– Я пойду, гляну. В телефон, наверное, играет, как всегда, – отставляю чашку и иду в коридор. И едва я заворачиваю за угол, то тут же натыкаюсь на прислонившегося к стене мелкого.
Твою-то мать! Сколько он здесь уже стоит? Судя по мокрым глазам и дрожащим губам – долго.
Беру его за предплечье и тащу в комнату. Сажаю на кровать и принимаюсь вытирать с его лица слезы, а потом, помедлив, коротко целую в нос.
– Давай ты сейчас умоешься и пойдешь на кухню, хорошо? – прошу тихо. – Ты должен понимать, что мама...
Бля, да ничего он не должен. Мама, как бы я ее ни любил, поступает отвратительно. И то, что она говорила, более, чем обидно.
– В общем, – я откидываю одеяло, – если ты не хочешь туда идти, то не нужно. Я скажу, что ты опять спишь, потому что поздно лег. Ложись в постель. Она скоро уйдет.
– Похуй, – мелкий вытирает ладонями остатки слез. – Все нормально. Пошли.
***
На кухне мы сидим еще минут пятнадцать. Саня отвечает на мамины вопросы, ковыряя вилкой пирог. А потом у мамы звонит телефон, и она начинает спешно прощаться. Целует воздух в сантиметре от Саниной щеки, целует меня, подхватывает сумку и выходит за дверь.
Я хлопаю створкой, возвращаюсь в кухню и усаживаюсь на место.
Саня все так же ковыряет вилкой пирог и молчит. Я допиваю свой остывший чай и говорю просто для того, чтобы нарушить тишину:
– Про школу ты тоже слышал? Нормально, что там будешь учиться?
– Нормально, – мелкий откладывает вилку в сторону. – Жень...
– Что? – судя по интонации, мелкий хочет сказать что-то для себя важное.
– Спасибо, что разрешил остаться, – почти шепчет он. – И что не брезгуешь.
У меня сдавливает спазмом горло. Да и вряд ли я скажу сейчас что-то путное. Так что я просто глупо беру младшего за руку и сжимаю его холодные пальцы.
– Поцелуй меня? – Саня тянется ко мне, благо сидим мы близко.
– Ладно, – я сглатываю и накрываю его губы своими.
Глава 11.
Телефон у Сани звонит, когда мы отъезжаем от дома родителей. Мой багажник забит тремя сумками и парой коробок со шмотками мелкого.
Когда мы все это собирали, я успел пару раз испытать неприятное удивление, смешанное с непонятной горечью. Моя комната, когда мне было шестнадцать, представляла собой зрелище гораздо более веселое. Санина же была больше похожа на гостиничный безликий номер.
Разве что я нашел спрятанный между сложенными майками журнал MAX. Только вот на обложке была не полуобнаженная женщина, а парень.
Заметив мою находку, Саня тут же бросился отбирать несчастный журнал. А я не удержался от того, чтобы пару минут поиздеваться над мелким, не отдавая.
Поняв, что смеяться над ним по поводу журнала я не стану, он как-то расслабился и даже подурачился вместе со мной эти несколько минут.
Правда, в итоге у него снова закружилась голова, и оставшиеся вещи по сумкам я рассовывал самостоятельно, потому что Саня лежал на кровати лицом вниз и не подавал признаков жизни. А когда я, перетаскав все в машину, вел его к ней, мне казалось, что еще секунда и мелкий просто вырубится. Но, слава богу, все обошлось. Я успешно запихнул брата на сидение, пристегнул и хлопнул дверью. Саня повернул в мою сторону голову, и у меня екнуло сердце: его осунувшееся лицо было словно усыпано белилами, а в покрасневших больных глазах стояли слезы. Я сморгнул и поспешил обойти машину, чтобы сесть за руль.
И вот сейчас мелкий сосредоточенно прижимает к уху телефон, прикусив губу. По коротким репликам, я понимаю, что разговаривает он с Хрисом. Едва он касается экрана, нажимая отбой, я интересуюсь:
– Ну, что там?
– Хрис в больнице, – Саня сует телефон в карман и безвольно роняет руку на сидение. – Попросил приехать.
– Прямо сейчас? – интересуюсь, одновременно наблюдая, как какой-то мудак на сером металлоломе, бывшем когда-то "Ниссаном", нагло трется, пытаясь повернуться со среднего ряда.
– Он очень просил, – тихо говорит мелкий.
– Ты себя видел? – я коротко смотрю на его профиль. – Тебе сейчас не ехать куда-то нужно, а полежать.
– Жень, пожалуйста.
И я сдаюсь. Потому что понимаю вдруг, что другого раза увидеть Хриса, которому, возможно, осталось совсем недолго, Сане может и не представиться. Да и я почему-то проникся симпатией к этому странному парню. Так что я включаю поворотник и перестраиваюсь влево, чтобы развернуться.
***
Приехали мы удачно. До окончания приемных часов оставалось достаточно времени. Мы даже успели заглянуть в магазин, чтобы купить стандартный набор для посещения больницы: апельсины, какой-то морс, который выбирал мелкий, пара плиток шоколада и упаковка печенья.
Когда заходим в палату, на нас смотрят сразу двое: утопающий в подушке, укрытый одеялом до подбородка Хрис и сидящий у его постели какой-то мужчина лет тридцати, слегка восточной внешности.
Мелкий как-то напрягается, замирает, словно увидел кого-то смутно знакомого и пытается узнать. Но потом Хрис слабо шевелится и почти шепчет:
– Привет, парни...
– Привет, – Саня тут же бросается к кровати и обнимает Хриса, утыкаясь лбом в его плечо. Тот неловко и с трудом вытаскивает из-под одеяла одну руку и опускает ладонь на спину мелкого.
– Добрый день, – говорю я в пространство и кладу пакет на прикроватную тумбочку, на которой в вазе стоят цветы.
– Добрый, – как-то настороженно отвечает до сих пор молчавший мужчина.
– Марат, это Саша и Женя, я говорил тебе, что они приедут, – Хрис говорит это, когда мелкий отстраняется.
Мужчина, которого Хрис назвал Маратом, протягивает мне ладонь, и мы пожимаем руки над постелью. Хрис бледно улыбается и убирает со лба волосы. Спохватившись, протягиваю руку и ему. Рукопожатие получается слабым, я едва сжимаю его ладонь из-за какого-то иррационального страха причинить боль, а у Хриса, похоже, совсем нет сил.
– Спасибо, что заехали, – он слабо дергается, пытаясь сесть. Тут же рядом оказывается Марат. Он бережно подхватывает парня под спину и помогает сменить положение. Поправляет подушку, подтягивая ее выше, и обеспокоенно заглядывает Хрису в глаза, словно спрашивая, все ли в порядке.
Тот кивает, и Марат, наклонившись, коротко и мягко целует его в губы.
Наверное, мое лицо выглядит слишком офигевшим, потому что Саня дергает меня за руку и выразительно смотрит.
Не, я толерантен, уже даже слишком, но смотреть вот так вот со стороны, как целуются два парня...
Кто бы, блядь, говорил.
Невольно думаю о том, что свои поцелуи с мелким я уже давно перестал считать чем-то из ряда вон выходящим. Банально устал анализировать. Когда постоянно делаешь что-то неправильное или отвратительное, со временем привыкаешь, и оно перестает царапать.
– Как ты себя чувствуешь? – интересуется у Хриса Саня, усаживаясь на край постели. – Опять мерзнешь?
– Нормально, – Хрис снова улыбается.
– Ты уже долго здесь? – спрашивает у него мелкий, водя пальцами по одеялу. – Тебя вчера положили?
Хрис как-то заминается, бросает быстрый взгляд на неподвижно сидящего Марата, и тихо говорит:
– Полторы недели назад.
– И ты позвонил только сейчас?! – Саня едва не подскакивает от возмущения. – Когда я сюда загремел, я тебе сразу позвонил.
– Мне было... – Хрис облизывает губы и сглатывает. – Мне было очень плохо. Когда Марат привез меня сюда, я не особенно хорошо... соображал. А потом просто не было сил. Сань, я...
– Прости, – мелкий опускает голову. – Просто я волновался. Не мог дозвониться долго, а потом ты говоришь, что в больнице.
– Теперь мне лучше, – Хрис сползает ниже, пытаясь устроиться удобней. Из уголка его глаза катится слеза. Ползет по бледной коже виска, оставляя за собой влажный след.
И мне становится паршиво. Так, как не было никогда. Я вдруг думаю о том, что младший тоже не застрахован от подобного. Что в один прекрасный момент я буду на месте Марата сидеть у больничной койки и наблюдать, как Саня угасает.
Твою мать...
Неужели его ждет подобное?
В глазах начинает жечь.
Больше выносить этого я не могу. Отлепляюсь от стены и хрипло выговариваю:
– Я на пять минут, покурить.
Саня оборачивается, смотрит обеспокоенно. Под правым глазом сквозь тонкую кожу видна голубоватая венка.
– Я тоже выйду, ладно? – вдруг спрашивает у Хриса Марат.
– Вернешься? – Хрис поворачивает к нему голову.
В ответ тот молча выкладывает на его прикрытый одеялом живот бумажник и телефон, целует в лоб и идет к двери.
Я иду следом.
Не то чтобы я хочу курить вместе с ним, но место для курения здесь все равно одно.
По коридору идем молча. Одновременно сторонимся, пропуская средних лет женщину в белом халате. На нас она даже не смотрит.
Дергаю пластиковую дверь, чуть придерживаю, чтобы идущий за мной Марат успел перехватить створку, и выхожу на небольшой внутренний двор. На облезшей стене, над урной, синяя табличка: «Место для курения».
Выбиваю сигарету и щелкаю зажигалкой.
– Не дашь прикурить? – вдруг просит Марат. – Я зажигалку в палате забыл.
Интересно, зачем мне об этом знать?
Пожимаю плечами и протягиваю ему свою. Он тоже прикуривает, затягивается, прикрыв глаза. Отмечаю зачем-то, что ему все же больше тридцати.
Трет небритую щеку и возвращает мне зажигалку.
Молчим с минуту, а потом он спрашивает:
– Вы с Сашей давно встречаетесь?
На секунду у меня отнимается дар речи. Только что услышанная фраза не укладывается в голове, царапает чем-то неуютно-мерзким.
Да что ж это, блядь, такое?!
– Он мой брат, – выдавливаю, глядя на тлеющий кончик сигареты.
– Да? – в голосе Марата искреннее удивление. – Я не знал, извини.
Киваю, думая вдруг о том, что ему не за что извиняться. Если бы я не дрочил по ночам собственному брату, тогда да, извинения были бы уместны. А так...
Отвращение к себе накатывает с новой силой.
– Ничего, – затягиваюсь и стряхиваю пепел на асфальт. – Хрису действительно лучше?
– Относительно, – отзывается Марат. – По сравнению с тем, что было, когда я его привез. Врачи его откачали, но нужного ему лечения в России нет. Я договорился через здешнего врача с одной израильской клиникой. Улетаем послезавтра.