных ставок, заключениями экспертов и другими документами по делу. Рассказывая, Вальков поминутно надевал очки, отыскивая то одну, то другую бумагу.
— Значит, Чуприн не сознается в убийстве? — уточнил Сергей.
— Нет, товарищ полковник, не сознается. Он даже отрицает, что ехал в такси. Но вот показания водителя Сайыпова. Он видел, как Чуприн сел к Гусеву, чтобы ехать на Цветочную.
Сергей сделал пометку у себя в блокноте и попросил:
— Повторите, пожалуйста, какие еще имеются улики против Чуприна?
Они держались между собой подчеркнуто официально.
— Улики следующие, — ответил Вальков. — Найденный у Чуприна гашиш составляет одну партию с тем, что был в кармане у Гусева. Вот заключение экспертизы. Смертельный удар Гусеву нанесен ножом, принадлежащим Чуприну. Нож мы потом обнаружили около его дома, в кустах.
— Как этот факт объясняет Чуприн?
— Да никак. Говорит, что нож потерял за день до убийства.
Сергей сделал новую пометку и обернулся к Нуриманову:
— Теперь насчет записки. Кто доложит?
— Сам доложу, — кивнул тот. — Привез ее сменщик Гусева. Сразу же, как на линию выехал. Еще ни одного пассажира не посадил. Нашел на полу, у дверцы, около сиденья.
— Переднего или заднего?
— Заднего.
— Совершенно так, — подтвердил Сарыев. — При мне разговор был. Но, я думаю, Чуприн не имеет отношения к этой записке. Он не собирался в Борек, к Семенову. Туда собирались другие. — Сарыев строго взглянул на Нуриманова. — Наблюдение за домом Трофимова установили?
— Так точно.
— Ну и что?
— Пока ничего.
— Наблюдаем и за самим Трофимовым, — добавил Вальков. — Он вчера приехал. Пока никаких подозрительных, встреч не зафиксировано.
— Э-э, рано еще, — покачал бритой головой Сарыев и строго добавил: — Продолжать наблюдение. Встреча будет. — Он энергично рубанул в воздухе маленькой смуглой ладонью. — Должна быть. Им же отчет нужен. Им надо знать, почему Иван не вернулся, Рожков этот. Как думаешь, товарищ Коршунов?
— Встреча возможна. Но нам сидеть и ждать, пока она произойдет, нельзя.
— Совершенно верно! — азартно подхватил Сарыев. — Действовать надо. Инициативу проявлять надо! Это, товарищи, закон оперативной работы. А мы успокоились. Нашли убийцу и успокоились. На… этих самых, заснули… как там говорится… лаврах. Так? А в деле остались недоработки. Вот скажите, кто такая Дина? Не установили ее. Вы мне, конечно, скажете: к убийству не имеет отношения. Допустим. Я не говорю «не имеет». Я говорю «допустим». — Он многозначительно поднял палец. — Но она имеет отношение к убитому. Дальше. Два друга было у Гусева. Один Туляков, таксист. Он тебе ясен, Вальков, а?
— Ясен.
— А другой? Этот самый Карим, а? Не ясен. Даже, понимаешь, совсем неизвестен. Вот как. Выходит, еще одна недоработка. Так? А в нашем деле, товарищи…
Все присутствовавшие на совещании про себя соглашались с Сарыевым, но оценивали те же самые факты по-разному.
Вальков думал о том, что и Дина, и Карим вовсе не прошли мимо его внимания. Он собирался их установить, и их, конечно же, надо установить. Но с того момента, когда появился в поле зрения Чуприн, все остальное как бы отодвинулось на второй план, выглядело уже несущественным. Оно бы и сейчас так выглядело, если бы не эта странная записка, связавшая уже раскрытое и, казалось бы, завершенное дело по убийству Гусева с другим, вовсе не завершенным делом, в котором замешаны какой-то Семенов из Борска, а также Трофимов, Рожков и кто-то еще здесь, в Ташкенте. И Валькову казалось, что эта всплывшая вдруг записка как бы наказывала его за невнимательность, за неточность, непоследовательность в проделанной работе. А все потому, что слишком уж торопили его с этим делом. Слишком дергали. И еще он все время чувствовал недоверие высокого начальства и невольно стремился поскорее доказать, что работает не хуже, чем раньше. Да, надо было спрятать подальше свое дурацкое самолюбие. И не спешить, как бы его ни торопили, А Чуприн… Он все-таки замешан в убийстве, крепко замешан. Вот только он ли один…
Леров же и Ибадов думали по-другому, и приблизительно одинаково. В чем дело, думали они? Ведь убийство-то раскрыто! Черт бы побрал эту дурацкую случайную записку, которая вдруг смазала всю их работу, всю их труды и поставила под вопрос достигнутый результат. Ведь к самому факту убийства Гусева записка эта отношения, конечно, не имеет. Убил Гусева Чуприн, который никогда о Борске, наверное, и не слышал. Что же начальство не видит, что записка эта не может зачеркнуть главное — раскрытое убийство? Раскрытое! А тут все валят в одну кучу. Неужели этого не видит Коршунов? Но тогда почему он молчит?
Нуриманов же думал о том, что весь вопрос не в недоработках по связям убитого Гусева, хотя, конечно, они имеются, а в том, что не удалось выявить весь его маршрут в тот день и всех пассажиров, которых он возил. Ясно, что записка потеряна не Чуприным, Вот на это Коршунов и обратил внимание. Чуприн сидел наверняка рядом с Гусевым, а записка оказалась возле заднего сиденья. Спинка переднего сиденья в этой машине сплошная, так что никаким ветром не могло бы переместить оброненную записку от переднего сиденья к заднему. Значит, ее обронил другой, ехавший раньше пассажир. Да, Коршунов уцепился за самую важную деталь, с ходу уцепился. Значит, надо отделить убийство Гусева от записки. Убийство раскрыто, и его люди во главе с Вальковым свое дело сделали. Их бы надо похвалить. Вот Макарыч расстроен, это видно. И Леров, и Ибадов. Обижены ребята, незаслуженно обижены. Они же как черти работали, душу вкладывали, сил не жалели. Нет. Сарыев тут не прав. А записка — звено другой, цепи, И по ней надо, конечно, идти. Цепочка эта случайно прошла через машину Гусева и тянется куда-то дальше. Вот это и заметил Коршунов. Об этом он, наверное, сейчас и скажет. Нельзя обижать людей, которые так хорошо поработали.
В это время Сергей думал совсем о другом. Он видел, что, конечно же, убийство раскрыто торопливо, даже небрежно. И дело не только в том, кто такие эти Дина и Карим. Дело в том, что целая сторона жизни убитого Гусева оказалась невыясненной. Близкий, закадычный его друг Туляков не знал другого закадычного друга — Карима, не знал Дину. Странно это. Потом. Никогда не употреблявший гашиш, всеми характеризуемый с самой лучшей стороны, Гусев возит в кармане, да еще во время работы, этот самый наркотик. Тоже странно. Очень странно. Нет, Гусев совершенно не ясен. Как же можно было это допустить? Может быть, Чуприн знал Гусева, знал совсем с другой, неведомой всем остальным стороны?