Сначала я положил руку на ее ляжку и прижал последнюю к своему бедру. Затем я полез к ней под юбку. Она благосклонно приняла незваного гостя и проводила его к тому месту, о котором я мечтал. Я был лишен той области целую вечность, и теперь обладание ею вызвало во мне радостное содрогание, не укрывшееся ни от одного из сотрапезников.
— Дерзай, Сатурнен, — поощряли они меня, — не останавливайся на полдороге.
Возможно, я бы лишился самоуверенности под этими незлобивыми насмешками, если бы Марианна, ибо так звали прелестное создание, не подарила мне горячий поцелуй, не расстегнула мои штаны и не обвила бы тонкой ручкой мою шею. Другой рукою она в это время держала мой член, ставший твердым, точно металлический жезл.
— Святые отцы, — торжествуя воскликнула она, заставив меня приподняться над столом и продемонстрировать всем мой пульсирующий признак мужественности, — что у вас, как не тонкие колбаски, по сравнению с этим чудом природы? Видали вы такое?
Раздались голоса, в которых слышалось несомненное восхищение. Марианну поздравили с восторгами, какие ей предстояло испытать. Глаза у нее волшебно заблистали при мысли о столь радостной перспективе.
Отец Казимир призвал всех к молчанию. Поздравив сначала племянницу с ее приобретением, он обратился ко мне со словами:
— Брат Сатурнен, я не собираюсь превозносить достоинства Марианны, они перед тобою. Кожа ее покажется тебе мягче бархата, а груди — соблазнительнее подушечек. К тому же, согласно мнению всех присутствующих, на всем свете не сыскать подобной п…ды. Но прежде чем получить ее, ты должен согласиться на одно условие, которое, уверен, ты выполнишь с немалым удовольствием.
Желания мои дошли до высшей точки, посему я вскричал:
— Все что угодно! Назовите ваше условие. Даже моя жизнь в ваших руках, коли вы того захотите.
— Разве ты не знаешь, чего мне надобно? — с неподдельным удивлением воскликнул отец Казимир. — От тебя мне не нужно ничего, кроме твоей очаровательной попки.
— Ах! — вскричал я. — Что вы собираетесь с нею делать? К тому же я стесняюсь показать ее вам.
— Что я собираюсь делать — не твоя забота, — ответствовал отец Казимир.
Я так стремился овладеть Марианной, что не возражал более и проворно спустил штаны. В мгновение ока я погрузился в нее, а отец Казимир — в меня. Боль, которую я испытывал сзади, более чем компенсировалась наслаждением спереди. Я чувствовал, что Марианна страдает от моего органа не менее, чем я — от органа ее дяди.
Мы трое, и я в середке, сношались в едином ритме. Я был словно посредником между дядей и племянницей. Она щипала, кусала, царапала меня от избытка чувств, что я вызывал в ней. Ее судороги уморили всю компанию.
Отец Казимир, к тому времени покинувший поле боя, тоже немало удивился неистовости нашей схватки. Все, став кругом, пребывали в почтительном молчании. Я же чувствовал себя уязвленным столь доблестным сопротивлением Марианны, поскольку знал, что после такого длительного воздержания способности мои достигли своего пика.
Что касается Марианны, то она раззадорилась тем, что никак не может истощить меня.
Так мы продолжали наш спор и буквально иссушили себя. В наших амурных выделениях даже показались частицы крови.
Испытав седьмой оргазм кряду, Марианна прикрыла глаза, свесила руки и оставалась неподвижной, дожидаясь благодати моей восьмой эякуляции. Покорно приняв и впитав ее до последней капли, она поднялась и поздравила меня с полной победой. Я, в свою очередь, наполнил шампанским два бокала, один из которых протянул ей, и мы обменялись тостами в честь нашего перемирия.
Дождавшись финала, все сели на свои места. Я опять оказался между Марианной, которая возложила руку на мое кропило, и ее дядей, щупавшим мой зад.
Премного похвалив наши подвиги, сотрапезники перевели беседу на предмет содомии. Отец Казимир яростно защищал ее, со знанием дела цитируя ее приверженцев и в том числе иезуитов, философов, кардиналов и монархов. Затем он начал поносить тех, кто ополчается на педерастию, обвиняя их в тупоумии и слепом предубеждении.
Красноречивый финал его разглагольствований получил заслуженную похвалу. Затем мы до самого конца вечеринки попеременно ели, пили и е…лись. Вновь мы условились встретиться через неделю. Такие застолья невозможно было устраивать каждую ночь, ибо монастырские доходы не позволяли этого.
Однажды, отслужив первую в моей жизни мессу, я получил от отца приора приглашение пообедать с ним в его покоях. Робко ступив туда, я нашел его в окружении членов капитула, причем каждый из них приветствовал меня неискренним комплиментом. Причина столь нелюбезного приема была мне не ясна.
Мы сели к богатому столу, и под влиянием превосходных вин у монахов развязались языки. Они без стеснения произносили такие слова, как «п…да» и «е…ться», что немало удивило меня. Приор заметил мое изумление.
— Отец Сатурнен, — обратился он ко мне, — вы можете чувствовать себя в нашей компании столь же свободно, как и мы в вашем обществе. Теперь вы — один из нас, то есть вполне оперившийся священнослужитель, а посему настало время открыть нечто важное, что до сих пор держалось от вас в глубочайшей тайне. Вы понимаете, что нельзя делиться с юнцами секретами, кои могут знать лишь посвященные, иначе молодой человек, покинув до срока наше братство, без колебаний нарушит обет молчания. Так вот, для того, чтобы выполнить свой долг и ввести вас с круг посвященных, я и призвал вас сюда.
Торжественный тон этого вступления заставил меня внимательнее прислушиваться к словам отца приора.
— Сын мой, не думаю, что вы принадлежите к числу тех, кто ханжески морщится при упоминании о е…ле, которая столь же свойственна человеку, как еда и питие, — продолжал он. — Мы монахи, но нам ведь не удалили половые органы, когда мы ступили на стезю сию. Однако основатели нашего ордена по недомыслию своему провозгласили правило целибата, а паства ревностно следит, чтобы мы, соблюдая это установление, были лишены наиболее естественного из отправлений. Если подчиняться их тирании, то не спастись нам от беспощадного пламени, которое исчезнет лишь с нашей смертью. Но мы не можем согласиться с такими обстоятельствами. Являя миру внешний аскетизм, в уединении нашей обители мы позволяем себе хорошенько ублажаться.
В весьма приличных женских монастырях немало сестер, жаждущих утолить похотливость, унаследованную нами от Адама. В их объятиях мы забываем, что такое мука воздержания.
— Ваши слова кажутся мне удивительными, — воскликнул я.
Ответом мне был всеобщий смех.
— Зачем же нам быть дураками отказываться от сладчайшего из наслаждений, которые предлагает нам жизнь? — продолжал отец приор. — Да мы и не помышляем о том. Монастырь дает нам убежище, где возможно избежать жестокости, какую нам пытается навязать внешний мир.
— А не боитесь, что все обнаружится? — полюбопытствовал я.
— Ничуть, — уверил меня приор. — Это невозможно. Кому вздумается сунуть нос в тихую обитель? Сюда не заглядывают чужие глаза. Даже вы, будучи здесь девять лет, не имели понятия о том, что здесь творится. Что же говорить тогда о посторонних?
— Когда я смогу присоединиться к вам и утешить тех замечательных монашек, о коих вы упоминали? — с нетерпением спросил я.
— Пройдет немного времени, прежде чем вы дадите им утешение, по которому скорбят их тела и души. Развлечения сии предназначены лишь для посвященных в сан. Мы должны быть уверены в неболтливости тех, кого принимаем в свой круг. Теперь вы один из нас, посему можете присоединиться, когда вам будет угодно.
— Когда угодно! — вскричал я. — Ловлю вас на слове. Отправимся же прямо сейчас!
— Не стоит так торопиться, — с улыбкой сказал приор, заметив мое нетерпение. — Надо подождать ночи. — Вот тогда мы и пойдем в купальню, где нашли себе приют наши сестры. А теперь, отец Сатурнен, я должен сообщить вам нечто удивительное. Думаю, этого вы никоим образом не ожидали. Дело в том, что Амбруаз не ваш отец.
Я открыл рот от изумления.
— Да, продолжал приор, довольный произведенным на меня эффектом, — Амбруаз и Туанетта — не ваши родители. У вас происхождение более замечательное. Вы появились на свет в нашей купальне из чрева одной из упомянутых мною сестер.
Справившись с удивлением, я заметил:
— Святой отец, признаюсь вам, я все время чувствовал, что я не сын садовника, и теперь мне трудно не сетовать на то, что вы так долго скрывали от меня истину. Как бы я радовался, узнав об этом раньше, и, будьте уверены, я сумел бы сохранить тайну. Моя матушка еще жива?
— У нас были причины держать тебя в неведении, — ласково произнес приор. — Да, мать твоя жива и здорова, и через несколько часов ты обнимешь ее. Тяжела потеря, радостно обретение.
— Жду не дождусь той минуты, когда смогу заключить ее в свои объятия, — воскликнул я.
— Имей терпение, — наставительно сказал приор. — Недолго осталось ждать. Солнце садится, не успеешь и глазом моргнуть, как падет ночь. Мы собираемся попотчеваться в купальне, и ты будешь с нами.
Нетерпение, с каким мне хотелось проникнуть в купальню, объяснялось не только желанием увидеться с матерью. Не скрою, что гораздо больше я стремился вкусить женских чар тех прелестниц, которые, как рисовало мое воображение, томятся в уединении.
«Наконец-то все вышло по-моему, — поздравил я себя с удачей, — и то, о чем я так долго мечтал, начинает осуществляться. Ежели все, о чем рассказал отец приор, окажется правдой, я буду с лихвой вознагражден за нескончаемые дни тоски и печали».
Когда пробило полночь, я возвратился в покои приора, где уже собралось пять или шесть монахов, преследовавших ту же цель, что и я. Молча прошли мы вереницею в древнюю часовню, возведенную над купальней и служившую ей защитой. Затем, не имея при себе свеч, спустились в кромешный мрак подземелья. По темным коридорам мы пробирались, узнавая путь по веревке, что шла вдоль стены, покуда не достигли освещенной фонарем лестницы.
Отворив дверь, к которой вела лестница, отец приор пригласил нас в великолепно меблированное помещение, где стояло несколько диванов, словно нарочно созданных для любовных затей. На столе мы увидели приготовления к роскошному пиршеству.
Комната была пуста, но когда отец приор позвонил в колокольчик, вошли монахини, числом шесть. Мне они показались прелестными и очаровательными. Каждая немедля кинулась в объятия того или иного монаха. Я остался единственным, кто не участвовал во взаимных приветствиях. Меня немало огорчило нескрываемое безразличие к новичку, каким я являлся, хотя скоро мне предстояло в свою очередь почувствовать гостеприимство монахинь.
Угощение оказалось превосходным: вкуснейшие блюда и изысканные вина. Рядом с каждым монахом сидела очаровательная монашка. Все пили, ели, смеялись, шутили и целовались, обсуждая е…лю с такой же непринужденностью, с какой обычно говорят о погоде.
Не имея рядом подружки, я потерял аппетит. Наряду с естественным желанием повидаться с матушкой меня одолевало едва ли меньшее желание схватиться с одной из сестер. Оглядев их, я не нашел той, которая могла некогда дать мне жизнь, — такие они были юные и свежие. Все шесть любезничали в основном со святыми отцами, но некоторые начали бросать и на меня кокетливые взгляды, и это изменило первоначальное мнение, которое я о них составил. Мое снаряжение стало как палка и хотело иметь их всех.
Смущение мое послужило источником шуток для всей компании. Когда все хорошенько учествовали свои желудки, отец приор провозгласил, что настало-де время подумать и о е…ле. От таких речей у монашек заблистали глаза. Мне, как новичку, была оказана честь начать свистопляску.
— Отец Сатурнен, — обратился ко мне приор, — вы должны показать нам, на что вы способны. В этом вам поможет ваша соседка, сестра Габриэла.
Не успел он это вымолвить, как я принялся за знакомство, обозначив его зарождение пламенным поцелуем, после чего рука сестры Габриэлы опустилась к моему гульфику. Отнюдь не самая юная из шести, она тем не менее показалась мне достаточно привлекательной: крупная, роскошная блондинка, чью красоту лишь в небольшой степени портила излишняя полнота. Кожа ее поражала белизной, а на миловидном лице сверкали восторгом огромные голубые глаза. Добавьте ко всему бесподобную грудь, высоко поднятую и упругую, как у молоденькой девушки. Я не мог отвести взгляд от сих божественных полушарий, а когда набрался смелости и пощупал их и взвесил на ладони, я пришел в сущий восторг.
Габриэла с жаром отдалась своей задаче — возбудить меня.
— Повелитель моего сердца, приди и одари меня своей мужественностью, — приказала она. — Трать ее без оглядки в том месте, где ты обрел некогда жизнь.
Ее слова заставили меня содрогнуться. Не будучи ханжой, я все-таки имел некоторые предрассудки, которые не дозволяли мне проделать с Габриэлой то, что я делал с Туанеттой и мадам Динвиль. Мне не терпелось пое…ться, но боязнь кровосмешения остановила меня на самом краю пропасти.
— О небо! — воскликнула Габриэла, поднимаясь с кресла. — Возможно ли, что это мой сын? Как могла я дать жизнь подобному трусу? Неужто он и впрямь боится утешить свою матушку?
— Милая Габриэла, — ответил я, целуя ее в щеку, — будь довольна сыновней любовью, которую я питаю к тебе. Не могу вообразить себе большего наслаждения, нежели обладать тобою, однако прошу уважать предрассудки, кои я не в силах преодолеть.
Проявление добродетели уважается в среде людей порочных и развращенных. Мое нежелание было одобрено большинством монахов, которые согласились, что были неправы, подготовив мне такой сюрприз. Лишь один пытался отговорить меня от моего решения.
— Глупец, — увещевал он меня, — ты испугался такой простой вещи. Давай поговорим рассудительно. Скажи мне, что такое совокупление? Это просто-напросто единение мужчины и женщины. Дозволено это природой, или нет? Не стану дожидаться, когда ты ответишь, ибо тебе известно, что два пола имеют неодолимую тягу один к другому. Сама природа устроила так, чтобы это взаимное влечение удовлетворялось.
Разве Господь не повелел нашим прародителям плодиться и размножаться? Каким образом, по Его мнению, это следовало делать? Может быть, Адам должен был это делать в одиночку? У Адама и Евы появились дочери, которые впоследствии спали со своим отцом. У Евы были сыновья, с которыми она делала то же самое, что ее муж с их сестрами. Теперь обратимся к Великому Потопу. На земле осталась только семья Ноя. Нечего и говорить, что братья сношались с сестрами, сыновья — с матерью, дочери — с отцом, иначе они не населили бы землю. А Лот с его дочерьми? Иными словами, огульное совокупление — это заповедь свыше.
Даже апостол Павел настоятельно советовал совокупляться, хотя он называл совокупление браком. А если хорошенько разобраться, есть ли разница? Мужчины и женщины вступают в брак с единственной целью: совокупляться. Я мог бы продолжать до бесконечности, однако прошу меня простить: мне вдруг очень захотелось последовать совету святого Павла.
Остроумие этого монаха было встречено общим смехом. Он поднялся с кресла и, помахивая восставшим членом, грозил им каждой монашенке.
— Погодите, — вмешалась одна из сестер, по имени Мадлона, — я только что придумала, как мы можем наказать отца Сатурнена за его упрямство.
Все потребовали выразиться яснее.
— Что ж, — с притворной застенчивостью поколебалась она, прежде чем продолжать, — пускай он ляжет на диван, Гарбиэла устроится на его спине, и в таком положении наш красноречивый святой отец займется с матушкой Сатурнена.
Это причудливое предложение вызвало всеобщее веселье. Посмеиваясь, я ответил, что соглашусь, ежели только в то самое время, как на моей спине монах будет иметь мою матушку, подо мною окажется услужливая Мадлона.
— Что ж, не откажусь, — весело сказала Мадлона. — До сих пор мне не приходилось бывать в подобной позиции. Надо попробовать.
Меня похвалили за силу моего воображения.