После второй кружки рубашка у профессора промокла насквозь. Если ее как следует выжать, можно было бы собрать немало драгоценного профессорского пота. А по лицу медленно стекали крупные капли. Когда соленый пот попадал в глаза, профессор ставил кружку на брезент и неторопливо утирал лицо и шею большим, с полполотенца носовым платком.
С не меньшим удовольствием, так же неторопливо и обстоятельно, пил ароматный чай и чабан. Но, несмотря на то, что сидел он в теплом пиджаке и ни одной пуговицы на рубашке не расстегнул, даже папаху не снял, был он так же сух, как и в начале чаепития. Ни одной бисеринки пота не выступило у него на лбу.
-- Купец у нас, в Саратове, один был, очень чай любил, - сообщил профессор чабану. - Были такие купцы из старообрядцев, которые не курили, водку не пили, только чай. Так он, рассказывают, после каждой хорошей сделки чаепитие себе устраивал. Один, для собственного удовольствия. Пил чай с сушками и вишневым вареньем. Сидит за столом и с удовольствием принимает из самовара чашку за чашкой. Потом говорит: "Вот и все. Тринадцать чашек выпил, да и напился".
-- Так много пил? - удивился чабан.
-- Большой любитель был этого напитка. Да и чай пил хороший, высших сортов, специально из столицы выписывал. А чашки, видимо, маленькие у него были.
-- Если чашки маленькие, тогда их можно много выпить.
-- А я, вот, больше четырех не могу, - с сожалением отметил профессор. - Но чашки большие. Если по емкости брать, может быт, не меньше чем у того купца получится.
-- Купец наверно из маленьких пил, - поддержал чабан.
-- Давай мы еще по одной примем, - предложил профессор. - В такую погоду чаек хорошо идет.
-- Примем.
Профессор налил еще одну кружку гостю, потом себе. Пили смакуя каждый глоток, получая удовольствие, не хуже чем тот купец.
-- Я вот все думаю, думаю, - прервал молчание чабан, - почему могила такая неправильная, квадратная. Думаю, думаю, никак понять не могу.
-- Это для нас она неправильная, а для них правильная, - профессор прикинул как бы по проще и понятней объяснить. - Понимаешь, у каждого племени свои обычаи были, своя вера. Но все они считали, что после смерти человек опять будет жить, только в другом месте.
-- Кто правильно жил, Коран не нарушал, тот в раю будет жить, - подтвердил чабан. - В раю хорошо. - Он подумал немного, потом уточнил: - мулла говорит, что там хорошо.
-- Вот-вот, они тоже считали, что в другой жизни хорошо будет. А что такое для них хорошо? Стада большие, охота богатая, врагов поменьше... А в основном считали, что жить они там будут так же, как здесь жили. Вот и клали в могилу еду, посуду, без нее не обойдешься, оружие, украшения разные. Ты видел, зеркало положили.
-- Все видел, и зеркало и оружие.
-- Было такое племя, мы их роксоланами называем. Могучее племя, большое, воинственное. Кочевали в этих степях до самого Черного моря. И все у них вроде одинаковое было с другими племенами, которые в этих местах жили: и посуда, и оружие, и украшения... Но некоторые обычаи у них были другие. Сам видел: женщин с оружием хоронили и могилы квадратные. А почему они квадратные, мы об этом только догадываться можем. Но причина, конечно, есть. Просто так, без причины, ничего не бывает, особенно в погребальном обряде. Возможно, у них жилища были квадратной формы. Понимаешь, что-то вроде юрты, но квадратные. Вот они и умершему делали привычное для него жилище - квадратное.
-- Это чтобы он жил совсем как раньше. Свой дом имел, да?
-- Совершенно верно. Но, к сожалению, никто пока ни одного жилища роксолан не нашел. Кочевники, жилища у них были временные. Следов от них не осталось. А, может быть, где-то и есть такие следы, сохранились в земле. Если найдем их, многое станет ясно.
-- Искать надо, - решительно заявил чабан, проникнувшись важностью проблемы обнаружения следов жилища роксолан. И отставил в сторону кружку, подтверждая этим, что готов отправиться на поиски прямо сейчас.
-- Вот мы и ищем.
-- Я знаю одно место, - решил чабан внести свой вклад в развитие археологической науки, - там хорошие курганы есть. Очень высокие. А вокруг курганов камни лежат. Наверно там большие люди похоронены, все так считают. Много курганов. Может быть десять, может быть больше. Я не считал, просто так видел, но много. Там непременно что-нибудь очень важное можно найти. Покажу вам где они.
-- Далеко отсюда?
-- Отсюда далеко, но у вас машина есть, на машине можно быстро добраться. Скажешь когда придти, я выходной возьму, приду, покажу.
-- Спасибо, надо будет как-то выбраться.
-- Еще хочу спросить, уважаемый, кинжалы старинные нашли?
-- Конечно, нашли. У скифов и сармат почти в каждом погребении оружие есть. Мечи, кинжалы, стрелы. Очень воинственные были племена.
-- Посмотреть кинжал можно? Старинное оружие очень хорошо делали. У нас дома есть кинжал, с ним еще отец прадеда ходил. Красивый и сталь очень крепкая, гвозди рубить можно. Такие теперь не делают. Теперь вообще хороший кинжал достать трудно. Вы много кинжалов раскопали?
-- В этом году пять.
-- Покажи самый хороший.
-- Сейчас просмотрим самый хороший. Галина Сергеевна, - позвал профессор, - сходите, пожалуйста, ко мне в палатку, там справа, как войдете, на ящике лежит кинжал из сарматского погребения. Принесите его сюда, только, прошу вас, очень осторожно.
-- Сейчас принесу, Иван Васильевич, - и Галя пошла к самой большой палатке, что несколько озадачило чабана.
Он еще раз пристально оглядел своего собеседника. Негустые волосики на голове растрепаны, брезентовые сапожки стоптаны, сидит по-восточному, поджав под себя ноги, пьет чай из простой кружки - ну не может такой человек быть профессором и начальником экспедиции. Но, с другой стороны, очень много знает, и все его слушаются. А главное - его палатка здесь самая большая. Кто же другой, если не начальник экспедиции, может жить в самой большой палатке!?
-- Ты начальник экспедиции, да? - спросил он.
-- Я, - профессор удивился, как это чабан сразу не понял, что никто другой здесь начальником экспедиции быть не может. Это же было так просто и понятно.
-- Правда, что ты профессор?
-- Конечно, - кем же он еще мог быть, если не профессором. И это, по мнению Ивана Васильевича, тоже каждый мог сразу понять.
-- А я раньше думал, что не ты начальник экспедиции, - чистосердечно признался чабан в своем заблуждении. Профессор ему понравился. Много знает и совсем простой. С ним было хорошо пить чай и хорошо разговаривать.
-- Это почему ты так думал? - заинтересовался профессор.
-- Неважно почему, - не стал откровенничать чабан. - Ты, наверно, очень ученый профессор, очень много знаешь. Чтобы прошлое разгадывать, очень много знать надо и очень много думать. Правильно я говорю, да?
-- Работа такая, - скромно признался профессор. - Он тоже считал, что очень много знает - не в пример некоторым своим коллегам. - Не будешь знать, думать не будешь - ничего сделать не сумеешь.
Тут как раз и явилась Галя. Принесла аккуратно положенный на фанерку кинжал и поставила ее перед собеседниками, поближе к шефу.
-- Просмотри, какой красавец! - в этом ржавом куске железа профессор видел что-то свое, совершенное и прекрасное...
А чабан решил, что профессор шутит. Это было совсем не то, что он надеялся увидеть. На фанерке лежало что-то черное, заржавленное и растрескавшееся. Такое и в руки брать боязно -- возьмешь, а оно рассыплется. Чабан рассчитывал увидеть блестящий клинок и рукоятку, усыпанную драгоценными камнями. Дед ему не раз рассказывал, какими богатыми и красивыми бывают старинные кинжалы.
-- Ой-ой, какой плохой! Совсем никуда не годится, - не смог он скрыть своего разочарования.
-- А ты думал - будет блестеть как новый?
-- Думал настоящий кинжал будет. Этот совсем плохой, уже не кинжал, а просто кусок старого ржавого железа. Его уже почистить нельзя.
-- Он почти две тысячи лет в земле пролежал. За это время насквозь проржавел. Железо плохо сохраняется.
-- Потом выбрасывать будешь?
-- Ну что ты, выбрасывать нельзя. Тебе же интересно было посмотреть, узнать, какие раньше кинжалы были. Многие люди такое никогда не видели. Отвезем в Саратов, в музее положим. Люди будут смотреть, им интересно.
-- Это правильно, - согласился чабан. - Надо людям показывать, всем интересно будет. В Элисте тоже такой музей сделать надо. Пусть люди смотрят.
-- Совершенно верно. Надо создать в Элисте такой музей. Ну что, можно убрать кинжал?
-- Можно убрать.
-- Галина Сергеевна, - опять подозвал девушку профессор. - Отнесите, пожалуйста, кинжал ко мне в палатку, поставьте на ящик, где взяли. Только будьте очень осторожны. И, знаете что, у вас ведь сейчас особых дел здесь нет. Можете идти к подружкам, на курган. А я вместо вас пока подежурю, - пошутил он. - Надеюсь, доверяете.
Профессор совершенно не был уверен в успехе своей коммерческой операции и отправил студентку подальше, чтобы она не стала свидетелем его неудачи. Да и не любил он, когда рабочая сила простаивает. Курганов много, а лето короткое, и каждую пару рук надо было использовать с максимальной пользой. Для того и приехали.
7
Пока профессор угощает чабана цейлонским чаем высшего сорта и уговаривает его продать барана, Галя с лопатой на плече идет сквозь нестройные ряды баранов к своим подругам, а остальные студенты копают траншею и рассуждают о том, удастся ли профессору уговорить чабана продать барана, и более ничего существенного в обозримой части калмыцких степей не происходит, самое время коротко познакомиться с составом экспедиции.
Итак: 1955 год, солнечная Калмыкия (в те славные времена все республики, и Союзные, и Автономные были объявлены солнечными), археологическая экспедиция. Возглавляет ее, естественно, сам профессор. Это у него уже, наверно, тридцатая экспедиция, если не более того. В поле он себя чувствует лучше, чем дома. Раскопки - это его работа, его увлечение, его любовь. Счастлив человек, который так влюблен в свою работу, как он и которому далеко не всегда мешают ею заниматься именно так, как он этого хочет. Профессор чрезвычайно опытный полевой исследователь. Он быстро и безошибочно определяет место, где должно находиться погребение, и студенты совершенно серьезно считают, что их шеф видит сквозь землю. Конечно, каждому приятно иметь в шефах человека, который обладает сверхъестественными способностями.
При профессоре шесть студентов. Это и рабочая сила, и технические сотрудники, и научные работники. Один из них уже вышел на диплом, остальные только-только закончили первый курс истфака и проходят археологическую практику. И еще при профессоре шофер со своей машиной. Шофер - белая косточка, у него особый статус: он обеспечивает экспедиции свободу передвижения, а также подвозит еду и воду. Благодаря своему исключительному положению он пользуется определенными привилегиями: в раскопках непосредственно не участвует и на кухне не дежурит.
Владимир Алексеевич Лисенко старшекурсник. Он уже отслужил в армии и поработал на заводе. Сейчас перешел на пятый курс истфака. Ему за двадцать шесть. Высокий, крепкий, загорелый до черноты и если бы не европейские черты лица, его вполне можно было бы принять за нашего советского негра. В экспедиции отрастил усы. Усы получились густые и очень светлые, с рыжинкой. Это интересно смотрится: светлые усы на темном фоне загорелого лица. Бороду отпускать не хочет. На все вопросы по этому поводу отвечает с самым серьезным видом: "У бар бороды не бывает". Но не надо думать, что в его роду были баре. Происхождение что ни на есть самое крестьянское.
С профессором Лисенко работает четвертый сезон, и постиг многие премудрости полевых работ. Так что он теперь Правая рука начальника экспедиции. Он же и Левая, потому что другого такого опытного человека в экспедиции нет. Копает Лисенко, как бульдозер, а при расчистке скелета, которая, как известно, работа ювелирная, точен и аккуратен как опытная маникюрша.
Пятеро студентов-практикантов только в первый раз вкушают прелести полевой жизни с довольно широким ассортиментом романтики: кострами, комарами, знойными ветрами, жаждой, тарантулами, десятичасовым рабочим днем, мозолями и удивительно красивыми закатами, которые в летней степи только и можно увидеть. Наверно восходы солнца здесь так же хороши, но подтвердить это никто в экспедиции не может. Потому что во время восходов все еще спят. Нет здесь ни одного ненормального, который вскочил бы в четыре часа утра ради того, чтобы полюбоваться восходом солнца.
Среди студентов, что проходят археологическую практику, один парень и четверо девчат. Это не потому что женский пол увлекается археологией больше, чем мужской. Просто это отражает пропорцию лиц мужского и женского пола у студентов исторического факультета.
Парня зовут Петя Маркин. Он кудрявый, круглолицый и носит большие солидные очки в роговой оправе. Глянешь на эти очки и сразу становиться понятно, что перед тобою цельный, солидный и очень серьезный человек. Но Петю нельзя считать солидным даже наполовину, даже на четверть. Он человек увлекающийся, на что эти обстоятельные очки даже и не намекают. Петя всегда чем-то увлечен, причем увлечен самым серьезным образом, с полной отдачей, до самозабвения. Он записывал анекдоты и намеревался издать несколько томов этих шедевров устного народного творчества, собирал открытки с репродукциями картин великих художников, расшифровывал письменность аборигенов острова Пасхи, занимался боксом. Трудно перечислить все, чем увлекался и занимался Петя Маркин. Каждому из этих увлечений он отдавал все свое время и все свои силы до тех пор, пока на него не накатывало другое увлечение, перед которым Петя устоять не мог. Так что он не составил собрания сочинений анекдотов и не одержал серьезных побед на ринге. Что уж говорить о письменности аборигенов острова Пасхи. Из-за петиной разбросанности наука пострадала довольно крупно - письменность эта так и осталась неразгаданной. Сейчас Петя увлечен археологией.
Одеты Лисенко и Маркин очень даже обыденно: в ковбойки и синие спортивные брюки. Ковбойка в те времена были самой обиходной в определенных кругах рубашкой, считалось, что она придает парням спортивный и мужественный вид, а уж в экспедиции носить ковбойку - святое дело. Шорты же тогда на Руси мужчины не носили совершенно. Вид человека мужского рода в шортах сразу напоминал окружающим о чем-то настолько аморальном, что можно было тут же, не раздумывая, заводить на него персональное дело. Так что носили ребята синие хлопчатобумажные брюки, была в те времена такая стандартная псевдо спортивная одежда.
Верочка Лебедева - брюнетка со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами: коротко подстриженные черные волосы, большие черные глаза и смуглое продолговатое личико, а бровки тоненькие, ниточкой. Она небольшого росточка, стройненькая, гибкая, как тростинка. Синяя футболочка и узкие черные по щиколотку брючки сидят на ней как на игрушечном манекенчике. Верочка вся из себя рассудительная и умненькая. В школе она все годы была круглой отличницей. На истфаке у нее тоже одни пятерки. Она усвоила многие премудрости из прослушанных на первом курсе лекций и у нее аналитический склад ума. По характеру, по своей серьезности, солидные очки в роговой оправе надо бы носить ей, а не Пете Маркину. Будь она в таких очках, все сказанное ею, производило бы гораздо большее впечатление. Люди ловили бы каждое ее слово, внимательнейшим образом прислушивались бы к ее мнению. Но очки она не носила и все высказывания этой пигалицы никто, кроме самых близких знакомых, всерьез не принимал.
Галя Емельянова. Полненькая, всегда улыбающаяся, всегда оптимистически настроенная девица. И кофточки она носила самые оптимистические, непременно в ярких цветочках: в голубеньких незабудках, в алых розочках, в рыжих подсолнушках, в ромашках и еще каких то цветах, явно заморских, названия которых никто не знал. Неизвестно где она их добывала, эти жизнерадостные кофточки, при довольно скудном и тусклом ассортименте изделий местной швейной промышленности.