Этот способ любви весьма усладил меня, и впоследствии я часто повторяла его не только с органистом, но и с другими любовниками…
Мемуары знаменитой куртизанки
(1784)
У всех мыслящих существ есть какая-либо склонность, которая волей-неволей берет верх над остальными страстями. Я не явилась в этом смысле исключением. Мною руководит любовь к удовольствиям или, если выразиться яснее, любовь к совокуплению с мужчинами. В этом причина всех моих глупых поступков и неурядиц. Эти несколько слов понуждают меня открыть читателю сущность моей профессии.
Я — проститутка, и заявляю это без ложного стыда. В конце концов, настолько ли порочно это занятие? Давайте рассудим как следует. Что такое проституция? Это способ жить, следуя природе безо всяких ограничений. Приняв это недвусмысленное определение, мы не можем называть проститутку презренным существом. Что я имею в виду? Не лучше ли остальных женщин она разобралась в себе? Проститутка глубоко постигла мать-природу и ее разнообразные проявления. Можно ли быть более разумной? Думаю, я сказала достаточно, чтобы доказать превосходство моего призвания. О большем не просите меня, поскольку подкреплять мое заявление логикой и красивыми словами — выше моих сил. Я всегда питала отвращение к длинным сентенциям. Мне достаточно того, что я сама понимаю то, о чем веду речь. Таким образом, я начинаю рассказ без долгого вступления.
Происхождение мое ничем не примечательно. Такое признание, однако, ничуть не свойственно женщинам моего круга. Я знаю многих мною любимых и уважаемых дам, которые присвоили себе знатное происхождение, имея для этого не больше оснований, чем у меня. Послушать их, так подумаешь, будто невозможно как следует крутить задницей, не будучи дочерью прелата, племянницей министра или кузиной герцога или пэра. Что за чушь эта их генеалогия! Истинную проститутку не интересует ничего, кроме наслаждения. Она должна презреть и свое происхождение, и родителей, и не иметь других стремлений, кроме как утолить свою страсть и завести знакомства, которые оказались бы как полезны, так и приятны. Однако перейдем к фактам.
Я родилась в деревне, что в двух лье от Гавра, города, знаменитого своим колледжем. Отец мой был колесных дел мастер. Что касается образования, то меня воспитывали так, как воспитывают большинство деревенских детей, другими словами, плохо. Если бы не мои природные таланты, мне было бы суждено всю жизнь оставаться простой деревенской женщиной. В моем детстве не было ничего примечательного, разве что все замечали, что я с ранних лет отличалась сметливостью и подвижностью, что выдавало живой природный ум. По этой причине жители деревни очень любили меня. Все говорили, что дочь колесного мастера — хорошая девочка.
Несмотря на это, я не выделяла себя из остальных крестьян, покуда не достигла возраста шестнадцати лет. До этого моими самыми серьезными занятиями оставалась наука читать и писать. То был предел моих познаний, но я преуспела в этом, учитывая, что жила я в простом сельском окружении. Видя, как я быстро расту, родители решили послать меня на работу. Они рассчитывали, будто я стану им помогать, но я была ленива с рождения. Видимо, от природной склонности к лени — а это, заметим мимоходом, черта, присущая всем дамам моего круга — я так полюбила свою профессию. Не найдя мне применения у себя в доме, мой отец решил отправить меня в город, чтобы я не проводила дни в унынии. Уже давно хотелось мне торговать на рынке. Это стремление вызвало немало семейных споров, но при помощи обильных слез я добилась этого поручения.
Наконец настал день, когда отец вручил мне корзину с яйцами и маслом и отправил в Гавр. Я шла туда с легким сердцем, хотя скоро настроение было испорчено, когда я столкнулась с городскими господами. До чего легкомысленна я была в ту пору и как изменилась я сейчас!
Среди наших постоянных клиентов был офицер адмиралтейства. Этот старик обожал наше масло, и я должна была доставить провизию к нему на дом. Меня принял сын старого офицера. Он даже снизошел до разговора со мной. Теперь я понимаю, что он флиртовал напропалую. Из всех любезностей, что он мне расточал, я поняла лишь одно, и это был комплимент моей красоте. У женщин всегда ушки на макушке на подобные вещи. Молодой человек был далеко не красавец: его синие глаза глубоко запали, лоб был чересчур выпуклый, нос — короток, цвет лица мертвенно-серый и к тому же кожа его была испещрена оспинами. Вот как выглядел первый мужчина, который обратился ко мне с любовными речами. Вы без труда догадаетесь, что я немного сказала в ответ: я была слишком застенчива, чтобы сказать больше. Бойкий язычок я оставила в деревне, по которой в ту минуту ох как скучала.
Оставив дом морского офицера, я продала оставшийся товар и без происшествий возвратилась в родную деревню. О случившемся я не вспоминала, поскольку была так неопытна, что не придавала большого значения сказанным мне любезностям. Дома матушка спросила, понравилось ли мне в городе.
— Совсем не понравилось, — отвечала я.
— Отчего же, дочка? — спросила добрая женщина.
— Ах, — сказала я, — городские господа вгоняют меня в краску.
Из этого короткого диалога можно вывести, насколько наивна я была тогда. В конце разговора я заявила, что больше в город ни за что не пойду, но мой отец и слышать о том не хотел. Через несколько дней он вновь отправил меня в Гавр.
Моя задача оставалась прежней и, как вы догадываетесь, мне опять надо было доставить продукты на дом к морскому офицеру. Я очень надеялась, что его сына не окажется дома, но хитрец, предполагая, что я приду в следующий рыночный день, уже ждал моего появления. Его привлекало мое хорошенькое личико, а более всего его привлекала моя девственность, насчет которой он строил свои планы. На сей раз мне повезло с ним больше, нежели в предыдущий: он довольствовался лишь пристальными взглядами на меня, отчего я потупила взор, так была в ту пору наивна. Тем не менее я покидала его дом в лучшем настроении, Вообразите мое удивление, когда я повстречала его на возвратном пути в деревню, причем и успела-то отойти от Гавра всего только половину лье.
— Узнала меня? — спросил он, обнимая меня и целуя.
Вместо ответа я пронзительно закричала и попыталась вырваться из его рук, но безуспешно: он крепко держал меня и все говорил, что обожает меня и желает хоть небольшой ответной благосклонности. Красивые слова были мне недоступны тогда, но я позволила ему продолжать свои излияния, от которых я все же получала какое-то удовольствие. Однако я умоляла его оставить меня, но он сказал, что сделает это лишь при одном условии — ежели я его поцелую. Невозможно было противиться ему. Тогда он с необъяснимым пылом поцеловал меня в уста и продолжал целовать довольно долго, несмотря на мое отчаянное сопротивление. Наконец он отпустил меня, и я вся в слезах продолжила свой путь.
Остаток дороги я размышляла о том, что со мною случилось. Полученные мною поцелуи немало растревожили меня. Я испытывала тайную радость в душе, хотя и не знала почему. Даже воспоминание об этих страстных поцелуях вызвало приятное тепло, которое распространялось по всему телу, сосредоточиваясь на, как сказал поэт, прекраснейшем месте, которому в ту пору я не знала применения. Я не ведала ни о его привилегиях, ни о прелестях, и только время от времени, движимая неодолимой силой, дотрагивалась до него трепещущей, боязливой рукой. Я прижимала его через материю, прикрывавшую его, дабы утолить желание, которое поглощало меня всю целиком. Я пришла к заключению, что городской господин стоит десятка неотесанных деревенских парней, ибо приписала испытываемые мною естественные ощущения воздействию сына морского офицера.
Чем чаще становились мои поездки в город, тем больше убеждалась я в этой мысли. Мой любовник — думаю, что имею право называть его так — делал мне множество искусительных предложений. Он хотел поселить меня в доме своей знакомой, где, по его словам, мы могли бы видеться гораздо чаще и где я получила бы ощутимые доказательства его нежных чувств ко мне. Мало-помалу я впитывала яд его речей. Тем не менее еще три месяца прошло до окончательной капитуляции. Я все время колебалась, но наконец, преследуемая домогательствами молодого человека, уставшая жить в родительском доме, обманутая надеждой на будущее счастье, я решила уступить его желаниям при первой же встрече.
Ее не пришлось долго ждать. Когда, в ближайший рыночный день, я отправилась в город, мой любовник стал приставать ко мне с удвоенной энергией. Сопротивление мое длилось недолго, затем я уступила. Как же он обрадовался возможности обладать предметом столь желанным, как я! Все приготовления были сделаны задолго до того, поэтому он без промедления проводил меня в дом упомянутой знакомой, которая оказалась портнихой. Она жила в отдаленной части города. Именно в ее доме я навсегда рассталась с яйцами, маслом и моей несчастной корзинкой.
До сих пор читатель являлся свидетелем моей простоты и, по правде говоря, тупоумия. С этой минуты я стану совсем другой, ибо лишь Природа будет моей провожатой. Какое благо — следовать ее снисходительным наставлениям и заповедям! Дом портнихи стал первой сценой, на которой я погрузилась в пучину наслаждения; там я вступила в пору ученичества.
Должна признаться, дом этот произвел на меня большое впечатление с первого взгляда. Глаза мои не привыкли к грандиозным зрелищам: хижина с самодельной мебелью допрежь казалась прекрасной. Но когда я сравнила отчий дом с жилищем, которое предложил мне мой любовник, разница бросилась в глаза и я развеселилась: мне рисовалось блестящее будущее и нескончаемое блаженство.
Любовник мой дал мне неограниченное время любоваться тем, чему радовалась моя душа. Затем настала минута, которой суждено было стать роковой для моей девственности. Я прекрасно понимала, зачем он привел меня в этот дом, поэтому я не разыгрывала дурочку или жеманницу. Кроме того, это у меня и не получилось бы, я ведь была так неопытна. Итак, мой любовник поместил ладонь на мое сокровище и ласкал его пальцами столько, сколько захотел. Затем он начал целовать меня, не встретив с моей стороны ровно никакого сопротивления. И хотя ему не пришлось идти против моей воли, оставалось другое препятствие, которое ему предстояло преодолеть. С таким, как у него, размером похитить девственность было нелегко: его член подошел бы скорее немолодой вдове, нежели невинной девушке. Он был толст на конце и тонок у основания. Довольно долго мой любовник пытался ввести его, но не сумел даже раздвинуть срамных губ.
За это время он спустил несколько раз, притом очень обильно, на мои бедра, что, впрочем, оставило меня совершенно равнодушной. В ту пору я не ведала, что любая женщина должна всячески заботиться, дабы не упустить ни единой капли этой драгоценной жидкости. Наконец после часа мучительных попыток удалец взял крепость; он покорил меня, но я при этом испытала такие страдания, что зареклась впредь заниматься этим делом. Я не переставая кричала, вопила и умоляла его прекратить.
— Так-то ты, — рыдала я, — злоупотребляешь моей доверчивостью? Ты, верно, не успокоишься, покуда не увидишь меня мертвой.
Но не успела я произнести эти слова, как ощущения мои волшебным образом изменились: время, казалось, остановилось, щеки зарделись, приятное тепло залило все мое тело и сладкий дурман пронизал все мои чувства. Наконец-то я была дефлорирована!
Так начался самый захватывающий период моей жизни. В то счастливое время я наслаждалась, разочаровывалась, радовалась и печалилась. Да что там говорить! Только тогда начала я жить. После первого опыта все стало казаться мне прекрасным. Читатель скажет: мол, слишком рано. Но разве в шестнадцать лет не пора делать дебют? Если бы я не начала так рано, могла ли бы я сейчас поражать общество своим умением разнообразить удовольствия? Разумеется, не могла бы. Мое скромное мнение таково: пускай люди перестанут порочить то, что должно было быть и было на самом деле моим величайшим счастьем и что заслужило одобрение утонченных знатоков, которое они продемонстрировали, наградив меня почетным титулом Дневной Нимфы или, другими словами, ла Дюмонси, е…ливая.
Читатель, узнав, что я разлучилась с родителями, несомненно, ждет, что я стану живописать их страдания, вызванные потерей дочери, а также меры, которые они предпринимали, чтобы меня вернуть. Вообще-то я вольна обходиться без утомительных подробностей. Пускай будет ясно с самого начала: с той минуты, как я вошла в дом портнихи, мои родители перестали для меня что-либо значить, и больше я о них никогда не слыхала, а если иногда и думала, то единственно лишь с жалостью к их доле и с надеждой, что в один прекрасный день она станет легче. Таким образом я отдавала дань дочерней любви. Верю, что благодаря этим душевным порывам я заслужила с их стороны прощение своего поступка. Однако мое положение казалось мне тогда несравненно лучшим, нежели их, ибо я жила в спокойствии, без забот и тревог, в праздности, граничившей с ленью. По правде, единственным моим занятием было наслаждение амурными забавами с моим любовником. Я не часто выходила на люди, дабы меня не обнаружили и не заставили возвратиться в ненавистную деревню.
Так прошло полгода. За это время я общалась только с моим любовником, за что меня можно было бы назвать добродетельной, ибо как еще величать женщину, прелестям которой отдает должное лишь один мужчина? Однако такое положение дел не могло продолжаться вечно: приближалась минута, когда одного любовника мне стало мало, дабы в полной мере удовлетворить все мои желания. Изведав с ним все авеню любви и истощив выдумку, я с неизбежностью должна была прибегнуть к помощи других мужчин и, к несчастью для него, вскорости мне представилась такая возможность, которой я не преминула воспользоваться. Вот как все случилось.
Молодой офицер, высокий и великолепно сложенный (кажется, он был капитан инфантерии), пришел как-то к портнихе, моей квартирной хозяйке, чтобы заказать себе новую форму. Я случайно оказалась в приемной, и он сразу же положил на меня глаз. Офицер обратился ко мне с галантными речами, известно ведь, что военные имеют к этому особенный талант. Однако он этим не ограничился и стал пристально смотреть на меня, так что мне пришлось потупить глаза, поскольку я не могла долго выдерживать его беззастенчивый взгляд. Это не обескуражило его, — напротив, он догадался спровадить портниху за муслином на обшлага, назвав имя женщины, у которой он, по его словам, уже заказал материю. Еще он добавил, чтобы та принесла муслину столько, сколько необходимо, а он тем временем будет ее ждать, дабы после обговорить все детали. Моя хозяйка, будучи чрезвычайно ревностной во всем, что касалось ее профессии, с готовностью подчинилась требованию клиента и поспешила за муслином, оставив меня наедине с офицером.
Нетрудно догадаться, как сильно я смутилась! Я пошла наверх, к себе в комнату, затем вернулась в приемную, присела, с трудом сохраняя самообладание. Заметив мое замешательство, офицер, конечно же, решил, что покорить меня не составит труда. Он заговорил со мною в угодливо-льстивом тоне, но не получил ответа. Тогда, словно в последней попытке избавить меня от робости, он сказал:
— Взгляните на меня, мадемуазель, умоляю вас!
Я подняла глаза и посмотрела на него. Боже милостивый! Что же я увидела? Смею ли произнести? Да, несомненно. К чему изображать неуместную застенчивость? Едва ли это мне пристало после всего, что я о себе поведала. Так вот: то, что я увидела, было чудовищных размеров приапом. А если проще — самым большим и красивым на свете х…м.
— О, месье! — вскричала я. — Прошу вас, прикройтесь!
— Ну что ж, повелительница моего сердца, — сказал он, — твое желание для меня — закон.
Затем он левой рукой сильно шлепнул меня по ягодицам, а правой принудил меня лечь на диван.
— Когда вы кончите? — гневно спросила я.
— В одно мгновение, моя милая.
И он сразу же овладел моим сокровищем, коротко приласкал его, а затем пронизал его великолепно торчащей иглой, словно я какая драгоценная жемчужина. Он неистово толкался взад и вперед, е…л меня немилосердно и вскоре затопил потоком любовного нектара, что наполнило меня несравненным сладострастием. О небо! Какой неутомимый рыцарь! Его приап, не утратив формы, продолжал свою нелегкую работу, дабы заслужить признание, которое переполняло мое сердце и п…ду. Его обладатель, верно, имел большой опыт общения с женщинами и знал, что с ними иногда следует проявлять умеренную грубость. Я была счастлива так, как не пригрезилось бы и в самых разнузданных мечтах. А разве могло быть иначе? Сперматический напиток изливался мощными струями, выходя из горячих яиц моего обожаемого ё…ря, и вызывал несказанный восторг и сладострастие в каждом закоулке моего тела!.. Так много удовольствия в один раз! Никогда мне этого не забыть. Буду помнить этого галантного офицера до конца моих дней…