Дантист живет этажом выше - Авдеенко Юрий Николаевич 2 стр.

— Меняются девочки. Вначале — когда женщинами становятся, потом — матерями. Мужчины не меняются. Они мужают. Разумеется, настоящие...

— Все верно, — согласился Боровицкий. Тряхнул головой, скинув со лба густые; цвета пшеницы, волосы, сползающие на глаза. Закрепил удилище поперек лодки. Повернулся к Каирову, спросил: — Материалы прочитал?

Каиров равнодушно зевнул, потянулся, лишь потом ответил:

— Их журналистам передать нужно.

— Журналистам? — удивился Боровицкий.

— Пусть пофантазируют, придумают историю о похищенных сокровищах из самого Зимнего дворца. Интересная штука получиться может...

Боровицкий загорелся взглядом, подхватил мысль Каирова:

— Алчные хищники похищают, а смелые работники Донского уголовного розыска находят...

— Все верно, Володя. Как тебе известно, я в семнадцатом находился в Питере. После взятия Зимний дворец был открыт на несколько дней для свободного посещения публики. Ну а публика, она бывает разная, в том числе и сволочная... Таскали из дворца постельное белье, зеркала, фарфор... В связи с этим было даже опубликовано обращение об охране музеев... Случай же, о котором рассказывает налетчик Строкин, произошел еще при Временном правительстве. Я слышал, что действительно какая-то часть сокровищ была вывезена из Зимнего дворца в Москву.

Боровицкий кивнул:

— Я тоже слышал... Именно в этот период и могли быть провернуты авантюры. Скорее всего, об одной из них и рассказывает Строкин.

— Вполне возможно, — покладисто согласился Каиров.

Тряхнул головой Боровицкий. И лодка качнулась в такт. Хлюпнула о борт вода: «хлюп-хлюп».

— Эх, Мирзо, Мирзо! — в сердцах сказал Боровицкий. — Совсем позабыл ты меня за семь лет. Неужели я после столь долгой разлуки подсунул бы своему заместителю в первую неделю работы квелое, дохлое дело?!

— У меня, между прочим, — напомнил Каиров, — еще десять дней от отпуска осталось.

— Тем более почему бы тебе не съездить в Северокавказск?! Там чудодейственная водолечебница.

— Вот как?! — удивился Каиров. — Кончай говорить загадками. Выкладывай.

Боровицкий сморщился. Скорее всего, от солнца, резанувшего по глазам:

— Двадцать восьмого мая в Северокавказске, в гостинице «Эльбрус», которая до революции называлась «Гусачок», был убит завхоз Попов. Убит за лестницей, возле кирпичной кладки. Словом, у того самого места, которое описано в письме денщика Василия. И матерное слово нацарапано...

— Ты думаешь, ящик там?

— Я не думаю, а знаю. Я ездил в Северокавказск. С местным угро мы аккуратно, не привлекая внимания сотрудников гостиницы, вскрыли через кладовку стену. За кирпичной кладкой, которой отгорожен угол, обнаружили ящик с тремя сургучными печатями.

— Как в сказке. — Каиров произнес слова без иронии, совершенно серьезно, подав корпус вперед.

— По всем приметам, ящик простоял в тайнике лет семь-восемь. Тайник не вскрывался, это я гарантирую. Но... — поплавок качнулся, его резко повело в сторону. Боровицкий поспешно схватил удилище. Подсек. И тут же разочарованно признался: — Сорвалось. — Он опять повернулся к Каирову. Щурясь от яркого солнца, сказал: — К сожалению, сказка оборвалась наполовине.

— Ящик оказался пустым?

— Нет, Мирзо, он не был пустым. Но и никаких ценностей в нем не лежало. Он был набит домашним хламом. Утюгами, сковородками. Порожними бутылками. Даже кочерга оказалась в ящике, завернутая в Бюллетень Ростово-Нахичеванского единого потребительства... Все остальные предметы изготовлены в Северокавказске. Что ты на это скажешь?

— Надо подумать.

— У стены, — продолжал Боровицкий, — мы обнаружили крошки кладки. Кто-то царапал цемент между третьим и четвертым кирпичами снизу. При внимательном осмотре заметили вмазанный в цемент пятак... Моя рабочая версия такова: завхоз Попов был убит потому, что помешал кому-то проверить тайник. Пятак служил приметой: вскрывали — не вскрывали. Значит, убийца приехал в город за ящиком. Именно приехал. Если бы он жил там всегда, то не стал бы ждать столько лет.

— Кто же подменил содержимое ящика? — спросил Каиров. И тут же ответил: — Только не Дантист и не есаул Кратов. Это мог сделать Ованесов.

— Мог и еще кто-то другой, неизвестный. Ясно одно: маловероятно, чтобы из Малахитового зала был вынесен в семнадцатом году ящик, набитый кухонной утварью.

— Верно.

— Я считаю, мы должны расследовать причину убийства. И сейчас, Мирзо, я скажу, почему я просил бы тебя подключиться к этому делу. На мой взгляд, убийство это случайное. Незнакомый человек убивает незнакомого. На месте завхоза мог оказаться кто угодно. Местный угро проверяет и другие версии. Но я убежден, что убийца знал о тайнике и не имел понятия о том, что содержимое ящика подменено. Попов же случайно застал его, когда тот обследовал кладку. В мою схему укладывается Дантист.

Каиров грустно усмехнулся:

— Все может быть и проще... Учительница, которая обнаружила письма, наверняка рассказала кому-нибудь в Камышинской про денщика Василия и все остальное... Может, кто-то из азартных людей и решил проверить: правда или нет. Все-таки спрятанные сокровища — это всегда заманчиво.

Боровицкий развел руками, сказал:

— Не спорю. Просто напоминаю: в нашем крае убили человека. Местное угро с делом не справляется. Мы должны им помочь. Продумай план работы, Мирзо. Срок сутки.

3

Огонь в керосинке чуть теплился. Она стояла на длинном, покрытом ржавой клеенкой столе среди других керосинок, в узком прокопченном коридоре, куда выходило пять дверей, не считая дверей в туалет и на лестничную площадку.

Каиров поднял чайник, взвесил его в руке. Скептически покачав головой, слил половину воды в раковину. Раковина оказалась засоренной. Муть вдруг пошла широкими кругами. Соседка, неопределенного возраста женщина, в белой, завязанной на подбородке косынке, сказала, словно ни к кому не обращаясь:

— Вот так в грязи и утопнем, как в болоте. — Она сжала губы и заморгала часто-часто, точно грязь попала ей сразу в оба глаза.

— Постараемся, чтобы этого не случилось, — как можно приветливее ответил Каиров и поставил чайник на керосинку. Спросил: — Где в этом доме можно достать кусок проволоки?

— На чердаке. На чердаке, — быстро ответила соседка. — Там усё достать можно. Усё!

— Проверим, — сказал Каиров.

Вернувшись в комнату, достаточно просторную для зеленой односпальной кровати, стола и стула, Каиров взял с подоконника фонарик. Попробовал — светит.

Через минуту он уже поднимался по пыльной лестнице к черневшему вверху распахнутому люку, из которого тянуло сыростью, будто из подвала.

Выставив вперед фонарик, Каиров нажал кнопку. Желтый круг света сразу же запутался в паутине между балками. В темноте что-то грохнуло, кто-то быстро побежал. Потом раздался протяжный кошачий вой...

Каиров подтянулся. Ладони его стали пыльными. И наверно, не только ладони. Он подумал, что конечно же нужно было переодеться, прежде чем лезть сюда. Но, как говорится, дело уже было сделано.

Он стоял согнувшись, потому что балка шла в полутора метрах над люком, старая, побитая шашелем. Толстая скоба торчала, как поручень трамвая. Каиров обратил внимание: на скобе не было пыли. Скобою пользовались.

Свет фонарика распространялся метров на пять. И все это пространство было захламлено самыми различными предметами. Дырявыми рукомойниками, безногими стульями, рваными чемоданами, бездонными ящиками, поломанными кроватями и всякими другими предметами домашнего обихода, пришедшими в негодность.

Нашлась здесь и проволока. Ею была перетянута сетка кровати. Проволока оказалась толстой, пружинистой. Размотать ее было не просто, но именно такая и требовалась Каирову.

Соседка встретила его с победоносным видом. Еще бы, слова ее подтвердились!

— Там усё есть, — сказала она снова.

— И золото? — весело спросил Каиров.

Соседка посмотрела на него подозрительно. Гмыкнула:

— Золото... Золото на чердаке только дурни хранят.

Каиров старательно, не спеша прочищал раковину.

Чай не закипал долго...

Каиров вымыл руки, умылся. С удовольствием, смакуя, пил душистый чай, закусывая мятными пряниками...

Потом сидел молча, рисуя на листке бумаги хвостатых чертиков.

В половине одиннадцатого надел пиджак и пошел на улицу разыскивать исправный телефон-автомат, чтобы позвонить Боровицкому.

За эти вечерние часы он пришел к выводу, что там, в Северокавказске, не должны ждать человека из Донугро. Наоборот, они немедля обязаны начать расследование убийства завхоза Попова самым обычным путем, не связывая его с тайником в гостинице. Надо допросить круг людей, с которыми он общался, родственников, знакомых. Изучить его образ жизни, привычки, симпатии, антипатии.

Все это надо делать тщательно и точно, по крайней мере, по двум причинам. Если убийство действительно связано с тайником, то расследование в ложном направлении успокоит убийцу, стимулирует его дальнейшую активность. Если же убийство завхоза Попова никак не связано с наличием тайника, то такое обычное расследование необходимо тем более.

Об этом Каиров и сообщил Боровицкому поздно вечером по телефону-автомату.

4

Мужчина болезненной худобы, с длинной шеей и большим кадыком, в серой тройке, при галстуке, лоснившемся у подбородка, сидел за письменным столом размером с полкомнаты. На столе молчал старый телефон с сильно потертой ручкой и лежала тощая канцелярская папка, вверху которой химическим карандашом было выведено: «Попов В. З.»

За вырубленным в стене окном, схваченным монастырскими чугунными решетками, выгибалась зеленая улица, погруженная в солнечное утро. Где-то рядом — скорее всего, в доме напротив — кто-то старательно играл на пианино. До, ре, ми, фа, соль... Фа, ми, ре, до...

Мужчина некоторое время прислушивался к звукам, повернув голову к окну.

Это был Салтыков. В городе Северокавказске он возглавлял уголовный розыск. Кабинет Салтыкова — маленький, бывшая келья с низким, давящим потолком, толстой внешней стеной, рассеченной по центру узким полукруглым окном.

Дверь из грубых некрашеных досок, соединенных темными чугунными болтами, приоткрылась, заглянул милиционер:

— Товарищ Салтыков, здесь к вам гражданин Попов просится.

При фамилии Попов начальник угро вздрогнул. Посмотрел на папку. Сказал торопливо и недовольно:

— Да-да, пропустите!

Костюм из белого полотна на Попове был конечно же из магазина портного Макарова — лучшее мужское платье, готовое и на заказ.

Попову уже исполнилось сорок. Был он коренастым, немного сутулым. Но возможно, так-казалось из-за короткой шеи. Волосы с сединой.

Войдя, остановился у порога. Сдержанно кивнул:

— Я — Попов Андрей Зотикович. Брат Вадима.

Салтыков показал рукой на стул:

— Прошу.

— Я приехал сегодня утренним поездом. Узнал о беде с Вадимом.

— От кого узнали? — строго спросил Салтыков.

— Соседка сказала.

— Фамилия соседки?

— Тетя Айша. Фамилия, кажется, Такмозян. Точно, Такмозян.

— Куда вы ездили? — Салтыкова скрутила изжога. Он не смотрел на посетителя, а лицо из землистого стало чуть ли не зеленым.

— В Ростов.

— С какой целью?

Попов с недоумением глядел на Салтыкова. Ответил почти обиженно:

— По делам... У меня фотоателье в городе. Я ездил к контрагенту за химикалиями. Их нужно было получить срочно, потому что истекал срок...

Салтыков повернулся к тумбочке, налил в стакан воды из графина, спросил Попова:

— Скажите, пожалуйста, Вадим знал о вашей поездке?

— Да.

— Когда вы видели его в последний раз?

— В день отъезда. 28 мая. В субботу, что-то около одиннадцати дня. Я пришел к нему в гостиницу. Взял у него деньги.

— Большую сумму? — поинтересовался Салтыков.

— Нет. Он должен был пятьдесят рублей. А тут мне потребовались деньги. Фотоматериалы сейчас — чистое разорение... Я находился у него, может, минуты две. Потом мы вместе, вышли. Он направлялся в магазин с намерением купить электролампочки.

Только сейчас Салтыков вспомнил — художественная фотография Андрея Попова. Исполнение фотопортретов: черных, сеткой и красками. Производственные снимки — специальными объективами.

— У вашего брата были враги, как вы думаете? — спросил Салтыков.

— Относительно врагов я ничего не знаю. А вот относительно женщин он был весьма неразборчив. Я несколько раз предупреждал, что добром это не кончится...

Сегодня утром ко мне пришла Таня Шелепнева. Она в гостинице буфетчицей или горничной работает. Не знаю... Она попросила у меня разрешения зайти в комнату Вадима, чтобы найти там свой письма к нему. Во-первых, у меня не было ключей от комнаты брата. Но их можно было взять у тети Айши, которая убирает у нас. Однако я сказал Шелепневой, что не могу этого сделать без разрешения милиции. Она расстроилась. Боится, что о письмах станет известно мужу. Я попытался убедить ее, что милиция умеет хранить чужие тайны... По-моему, она не успокоилась...

В этот момент на столе Салтыкова задребезжал телефон. Начальник угро снял трубку с такой тоской в глазах, что казалось, в следующую секунду он расплачется.

— Да. Салтыков. Ну чего тебе? — Приналег на стол, вернее, на руку, которая прикрывала край стола. — До восьми вечера дежурит. Ладно... Пригласи ее на полдевятого.

Положил трубку. Выпрямился.

— Шелепнева... — Салтыков не мог сразу найти нужного слова, — его любовь... его увлечение... прошлого времени или последнего?

Попов смутился, даже покраснел:

— Не знаю... К нему домой она давно не ходила. Но они вместе работали. Встречались почти ежедневно.

5

Весь день небо хмурилось, облака плыли низко, над самыми крышами. Плыли, как корабли, друг за другом. Порой они огибали солнце, порой заслоняли его. Жару сменял дождь. Духоту — ветер. В домах хлопали окна. Звенело стекло...

Наступал вечер...

— Таким образом, — говорил Боровицкий, — мы определили три этапа революционного движения на Кавказе... Он проводил политбеседу с сотрудниками Донугро и горугро, со всеми теми, кто в этот вечер оказался на Красноармейской, 39.

За окном ударил гром. Рама качнулась. Каиров взял мраморное пресс-папье, просунул его между рамой и подоконником. Дождь вдруг полил с необыкновенной силой, но вода не заливала в окно. Ветер сносил ее к тротуару. Она изгибалась заметно, как полотнище паруса, закипала на асфальте белыми частыми пузырями. В окнах начал вспыхивать свет, размытый, оранжевый, похожий на отблески костров.

Приоткрылась дверь, из окна потянули ветром, точно из трубы. На пороге стоял сотрудник в новой милицейской форме, с красной повязкой на левом рукаве.

— Дежурные оперативники по горугро, на выход! — крикнул он звонким мальчишеским голосом.

Трое оперативников поднялись, сняли со спинок стула пиджаки, направились к выходу.

— Что случилось? — спросил Боровицкий.

— Убийство на Александро-Невском кладбище! — молодо и бодро доложил милиционер. — Гражданина нашли с финкой в груди. И записку: «Во всем виновата она».

— Может, и виновата, — негромко заметил кто-то.

— Ладно, не будем отвлекаться! — строго сказал Боровицкий. — Продолжим занятия...

После занятий Боровицкий попросил Каирова к себе в кабинет. Прежде чем начать разговор, Боровицкий включил свет, задернул шторы. Только после этого распахнул одну раму.

Дождя не было. Слышался цокот лошадиных копыт о каменку, реже — шуршание автомобильных шин. Где-то в темноте, на Дону, басовито гудел пассажирский пароход.

Боровицкий прошел к столу, отодвинул настольную лампу, сделанную в форме пузатого ангелочка, устремившего взор в голубой, как ясное небо, абажур.

На письменном столе лежало стекло, а под ним — различные бумажки, в том числе календарь и один любопытный документ.