Губы директора чуть застыли в добродушной, дружеской улыбке, но глаза его не смеялись. Холодный, пристальный взгляд был излишне напряжен.
Анатолий недоуменно пожал плечами. Адресов он не помнит, так как Ахметов командовал направо-налево. Возили они товар. Грузили олово из сарая, остатки материалов какого-то бывшего кустаря-одиночки. Привезли шерстяные и полотняные материалы со склада игрушек. Что сказать об Ахметове? Парень он свойский. Машина хотя и новая, но уход за ней был плохой. Необходим кое-какой ремонт.
Директор посматривал на нового шофера и не мог понять, то ли он очень прост, то ли играет в простачка. Скорее всего — парень не дурак, но, раз ожегшись, не желает знать больше, чем следует, а если знает, то умолчит. Ахметов о нем неважного мнения. Говорит, что парень трудный, слишком себе на уме и с ним трудно спеться. А если парень отказывается от даровой водки, что очень странно, от даровых папирос, от хорошего костюма, даже от телевизора и явно не желает быть ничем обязанным, то он не тот, на кого можно положиться.
Ахметов, с его наглым и жуликоватым подходом к людям, иногда настораживает и отпугивает. Этот амнистированный вор, наверно, тоже насторожился, уж слишком примитивно Ахметов дал понять, что желает «купить» его. Пожалуй, можно сыграть на этом в свою пользу…
— Тут вот какое дело, — тихо сказал Семсемыч. — Я не слишком доверяю этому Ахметову. Он уже судился за спекуляцию, отсидел, но это его не научило. Другого человека нет. Вот пока и терплю. Раз ты мне друг, то и предупреждаю по-дружески. Ты ведь по-дружески ко мне относишься?
Директор тут же спохватился, что переборщил, и поспешно добавил:
— Конечно, слишком уж в его дела свой нос не суй.
Твое дело маленькое…
— «Крути, Гаврила»? — И Анатолий хмыкнул.
Семсемыч подошел к юноше, обнял его правой рукой за плечи и сказал с ласковостью в голосе:
— И почему это я тебя вдруг так полюбил? И морда злая, и в глазах черти прыгают, и директора презирает, а люблю.
Оттолкнуть обнимавшую руку было бы грубо и глупо, но и стоять так еще глупее, и к тому же обидно, что его принимают за простачка-щенка, которому стоит весело свистнуть, и тот уже машет хвостом от радости. Директор был психологом. Он понял внутреннее сопротивление юноши фальшивым дружеским излияниям и, чтобы переломить его настороженность и отчужденность, спросил:
— Полученные денежки пропил или отдал матери?
— Матери… — Анатолий почувствовал небольшую признательность за интерес к своим личным делам.
— Я так и думал, — перестав улыбаться, серьезно сказал Семсемыч. — Молодец! Не обманул моего доверия! Я бы гордился таким сыном.
Интимность тона давала право Анатолию на вопрос.
— У вас есть дети?
— Нет. Была дочь…
— Умерла? — уже сочувственно спросил Анатолий, не чувствуя неприязни к этому грубовато-примитивному, но, видно, когда-то неплохому человеку.
— Да нет, сбежала… На Урале, в институте, — сухо ответил директор, не расположенный к откровенности, когда дело касалось его семьи.
— Так это же хорошо!
— Хорошо? Чем хорошо? — вдруг обозлившись, крикнул Семсемыч, и лицо его болезненно искривилось. Видимо, не в силах умолчать, он пробормотал, как бы вновь отвечая на давно мучившие его сомнения. — Ведь все было у нее. В шелку ходила. Комната была обита серым шелком. Ешь, пей — не хочу! И все мало. Все бросила. Семью бросила. Не пожалела…
— А почему сбежала? — не унимался Анатолий, уже искренне жалевший Семсемыча.
— «Почему, почему»! Демагоги сманили.
— Какие демагоги?
— «Какие, какие»!.. — Директор сердито махнул рукой и замолчал.
И снова Анатолий задумался. А сел за баранку, и все сомнения и подозрения исчезли. И существуют же люди, равнодушные к автомашинам! Чудаки!
Он вел машину и радостно улыбался. Собственной персоной сидит за рулем «Победы» и катит не где-либо, а по улицам Москвы, в большом потоке автомобилей всех марок! Вот бы дядя Грицько посмотрел! Покорять пространство! Вести сильную, могучую машину, чувствовать ее, как живое существо! Анатолий наслаждался. Машина подчинялась малейшему движению его рук.
Куда же ехать? Пожалуй, сначала он заедет домой, пообедает, а потом завернет к бензоколонке. Эх, хорошо бы сейчас встретить своих друзей, знакомых. Вот и улица Воровского. Хорошо бы встретить Лику. Может, согласилась бы прокатиться? Это помирило бы их. Анатолий размечтался.
4
Резкий свисток и взмах руки милиционера заставили Анатолия остановиться у обочины. Милиционер спросил, куда направляется машина, и, узнав, что на заправку, взглянул на стрелку бензомера.
— Четверть бака, надолго хватит, — сказал он. — Тут гражданка просит срочно подбросить ее с сынком в больницу. Руку порезал.
— Пожалуйста! — с готовностью отозвался Анатолий. От души отлегло: значит, он не нарушил правил.
Женщина с мальчиком уже садились в машину.
На левой руке мальчика у запястья белел бинт. Изумление и испуг отразились на бледном лице подростка, когда он увидел лицо шофера. Анатолий сразу же вспомнил: это был один из тех двух мальчишек, которых привели в детскую комнату милиции по делу о краденом цветном металле.
— В какую больницу везти?
— Все равно, лишь бы поскорее, — взволнованно ответила женщина.
— Напрасно так волнуетесь, — попытался успокоить Анатолий. — Он ведь руку порезал, и только.
— Но как! — с ужасом воскликнула женщина. — Вот что, сверните на Молчановку. Там родильный дом, но думаю — помогут.
Машина остановилась возле родильного дома. Мать хотела сразу же вести сына.
— Сначала сходите сами. Вдруг здесь не примут, — посоветовал Анатолий.
Когда мать скрылась за дверями, Анатолий повернулся к мальчику:
— Чем порезался?
— Перочинным ножичком, — нехотя ответил мальчик, отводя глаза.
— Как было дело?
— Карандаш чинил… Нечаянно… — так же тихо ответил мальчик, не поднимая головы.
— В каком месте порезал?
Мальчик провел пальцем по повязке. Так, вниз к мизинцу, да еще с наружной стороны, он сам никак не мог бы порезаться, чиня карандаш. Анатолий перегнулся через спинку, приподнял пальцами подбородок мальчика и, глядя в испуганные глаза, быстро сказал:
— Мне не ври! В милиции по делу о хищении цветных металлов ты давал честное пионерское говорить только правду. Вот я и хочу проверить, как ты выполняешь свои обещания. Меня нарочно послали с машиной отвезти тебя в больницу. Я ведь все знаю… — Анатолий коснулся пальцем его руки.
— Так я же ему сказал — не буду больше с тобой, отстань от меня! А он — нет, будешь! А я — не буду, говорю. А Пашка разозлился и мне: ага, не будешь? И вырвал у меня перочинный ножик — я болванчика из деревяшки вырезывал — и по моей руке — раз! Я даже не закричал. Это Димка, когда увидел, закричал с перепугу. Пашка убежал. А вы откуда знаете?
— Грош мне цена, если бы я, бригадмилец, не знал! И то, что тебя Пашка подучил замок на сарае выломать и ломик в руки сунул, тоже знаю. Все знаю. А то, что Пашка перед этим ослабил скобы, на которых висел замок, иначе бы их не вытащить, — этого ты не знаешь? Ну как ты думаешь, зачем Пашка это сделал?
— Вы же сами сказали, что иначе бы нам не вытащить.
— Почему же он сам не взял эту жесть, а вас подговорил?
— Из дружбы… «Ребята, — сказал он, — можете отличиться, я не жадный. В сарае лежит бесхозная медь, если сдадите ее на металлолом, всему классу нос утрете. Только больше ничего там не трогайте. А что я вам про нее сказал — ни гугу…»
— Эх ты, голова-а! «Из дружбы»! Слушай, я все тебе объясню. Пашке важно было чужими руками взломать замок сарая. Вы взяли совсем немного меди, а Пашка после вас заграбастал бы с дружками все, что лежало в сарае, а было там много всего. А подозрение пало бы на вас. Ведь вы сарай открывали, медь оттуда унесли? А Пашка вроде чистенький остается. В случае чего — все на вас валить можно. Ловко?
— Ловко!
— Не ловко, а подло! Скажи, как бы ты отнесся в классе к ученику, который сам нашкодил, а потом сказал учителям, что это твои проделки?
— Ябеда!
— Нет, хуже! Ябеда донес бы только о твоих проделках, а этот свои проделки взваливает на другого. Это не просто ябеда, а ябеда-провокатор. Вот каков он, твой герой Пашка!
— Вы правильно говорите, он подло поступил, нарочно подвел нас. Мы знаем, что он плохой…
— Так какого же черта вы позволяете такому подлецу помыкать вами? Он сосет вас, как пиявка. Эх, был бы я на твоем месте, я бы Пашку так шуганул! Добро еще, что сразу в детскую комнату попали и там умные люди поняли, кто истинный виновник. А то бы…
Мальчик слушал жадно, выражение его лица то и дело менялось.
— Димка разболтал про детскую комнату, и теперь Пашка грозится: «Зачем, говорит, меня назвали. Если, говорит, меня загребут, то я такого про вас набрешу, лопатой год не разгребешь. Тогда вас за компанию со мной судить будут и зашлют в самую строгую колонию. Хотите дома остаться — молчок!»
— Стращает! Скажи честно, боитесь этого труса?
— Да… не-ет… Только никак он от нас не отстает, все клянчит, требует. Схватил у меня ножик с пятью лезвиями и перламутровой ручкой, теперь не отдаст, я знаю. Жаль ножика, да лишь бы не приставал больше, а то видите. — И Мечик протянул раненую руку. — Димка, когда Пашка отнял у него трешку, пожаловался матери, а она говорит: «Только ни слова отцу, лучше давай этому хулигану по трешке, и пусть он тебя не трогает». Все равно не помогает. Пашка у Димкиного отца почем зря книги таскает.
— Часто?
— Часто! Книги заперты в шкафу, но Пашка ключ подобрал. Наберет полный портфель книг, с заднего второго ряда, и уходит. Димка ну прямо плачет, а сказать боится. Пашка грозит, что на него вину свалит. А потом принесет марки или фонарик, дарит…
— А с кем Пашка дружит?
Мальчик нахмурился и замолчал.
— Ну что же, не хочешь — не надо. Чтобы помочь тебе против Пашки, надо знать и его дружков, таких же ябед-провокаторов.
— С каким-то парнем взрослым… Я его не знаю.
— Ладно! Помогу вам, ребята, поборемся мы с Пашкой. Ишь ты, что он творит — ножиком пыряет! Помогу. Только вы никому об этом не рассказывайте. Теперь это наша общая тайна. Ты ничего не бойся, не трусь! Так будешь дружить со мной?
— Буду! А как вас зовут?
— Анатолий. Я живу в квартире сорок первой, в том доме, где почта. Знаешь?
Расспросив, где живет Мечик Колосовский, так звали мальчика, Анатолий хотел подробнее узнать о Пашке, но из дверей больницы вышла мать Мечика и призывно махнула рукой.
— Я вас обожду! — крикнул Анатолий.
Он оперся на баранку и задумался.
Ребят такое происшествие, как с Мечиком, или закаляет, или душевно калечит. Этот Мечик, кажется, паренек стойкий, с характером, с чувством мальчишечьей чести. Такой смог бы помочь справиться с разными пашками близлежащих улиц.
Вскоре Анатолий вез мальчика и его мать домой. Женщина успокоилась: порез оказался пустяковым.
— Ерунда на постном масле, — пояснил Мечик. — Так сказал доктор.
Подъехали к дому, где жил Мечик. Мать вышла из машины, Анатолий удержал сидевшего рядом с ним мальчика за руку и сказал:
— Мне придется объехать кругом, чтобы заехать в свой двор, где почта. Хочешь прокатиться со мной?
Мать запротестовала, но Анатолий сказал:
— Пусть развлечется немного после волнений.
Сын настоял, и они покатили. Мечик с уважением коснулся баранки и спросил:
— Можно, я тоже буду управлять одной рукой?
— Управляй! А почему ты не пожалуешься на Пашку директору школы или пионервожатой? — спросил Анатолий.
— Жаловаться? Да меня ребята задразнят. Нет, ябедничать не буду. Да Пашка уже и не ходит в школу. Удрал. Наша классная ходила к нему домой, уговаривала, а он ей: «Тащите сладкого вина, тогда подумаю…»
Мечик рассказал о том, что матери с их двора жаловались управдому на Пашку. Управдом пошел к Пашкиному отцу, а тот был пьян и выгнал его. Димкина мама попросила студента из их квартиры воздействовать на Пашку. Борис Сущев согласился было, спустился во двор, пригрозил Пашке «надавать», если он будет тиранить ребят. Тот ответил руганью.
— Почему же вы сами не можете за себя постоять? Пашка один, а вас много.
— Пашка не один. У него дружки есть.
— Все равно. Вас гораздо больше. Вы же пионеры! Соберитесь, обсудите, как надо действовать. А действуйте все вместе, как отряд, как тимуровцы. Такой отряд приструнил бы всех пашек, стали бы они тише воды, ниже травы. Кого бы ты в такой отряд посоветовал?
Мечик сразу же назвал троих и добавил: «Боб Троицкий».
— Нет… Боб не годится, — сказал он, подумав.
— Ты откуда знаешь Троицкого?
— А мы с ним занимаемся в кружке юных астрономов при Планетарии. Он у нас зампредседателя.
— Ого! А что он за парень?
— Первый шахматист школы, доклад читал на городском слете юных астрономов. Только сейчас он с Пашкой водится, в карты играет. Слабак… Нет, Боб ему проболтается. И хвастун, задавака…
— В карты? Где?
— В «клубе подкидных дураков».
— Это еще что за клуб?
— Они собираются у нас па черной лестнице, на подоконнике второго этажа.
— Разве во дворе играть нельзя?
— А во дворе дядя Степа! Он не позволяет играть на деньги.
— Сколько же в подкидного дурака можно проиграть?
— Почему в подкидного? Играют в двадцать одно.
Анатолий многозначительно свистнул:
— А если я приду в этот клуб, не прогонят?
Этого Мечик не знал.
Потом поговорили об автомашинах, о знаках правил уличного движения, о ручном и ножном тормозах.
Анатолий подвез Мечика к дому, высадил, не доезжая ворот, и предупредил:
— Если встретишь меня в «клубе подкидных дураков» или еще где, делай вид, что мы незнакомы. Ясно? Надо будет, я к тебе сам подойду.
— А пистолет мне дадут? — поинтересовался Мечик.
— Заслужить надо!
Анатолий вернулся домой, пообедал, а потом поехал и заправил «Победу» бензином.
Глава XVII
Взрослые школьники
1
Наступил день первого сентября. Анатолий уложил в свой старый школьный портфель учебники, тетради, карандаши, резинку и бутылочку с чернилами для авторучки. С утра он волновался. Его, как мальчишку-первоклассника, и радовал и пугал предстоящий день.
В пять, за час до начала занятий, облачившись в новый костюм, он отправился в школу.
Трехэтажное здание школы стояло в глубине двора, огражденного от улицы железной оградой. Взрыв веселого смеха заставил Анатолия остановиться у открытой калитки. Во дворе под деревьями толпились пестрые, нарядные, празднично настроенные люди. Здесь были девушки и юноши, были и люди средних лет. Так свободно держаться, шутить и смеяться могли только друзья, близкие знакомые. А что он им? Чужой и сомнительный человек…
— Вы туда или сюда? — услышал он женский голос за спиной.
Анатолий поспешно шагнул, но не вперед, как, по-видимому, ожидала спрашивавшая, а назад и чуть не опрокинул женщину. Он смутился, покраснел, неожиданно сделал широкий жест правой рукой и в несвойственной ему манере сказал: «Прошу вас». Миловидная женщина с ярким румянцем, присущим только очень здоровым людям, дружески кивнула.
— Прошу вас, — в свою очередь сказал невысокий моложавый подполковник авиации, стоявший рядом с ней, и его карие со смешинкой глаза с любопытством уставились на Анатолия. — Так вы — туда?
«Неужели они тоже ученики?» — усомнился Анатолий и, приподняв портфель, ответил:
— Как видите…
— Вы точно вышли на заданную цель, — сказал летчик и поинтересовался, в каком классе будет учиться товарищ. Услышав ответ, он дружески протянул Анатолию руку. — Однокласснику! Сергей Зубавин… А это, знакомьтесь, моя жена, Людмила, тоже летчица.
Заметив на лице Анатолия недоумение, Зубавин весело сказал:
— Удивляетесь подполковнику авиации: зачем, мол, он сел за школьную парту? Мы с женой, дорогой товарищ, летчики военного времени. Ускоренные курсы, фронтовой опыт — вот и вся наша академия. Как мастер парашютного спорта я перекрыл много «потолков», а вот до необходимой высоты теоретической подготовки явно не дотянул, да и жена тоже. Вот и приходится наверстывать. Поэтому мы приземлились здесь, чтобы подготовиться к поступлению в институт. А вы?