К числу этих женщин принадлежала и Ингунда Доербек. Эдита быстро смекнула это, когда хозяйка после короткого обмена фразами с мужчиной отослала ее домой. Это неожиданное свободное время Эдита использовала для того, чтобы при помощи жестов пообщаться с Джузеппе, причем ее в первую очередь интересовала судьба запертых детей Доербеков. Таким образом Эдита узнала, что одному было шестнадцать, второму — восемнадцать и что они слабоумные от рождения. Родители скрывали их появление на свет, и, поскольку детей не крестили, у них не было даже имен. Словно их вообще не существовало.
После того как первоначальное недоверие прошло, Эдита призналась Джузеппе, что регулярно навещает выродков на первом этаже. Благодаря этому ей удалось в первую очередь завоевать симпатию юноши, который поначалу встречал ее собачьим лаем, но однажды его искаженные черты сложились в трогательную улыбку. Конечно же, ни Доербек, ни его жена не должны были знать об этих тайных встречах.
После трех недель посещений Эдита окончательно подружилась с юношей. Она гладила его грубые руки и напухшие щеки, а тот благодарил ее вымученной улыбкой. Однако как Эдита ни старалась, подхода к девушке найти не смогла: все попытки словно наталкивались на невидимую стену.
Эдита восприняла как знак доверия то, что старый Джузеппе передал ей ключ от запретных комнат, чтобы она могла, когда точно была уверена, что никто не придет, навещать юношу и в вечерние часы. Как бы ей хотелось поговорить с ним, рассказать ему о мире за стенами его темницы! Но все, что могла дать ему Эдита, — это немного любви и нежности.
Приязнь, которую юноша чувствовал впервые в своей жалкой жизни, сделала его ласковым, словно ягненок. Гигант добродушно топал по своей клетке, и Эдита привыкла выпускать его из-за решетки ненадолго в переднюю комнату, прежде чем снова запереть.
В один из вечеров, которые имели для Эдиты такое же значение, как и для обиженного судьбой юноши, потому что в своей жизни она всегда получала помощь, но никому ее не оказывала, на нижнем этаже палаццо Агнезе произошла неожиданная встреча.
Эдита только что вошла в запретные комнаты и открыла решетку, за которой сидел юноша, когда услышала позади себя какой-то шум. Она была в некоторой степени уверена в том, что это мог быть только Джузеппе, который забрел сюда в поздний час, но, обернувшись, увидела в свете лампы Даниэля Доербека.
Эдита испугалась. Она подняла обе руки, словно желая попросить прощения, и в любую секунду ожидала услышать проклятия и ругань. Но судовладелец молча оглядел ее с ног до головы, поставил лампу на пол и поманил Эдиту к себе.
Доербек был ее господином, поэтому девушка подчинилась его требованию, ни о чем не задумываясь. И только оказавшись прямо перед ним, она заметила недобрый огонек в его глазах и не успела оглянуться, как Доербек подошел ближе, разорвал на ней платье и схватил ее за маленькую крепкую грудь.
Эдита догадывалась о том, что ей предстоит; но она была неспособна ни кричать, ни защищаться, ни бежать. Она застыла, не сопротивляясь. Доербек полностью сорвал с нее платье, и девушка осталась совсем голой. Когда он схватил ее за бедра, на ней не было ничего, кроме кожаных туфель. Даже когда господин толкнул ее на пол и набросился сверху, Эдита не сопротивлялась.
Ей стало противно, когда Доербек попытался проникнуть в нее. Было больно. Но прежде чем господин добрался до своей цели, Эдита, лежавшая на полу с закрытыми глазами, услышала треск. Открыв глаза, она увидела над собой лысый череп своего господина. На лбу с правой стороны зияла кровавая рана. Когда девушка хотела закричать, Доербек открыл рот, и оттуда хлынула сильная струя крови. Повернув голову и увидев это, Эдита крикнула — впервые за последние тринадцать лет:
— Нет, нет, нет!
Окровавленный Доербек скатился с ее тела на пол, несколько раз вздрогнул и затих, словно мертвый.
Только теперь в свете лампы Эдита увидела над собой юношу. Словно трофей, он держал в руках единственный стул в комнате, послуживший ему оружием.
— Боже мой! — закричала Эдита. — Что ты наделал? Юноша гордо улыбнулся.
— Что… что ты наделал? — повторила Эдита. Но вопрос ее был адресован не столько юноше, сколько самой себе. Она услышала свой собственный голос.
— Что… ты… наделал? — повторила она в третий раз. Она говорит! Ее губы произнесли слова.
Увидев раздробленный череп Доербека, Эдита наконец осознала всю важность случившегося. Она схватила остатки своего платья и натянула на окровавленное тело. Теперь не было ни причин, ни возможности скрывать местонахождение выродков. С громким криком она бросилась на лестницу. Ей навстречу спускался Джузеппе.
Прошло довольно много времени, прежде чем старик понял причину взволнованности Эдиты.
— Джузеппе! — раздался высокий голос Эдиты. — Джузеппе, юноша убил своего отца!
Старый слуга стоял, словно застыв. Для него было чудом, что немая заговорила.
Джузеппе покачал головой. Он не припоминал, чтобы Доербек когда-либо заходил в запретные комнаты. Но потом старик увидел полуголое, залитое кровью тело Эдиты, схватил ее за руку и потащил за собой через двери, за которыми находились запретные комнаты.
Дверь была слегка приоткрыта, и сквозь щель пробивался свет лампы, окрасивший тело Доербека в желтоватый цвет. Судовладелец лежал на спине. Рядом с его головой, наклоненной в сторону, образовалась темная лужа размером с колесо. Левая рука была в тени, и ее не было видно, а правая сжимала оголенное мужское достоинство. Ноги были раскинуты, словно их привязали. Пахло кровью.
Юноша ушел за решетку своей клетки. Он сидел на постели, прижав колени к подбородку, что-то бурча себе под нос, словно содеянное доставляло ему особое удовольствие. Казалось, девушка из клетки напротив вообще не поняла, что произошло; ей было страшно, и она тихонько скулила.
На расстоянии вытянутой руки от головы Доербека лежал разломанный стул. Передняя левая ножка была сломана посредине. Джузеппе глядел на Эдиту, словно не веря своим глазам.
Та прочла мысли Джузеппе и указала на юношу в клетке:
— Он хотел меня спасти! Доербек… — У нее не хватало слов. — Ты ведь веришь мне, Джузеппе?
Но прежде чем старик успел ответить, в дверях появилась Ингунда. На ней была белая накидка, волосы были растрепаны — вся она походила на призрак. Без сомнений, Ингунда увидела на полу труп своего мужа, но то, что Эдита могла говорить, казалось, интересовало ее намного больше.
— Я, — презрительно прошипела Ингунда, — с самого начала считала тебя змеей подколодной, ты шлюха, преступница. Я пригрела тебя из жалости, из сочувствия, тьфу! — Она сделала вид, что плюет на пол. — Знала бы я, что ты притворяешься немой, не делала бы тебе таких поблажек!
— Госпожа! — взволнованно воскликнула Эдита. — Вы несправедливы. Мне было четыре года, когда я потеряла дар речи. С тех пор я была немой. Клянусь всеми святыми!
— Оставь всех святых в покое, мерзкая негодница! — Сказав это, Ингунда взглянула на труп Доербека. Казалось, ей было противно, но внезапно выражение ее лица изменилось, и она с воплем бросилась на бездыханное тело мужа.
— Что ты натворила, подлая сука! Сначала ты соблазнила моего мужа, а потом убила!
— Нет же, нет! — твердила Эдита, падая на колени. — Господин хотел… совершить насилие. Я бы вела себя тихо, ведь я всего лишь служанка, но ваш сын пришел мне на помощь. Он убил своего отца.
Ингунда остановилась и подняла взгляд на Джузеппе:
— Что за чушь мелет эта приблудная баба?
Джузеппе зажал рот рукой, потряс головой и отвернулся, не в состоянии ответить.
— Может быть, ты наконец объяснишь мне, как эта шлюха додумалась до подобных утверждений? — продолжала Ингунда. Детей за решетками она не удостоила даже взглядом.
Дрожа, старый слуга ступил в круг света. Джузеппе протянул руку Ингунде, помогая подняться, и заговорил дрожащим голосом:
— Госпожа, позвольте мне заметить, я служу вам полжизни и теперь время признать правду…
Ингунда схватила Джузеппе за руку и встала, но прежде чем старый слуга успел продолжить, госпожа еще больше разбушевалась:
— Неужели же я окружена глупцами и идиотами, которые мелют всякую чушь? В чем мне признаваться? В том, что я в тебе, Джузеппе, и в тебе, — она кивнула на девушку, по-прежнему стоявшую на коленях, — ошибалась? Что вы злоупотребили моим доверием? Что вы все — жалкие создания?
На шум к входу в потайные комнаты прибежали остальные слуги; но никто не осмеливался переступить порог. Когда Ингунда заметила испуганную челядь, она бросилась на них с кулаками и криком:
— Любопытный сброд, марш по своим комнатам! И, обращаясь к Джузеппе, произнесла:
— И эту девку тоже надо запереть. После я с тобой поговорю.
С севера дул ледяной ветер, предвещая наступление осени, когда на следующее утро в палаццо Агнезе появились четверо укутайных в синие накидки уффициали, чиновников города Венеции, один из которых в знак своего высокого звания носил на голове красный берет, в то время как остальные ограничились скромными бархатными шапочками. Ингунда провела их всех на верхний этаж в комнату Эдиты.
Бледная Эдита сидела на своей постели и рыдала. События прошедшей ночи настолько потрясли ее, что она провела все время у окна, слушая перезвон колоколов на церквях. Между делом она то и дело повторяла про себя: «Я могу говорить. Я снова обрела голос». Она верила в то, что обстоятельства смерти Доербека прояснятся, как только откроется тайна слабоумных детей.
Представитель уффициали, чернобородый мужчина высокого роста, подошел к девушке и произнес:
— Именем республики Венеция! Признаешь ли ты себя виновной в том, что убила своего хозяина, Даниэля Доербека? Во имя справедливости, говори правду!
Эдита вытерла платком слезы с лица и поднялась.
— Высокий господин! — решительно ответила она. — Я знаю, что все указывает на меня, но я никогда не убила бы человека.
— Лжет она! — зашипела у них за спиной Ингунда Доербек. — Да вы посмотрите на нее! Фальшива насквозь!
Уффициали поднял руку. Глядя на девушку, он произнес:
— Твоя госпожа утверждает, что ты несколько недель притворялась перед ней безгласной, хотя можешь говорить, как любой нормальный человек.
Тут Эдита не выдержала:
— Это неправда, господин! До вчерашнего дня, когда случилось несчастье, я не могла вымолвить ни слова. Я потеряла дар речи еще будучи ребенком. Мне должно благодарить Бога за эту милость. Но при таких обстоятельствах мне хочется, чтобы этого никогда не случалось.
В словах девушки слышалась такая искренность, что предводитель уффициали, уже готовый поверить ей, сказал:
— Свидетели! Кто может подтвердить твои слова?
— Мой отец, Михель Мельцер, господин!
— В таком случае, приведи его.
— Мой отец в Константинополе.
Когда чиновник услышал эти слова, лицо его омрачилось, и он сказал:
— То есть твой отец живет в Константинополе, а ты — в Венеции. Надеюсь, у тебя есть объяснение этому обстоятельству.
Эдита понурилась.
— Конечно.
Последовала длинная пауза, словно девушка боялась сознаться, но наконец она все же ответила:
— Я убежала от отца. Он хотел выдать меня замуж за мужчину, который мне не нравился. Но мужчина преследовал меня до самой Венеции.
— Все ложь! — разорялась Ингунда. — Один Бог знает, что на самом деле подвигло ее бежать в Константинополь. Может быть, она уже совершала убийства! Она ведьма, в сговоре с дьяволом. Она украла у меня мужа, а он был всем для меня! О, как же я его любила!
Услышав это, Эдита покраснела как мак, и в душе ее вскипела бессильная ярость. Эта жалкая комедия, игра в траур, которую Ингунда разыгрывала с искаженным лицом, так разозлила девушку, что она подошла к своей госпоже и прерывающимся голосом крикнула:
— Любили? Вы любили Доербека? Вы ненавидели этого человека, вы обманывали его. Вы предлагали себя на кампо Сан Кассиано, как продажная женщина. А Доербек приводил в дом любовниц и проводил с ними ночи. И все это я видела!
— Да, да, вы только послушайте эти злые слова! — прошипела Ингунда, обращаясь к чиновникам. — Теперь дьявол показал свое настоящее лицо. О, лучше бы я не жалела ее и не брала к себе в дом! Каждое слово, произнесенное ею, — ложь!
Едва Ингунда закончила свою речь, как Эдита ударила ее по лицу.
Только теперь уффициали подошли к ним и растащили, как судья растаскивает бойцов во время кулачных боев.
— Я знаю, — сказала Эдита, — я всего лишь служанка, а она — моя госпожа. Но это еще не значит, что она говорит правду. Спросите старого Джузеппе. Он знал о слабоумных детях господ. Их держат на нижнем этаже, как зверей. Я часто тайком навещала юношу. Когда его отец набросился на меня, юноша хотел защитить меня и ударил его стулом в висок. Я уверена, он не знал, что Доербек его отец!
Ингунда истерически рассмеялась:
— Эту историю ей дьявол на ухо нашептал! Уффициали серьезно поглядел на нее.
— Вы отрицаете ее слова?
— Как я уже говорила, — резко заявила Ингунда, — все это нашептал ей дьявол. У меня нет слабоумных детей.
— Господин, — обратилась Эдита к главному уффициали, — проверьте, правду ли я говорю. Пойдемте со мной на нижний этаж…
— …и увидите, что она солгала, — перебила Ингунда. Стоя перед входом в тайные комнаты, Эдита удивилась, что они против обыкновения не заперты. Войдя в комнату, она почувствовала, как все взгляды устремились на нее, и ее сердце бешено застучало. На каменном полу по-прежнему были следы крови, и в этот миг все ужасные события прошедшей ночи промелькнули перед ее внутренним взором.
Раздавшийся за спиной злобный голос вернул Эдиту к действительности:
— Видите, господин, дьявол лишил эту женщину разума! Здесь нет слабоумных детей. Это все порождения ее больного мозга.
Эдита уставилась сначала на одну, потом на вторую решетку, и в этот миг едва не поверила, что действительно утратила разум — за решетками с обеих сторон резвились обезьяны, такие, каких продают африканские торговцы на Рива дегли Скиавони. И, словно по таинственному знаку, в дверях появился старый слуга Джузеппе. Ингунда украдкой взглянула на него и сказала:
— Эта женщина утверждает, что в клетках держали каких-то слабоумных детей. Можешь ли ты, старейший слуга нашего дома, подтвердить это?
Джузеппе выслушал вопрос, потупив взгляд. Затем он поднял голову и печально поглядел на Эдиту. Наконец он ответил:
— Нет, госпожа, за этими решетками всегда держали только обезьян.
Эдита хотела возразить, броситься на старика, заставить его сказать правду; но прежде чем дело дошло до этого, уффициали кивнул своим спутникам. Те подошли к Эдите, связали ей руки за спиной, а предводитель громко провозгласил:
— Из страха перед Богом, на благо христианства, во имя республики, ты обвиняешься в том, что подлым образом лишила жизни своего господина, Даниэля Доербека.
Одетые в синее мужчины схватили Эдиту и потащили к выходу.
— Она дьяволица! — раздался на лестнице голос Ингунды. — Господь покарает ее!
В то время в Венеции правил дож Франческо Фоскари, человек с множеством достоинств, но и с таким же количеством недостатков. Соответственно, у него были как друзья, так и враги. За свою долгую жизнь Фоскари отобрал у Милана города Брешиа, Бергамо и, в первую очередь, Кремону, перетянул на свою сторону Равенну и Анкону. Выгода от этого была очевидна, но у многих вызывала недоверие. Даже в его собственной семье.
Начало правления Франческо Фоскари было так давно, что осталось уже очень мало людей, которые помнили, когда это было. Безо всякого вреда для себя Фоскари пережил три эпидемии чумы, случавшихся в городе примерно раз в восемь лет. После последней, четвертой, которая была шесть лет назад, у дожа, как и у многих венецианцев, постоянно звенело в ушах. Звон постепенно перерос в шум, похожий на гул бурного осеннего моря.