- Вимпацетин, - поясняю в финале своей истории, - это препарат, лишающий человека памяти. Если вам когда-нибудь доводилось встречать человека, абсолютно ничего не помнящего, то, возможно, это был изгнанник из нашего монастыря.
- Доводилось, - кивает Алексашка, но тут же умолкает, повинуясь жесту Князя, отмахнувшегося от него.
- Где находится сей странный монастырь, ты, Дмитрий Станиславович, конечно же не помнишь? - вопрошает князь у меня, недоверчиво прищурив правый глаз.
- Не помню, - с виноватым видом развожу руками и вздыхаю. - Вернее будет сказать - не знаю. Ибо никогда до сих пор не покидал его стен. Местоположение монастыря скрывалось от всех. Об этом знали только сам Ректор и члены ученого совета, к коим я не принадлежал.
- Сдается мне, что ты врать горазд, Дмитрий, - Петр Алексеевич кладет руку мне на плечо и пристально смотрит в глаза.
Пожимаю плечами и смотрю на него обреченно-невинным взглядом.
- К сожалению, Светлейший Князь Петр Алексеевич, я ничем не могу подтвердить свои слова. А потому целиком полагаюсь на ваш суд и ваше доверие.
Виновато опускаю голову, уставившись взглядом в свои зимние ботинки. Стоп! Как это ничем не могу подтвердить свои слова? Могу!
- Возможно, частичным доказательством моих слов будут некоторые детали одежды, которая находится на мне, - сообщаю князю.
Тот подозрительно осматривает меня. Расстегиваю молнию на одном ботинке, снимаю его и показываю подступившим зрителям, несколько раз вжикнув туда-сюда.
- Вот, застежка, именуемая "молнией". Сама молния пластиковая, а "собачка" - вот эта штучка, служащая для соединения застежки - металлическая. Вряд ли во всем мире вы найдете мастеров, способных сделать такое, - с удовлетворением отметив открытые рты слушателей, продолжаю: - Обратите внимание на подошву. Кто-нибудь сможет сказать, из какого материала она сделана?
- Из какого же? - спрашивает Петр Алексеевич, забирая из моих рук ботинок и с интересом ковыряя ногтем синтетический каучук подошвы.
- Не могу сказать, - в очередной раз развожу руками. - Сие знание сгинуло в провале моей памяти. Но уверен, что подобного материала вы не найдете нигде в мире.
Хочу еще показать металлическую молнию на ширинке джинсов, но никак не могу придумать, как покорректнее это сделать. Однако следующее заявление князя заставляет меня забыть о ширинке и подумать о собственном здоровье.
- Может, все таки дыба поможет возродить твою память, Дмитрий? Ты даже не представляешь, скольким несчастным сей способ помог.
- Воля ваша, Петр Алексеевич, - говорю, внутренне холодея, но стараясь сохранять внешнее спокойствие. - Однако я уверен в безрезультатности этого метода, ибо никакими пытками не вытянуть из человека того, что он не знает. А вот ложную информацию получить можно.
- Какую такую ложную информацию?
- А такую, когда сломленный пытками человек начинает соглашаться на все, и говорить все, что на ум взбредет, лишь бы его больше не пытали. Много ли пользы будет от такой информации? - озадачиваю князя вопросом и тут же продолжаю: - Зато от здорового от меня может быть гораздо больше пользы, благодаря сохранившемся обрывкам знаний и прогрессорскому складу моего ума.
Петр Алексеевич задумчиво смотрит на меня, теребя в руках ботинок. Несколько раз вжикает молнией, удивленно хмыкает, зачем-то нюхает внутренности обувки и, сморщив нос, отбрасывает его к моим ногам. А чего он хотел? Я же почти сутки не разувался.
- Чую я, плут ты, Дмитрий. Однако чем-то приглянулся ты мне. Потому, ежели все равно идти тебе некуда, будешь пока при мне, а там посмотрим. Алексашка, вели завтрак подавать!
После обильного завтрака, на котором я даже не пригубил вина, выхожу вслед за всеми во двор. Судя по тому, что уже совсем рассвело, времени сейчас примерно около восьми часов утра. С удивлением смотрю на стоящую посреди двора высокую карету. На дверях кареты золоченый герб - вижу такой впервые. В обрамлении из дубовых листьев стоит медведь. На его спине сидят два орла: один смотрит в одну сторону, другой - в противоположную. Над грозной троицей парит золотая корона.
- Это чья ж такая карета? - вырывается у меня вслух.
- Чей же ей быть, ежели не Светлейшего Князя? - удивляется моей глупости Федор.
Смотрю на стоящие рядом с каретой сани, в которых вчера ехал вместе с Петром Алексеевичем, перевожу взгляд на князя. Тот, заметив, смеется.
- Отчего ж я в этот гроб с окошком полезу, когда на улице благодать такая? - вопросом отвечает он на мое недоумение.
За распахнутыми воротами видно множество груженых саней, меж которыми снуют солдаты.
К моей радости, Петр Алексеевич распоряжается нам с Алексашкой ехать в санях, а сам, мотивирую тем, что ночью воры не дали ему выспаться, скрывается в карете.
Алексашка садится на место кучера, я пристраиваюсь рядом. Теперь-то я расспрошу его подробнее о реалиях сего времени.
Выезжаем первыми. За нами шесть лошадей, запряженные попарно, легко тащат массивную карету. Следом трогается обоз. Среди саней попадаются крытые. Вероятно, боярские. А может, с каким ценным грузом. Но карет больше нет.
Оглядываюсь на двор, из которого выехали. Довольно высокий частокол скрыл от глаз внутренние постройки. Виден только второй этаж здания, в котором провели ночь. Издали у него довольно мрачный вид - посеревшие от времени бревна венцов, маленькие мутные окошки. Чуть правее, на холме видна небольшая деревенька не более чем в десяток дворов. И полное отсутствие каких либо признаков цивилизации - ни столбов с проводами, ни атенн на крышах. А крыши-то соломенные. Только крыша в постоялом дворе крыта то ли какими-то досочками, то ли серой черепицей - с такого расстояния уже не разобрать.
И так, с чего бы мне начать расспрашивать Алексашку? Надо бы еще определиться, как мне к нему обращаться. Запросто, как к равному? Или снисходительно, как, хоть и к чужому, но к слуге? А для этого мне необходимо сперва определиться со своим статусом. М-да, задачка, однако.
В конце концов, решаю пока держаться с денщиком князя нейтрально и начинаю беседу.
- Александр, ты, надеюсь, не забыл о своем обещании просвятить меня насчет реалий сего бренного мира?
Тот явно был глубоко погружен в свои мысли, поэтому некоторое время тупо смотрит на меня, не понимая, что от него требуется.
- Ты же знаешь теперь, что вся моя жизнь прошла за монастырскими стенами, - напоминаю свою историю.
- Ну? - кивнув, вопрошает Алексашка, все еще не понимая, что я от него хочу.
- Ну и в итоге я абсолютно ничего не знаю о мирской жизни. Понимаешь? Аб-со-лют-но.
- Ну, дык понимаю. Чего ж я, - Алексашка взмахивает вожжами так, что те бьют по бокам лошадей. Сани ускоряют ход. - Чему ж я-то тебя, Дмитрий, научить-то могу?
- Просто расскажи о том, что я спрошу. Вот, например, какой нынче год на дворе?
- Да што ж вас там, в монастыре этом странном, вообще в неведении обо всем держали?
- Иноки храма науки часов не наблюдают, времени не знают, ибо живут вне времени, отдавая всего себя служению храму и преумножая познания своими трудами, - оттарабаниваю взбредшую в голову белиберду, словно заученную заповедь. И уже нормальным голосом повторяю вопрос: - Дак какой год-то?
- Семь тысяч двести седьмой год ныне, Дмитрий, - наконец просвещает меня Алексашка, продолжая качать головой, выражая удивление такой моей неосведомленности.
Услышав названную цифру, слегка теряюсь. Это что за год такой? Я куда попал? В будущее что ли?
- От Рождества Христова? - пытаюсь уточнить конкретнее.
- Чего это вдруг? - удивляется собеседник. - Мы ж не Европы какие-нибудь. От Сотворения Мира знамо.
- Ясно, - вздыхаю облегченно. Как это я сам не сообразил, что это то еще старое летоисчисление, кажется, византийское. Жаль не знаю, сколько лет разницы между этими летоисчислениями. Тысяч пять или шесть... Та-ак, новое летоисчисление на Руси ввел Петр Первый. Значит его еще нет, или он еще до этого не додумался. Кстати, кто сейчас на троне?
- Еще один важный вопрос, Александр. Поведай темному монаху, кто сейчас сидит на российском престоле? - озвучиваю вопрос и настороженно слежу за реакцией возницы.
Однако тот лишь сокрушенно качает головой, видать, смирился с моей дремучестью, и отвечает:
- Уже год как на престол взошла юная Ольга Федоровна Годунова.
Фигасе! Это какая-такая Ольга Федоровна, да еще Годунова? Как бы плохо я ни знал историю, но никакой Ольги Федоровны быть не должно. Тем более - Годуновой. Не ну, быть-то она могла и быть, но только не на престоле. Не было у нас такой царицы. Годунов Борис был. Потом, кажется, началась череда каких-то лже-Дмитриев. Так, надо прояснить обстановку.
- Будучи иноком, - говорю, как бы между прочим, - слышал о неком царе Борисе Годунове. Он, вроде бы, после Ивана Грозного царствовал. Или ошибаюсь?
- Не ошибаешься, инок...
- Не смей называть меня иноком! - решаю определить кое-какие позиции, слегка наехав на Алексашку. - Я уже давно не инок. Ректором-настоятелем мне жалован чин старшего научного сотрудника, что соответствует дворянскому званию!
- Ды, это, - мужик явно растерялся, соображая как среагировать на неожиданный наезд.
Делаю вид, что остываю и миролюбиво говорю:
- Называй меня Дмитрием, или же запросто Дмитрием Станиславовичем. Титулы можно не перечислять, - и не дав Алексашке осмыслить услышанное, возвращаюсь к прерванному разговору: - Так значит был такой царь - Борис Годунов.
- Был, а как же. Аккурат после Ивана Васильевича и царствовал.
- А нынешняя царица кем ему приходится?
- Не царица - Императрица Ольга Федоровна дочь Федора Борисовича Второго.
- Федор Борисович? Сын Бориса Годунова? А почему Второй?
- Потому и Второй, что Первый Федор Борисович был сыном Бориса Федоровича Первого, занявшего престол после Ивана Васильевича. А вот сын Федора Борисовича Первого - Борис Федорович Второй был отцом Федора Борисовича Второго, чьей дочерью является нынешняя Императрица Ольга Федоровна.
- Ясно, - говорю, понимая, что сходу мне в этой мешанине Федоровичей и Борисовичей все равно не разобраться. Да и не это главное. Главное то, что не было в истории этих царей. Пусть я мог не знать о какой-то императрице Ольге - допустим поправила Россией годик без всяких значимых деяний, не оставив следа в истории - но такого количества Годуновых точно не было. И что из этого следует? Алексашка морочит мне голову? Я сошел сума, и все происходящее со мной - обычный глюк? Я попал куда-то не туда, не в нашу историю? Параллельный мир? Параллельная ветвь истории? Что выбрать из перечисленных вариантов?
Ладно, пока не буду спешить делать какие-либо выводы. Пока допустим достоверность полученной информации. Пусть сейчас семь тысяч двести седьмой год от Сотворения Мира, пусть на Российском престоле сидит некая Ольга. Юная, кстати.
- Сколько ж годков императрице?
- Десять недавно исполнилось, - отвечает Александр, погоняя лошадей.
Вот те на, действительно юная. Как же она правит-то? Впрочем, Петру, если мне не изменяет память, тоже десять лет было, когда он царем стал.
- Что ж с ее отцом приключилось, что дочка в таком возрасте править империей стала? - продолжаю выспрашивать княжьего денщика. - И почему дочь на престол взошла? Нет сыновей?
- Эх, - шумно вздыхает собеседник и сокрушенно качает головой. - И о горе великом ты тоже не знаешь, значит.
- О каком горе?
- Отравили всю семью царскую во время обеда. В одночасье умерли и Федор Борисович с Софьей Павловной, и трое наследников. Благо Ольга Федоровна наказана была за какую-то шалость и не обедала в тот раз вместе с семьей.
- Да как же так могли отравить-то? - искренне удивляюсь услышанному. - Неужто для императора кто попало еду готовит и на стол подает?
- Оно понятно, что кто-то из приближенных яд подсыпал. Да и знамо кто, только доказать нельзя. Да и не до доказательств в ту пору было.
Алексашка снова замолчал, словно выдал мне исчерпывающий ответ. Да что ж мне, каждое слово из него вытягивать? Налить бы ему грамм пятьсот для размягчения языка.
Постепенно, вытягивая из неразговорчивого мужика крохи сведений, мне удалось кое что узнать о мире в который меня занесло.
nbsp;; Веnbsp; Оглядываюсь на двор, из которого выехали. Довольно высокий частокол скрыл от глаз внутренние постройки. Виден только второй этаж здания, в котором провели ночь. Издали у него довольно мрачный вид - посереnbsp;nbsp; - Без чего? - садится на топчане князь.
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&более чем в десяток дворов. И полное отсутствие каких либо признаков цивилизации - ни столбов с проводами, ни атенн на крышах. А крыши-то соломенные. Только крыша в постоялом дворе крыта то ли какими-то досочками, то ли серой черепицей - с такого расстояния уже не разобрать.
сть о смерти императорской семьи стала известно народу чуть ли не в ту же минуту, как случилось преступление. Еще не все придворные знали о этой беде, а у стен кремля уже собралась галдящая толпа. Часть толпы требовала немедленно наказать цареубийц, ничуть не интересуясь их личностями, и пойманы ли они. Другая половина толпы кричала, что свершилась воля божия, что, мол, император со своей семьей принял муки за общие грехи, и что теперь всему народу надлежит молиться денно и нощно сорок суток. Третьи кляли всех и вся, сетуя на тяжкую долю. Неизвестно как и кем толпе были доставлены нескоnbsp;лько бочек браги, и сей напиток подогревал и так до предела накалившиеся страсти.
Тем временем в Кремле похватали всех, кто был связан с императорской трапезой. Руководил скорым следствием Степан Чемоданов (кто такой этот Степан Чемоданов - я пока выяснять не стал). Засекли насмерть немало слуг, но никаких конкретных фактов выяснить не удалось. Однако все при дворе были уверены, что отравление императорской семьи дело рук князей Голицыных, давних недоброжелателей династии Годуновых, при этом ухитрявшихся оставаться при дворе. Самих князей в Кремле не оказалось, хотя их и видели уже тогда, когда двор облетела весть о грянувшей беде. Тут же пришли донесения, что людьми Голицыных по всей столице умело разжигается смута. Чемоданов снарядил было отряд гвардейцев для ареста князей, но тут(все к одному) прибыли гонцы с вестью о нападениях на русские селения по южному порубежью крымских татар и приближении к границе турецкой армии. Слухи о том, что турецкий султан готовится двинуться войной на Россию ходили давно, но никто в них не верил. Одно дело посылать в набеги подконтрольные ему татарские орды, поставляющие в Турцию живой товар, и совсем другое дело открытая война с Москвой. Интересы Османской империи распространялись на Восток и на Юг, а холодная Россия вряд ли могла вызвать сильный интерес. Так было принято думать до сих пор. Да и то, что крымчаки посреди зимы в набег пошли - тоже было делом невиданным. Однако не верить полученным сведениям оснований не было.
Остап Басманов, при поддержке Светлейшего князя Петра Нарышкина, убедил Чемоданова не спешить с арестом Голицыных. Голицыных поддерживала значительная часть столичного дворянства, что могло вызвать еще большую смуту. В данный момент необходимо было как можно скорее двигать войска навстречу туркам. Командование Русской Армией решено было поручить Петру Алексеевичу, который уже проявил свои полководческие таланты на войне с Европой, за что и был пожалован титулом Светлейшего Князя. Трон же должен остаться за чудом спасшейся Ольгой Федоровной, и Степану Чемоданову надлежало быть ей защитой и опорой.