12. Прибытие в убежище Гитлера
Грайм и Райч прибыли в бункер между 6 и 7 часами вечера 26-го апреля. Первой их встретила фрау Геббельс, бросившаяся к Райч со слезами и поцелуями, выражая удивление, что нашлись еще имеющие смелость и честность явиться к фюреру — в отличие от всех тех, кто его покинул. Грайм был немедленно взят в операционную, где врач Гитлера перевязал ему раненую ногу.
13. По словам Райч, Гитлер вошел в комнату раненого с выражением глубокой благодарности Грайму за его прибытие. Он говорил что-то о том, что даже солдат имеет право не подчиниться приказу, если все говорит за то, что выполнение этого приказа бесполезно и безнадежно. После этого Грайм рапортовал о своем прибытии официальным порядком.
14. Обвинение Геринга Гитлером
Гитлер: «Знаете, почему я вас вызвал?»
Грайм: «Нет, мой фюрер».
Гитлер: «Потому, что Герман Геринг изменил и покинул и меня, и родину. За моей спиной он установил связь с врагом. Его действия были признаком трусости. И вопреки моему приказанию он сбежал в Берхтесгаден. Оттуда он дал мне непочтительную телеграмму. Он сказал, что я когда-то назначил его своим преемником и что теперь, поскольку я не могу больше управлять из Берлина, он готов управлять вместо меня из Берхтесгадена. Он закончил телеграмму заявлением, что если он не получит от меня ответа сегодня до 9.30 телеграфом, то будет считать, что мой ответ положителен».
15. Эту сцену Райч описывает как «трогательно драматичную». Говорит, что, когда фюрер говорил об измене Геринга, в его глазах были слезы, что голова его опустилась, что лицо было смертельно бледным, и когда он передавал это послание Грайму, его руки тряслись и бумага сильно трепетала.
16. Когда Грайм читал, лицо фюрера оставалось смертельно мрачным. Потом каждый мускул в нем стал дергаться, и дыхание стало прерывистым. Только с усилием он достаточно овладел собой, чтобы крикнуть:
17. «Ультиматум! Резкий ультиматум!! Теперь не осталось больше ничего. Ничто меня не миновало. Никто не остался верным, никакая честь не устояла. Нет разочарований, какие бы не пришлись на мою долю; нет таких измен, каких бы я не пережил, а теперь еще сверх всего это. Не осталось ничего. Все зло мне уже сделано».
18. Как объясняет Райч, происходившее было типичной сценой «И ты, Брут», полной упреков и жалости к себе. Он долго не мог достаточно овладеть собой, чтобы продолжать.
19. С жестким выражением полузакрытых глаз и необычайно тихим голосом он продолжал: «Я немедленно бы арестовал Геринга как изменника рейху. Я лишил его всех званий и отстранил от всех дел. Вот почему я вызвал вас к себе. Настоящим я объявляю вас преемником Геринга на посту верховного главнокомандующего воздушными силами. От имени германского народа я даю вам руку».
20. Умереть за «честь» воздушных сил
Грайм и Райч были глубоко поражены сообщением об измене Геринга. Как сговорившись, они оба схватили руки Гитлера, прося позволить им остаться в бункере и своими жизнями искупить великое зло, какое Геринг нанес фюреру, германскому народу и самим воздушным силам. Они просили позволения остаться, чтобы спасти «честь» павших летчиков, восстановить «честь» воздушных сил, поруганную Герингом, и гарантировать «честь» их родины в глазах всего мира. Гитлер согласился на все это и сказал, что они могут остаться и что их решение долго не забудется в истории воздушных сил. Еще в Рех-лине было заранее условлено, что на следующий день прибудет самолет и вывезет Грайма и Райч из Берлина. Теперь, когда они решили остаться, не было возможности дать сообщение об этом. Тем временем из Рехлина высылали самолет за самолетом, которые по очереди сбивались русскими. Наконец, 27-го один Ю-52 с СС и боеприпасами сумел приземлиться на оси Восток-Запад, но так как Грайм и Райч намеревались остаться, был отослан обратно пустым. (Приказ об отстранении Геринга был дан из подземного главного штаба примерно 23-го апреля.)
21. Гитлер считает дело проигранным
Позже в тот первый вечер Гитлер вызвал Райч к себе в свою комнату. Она вспоминает, что его лицо было в глубоких морщинах и на глазах держалась все время пленка влаги. Очень тихо он сказал: «Ганна, вы из тех, кто хочет умереть со мной. У каждого из нас есть вот такая бутылочка с ядом. — И передал ей один флакон для нее самой и один для Грайма. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас попал живым в руки русским, и не хочу, чтобы они нашли наши трупы. Каждый отвечает за уничтожение своего тела так, чтобы не осталось ничего для опознания. Ева и я сожжем свои тела. Найдите и для себя свой способ. Передадите это фон Грайму?».
22. Райч в слезах опустилась на стул. Не потому, говорит она, что теперь знала, что ей самой конец, а потому как в первый раз услышала, что фюрер считает дело проигранным. Сквозь рыдания она сказала: «Мой фюрер, почему вы здесь? Почему вы лишаете Германию своей жизни? Если бы стало известно, что вы остаетесь в Берлине до конца, народ был бы поражен ужасом. «Фюрер должен жить, чтобы могла жить Германия» — так говорит народ. Спасайтесь, мой фюрер, это — желание каждого немца».
23. «Нет, Ганна, если я умру, то это будет за честь нашей страны, потому что я, как солдат, должен подчиниться моему собственному приказу, по которому я буду защищать Берлин до конца. Моя дорогая девочка, я не думал этого. Я твердо верил, что Берлин будет спасен на берегах Одера. Мы послали все, что имели, чтобы удержать эту позицию. Поверьте, что когда наши наибольшие усилия не привели ни к чему, я был больше всех поражен ужасом. Потом, когда началось окружение города, осознание того, что в Берлине еще находятся три миллиона моих соотечественников, заставило меня остаться защищать их. Оставаясь здесь, я верил, что все войска в стране последуют моему примеру и придут спасать город. Я надеялся, что они совершат сверхчеловеческие усилия, чтобы спасти меня и тем самым спасти три миллиона моих соотечественников. Но, моя Ганна, я еще сохраняю надежду. Армия генерала Венка идет с юга. Он должен и он отгонит русских достаточно далеко, чтобы спасти наш народ. Тогда мы опять встанем на ноги».
24. Почти казалось, что он сам этому верит, и когда разговор окончился, он ходил по комнате быстрыми, неверными и большими шагами, сжав руки за спиной, и голова его качалась вверх и вниз с каждым шагом. Хотя слова его выражали надежду, Ганна говорит, что по его лицу было видно, что война закончена.
25. Ганна вернулась к постели Грайма, передала ему яд и решила с ним, что если конец действительно придет, то они быстро выпьют содержимое флаконов, а потом каждый вытянет предохранитель из ручной гранаты и крепко прижмет ее к себе.
26. Поздно ночью с 26-го на 27-е апреля начался первый массированный артиллерийский обстрел канцелярии. Разрывы тяжелых снарядов и треск падающих зданий прямо над бомбоубежищем вызвали такое нервное напряжение у каждого, что кое-где через двери слышны были рыдания. Ганна провела ночь ухаживая за Граймом, который сильно страдал, и держала наготове ручные гранаты на случай, если русские вошли бы на территорию канцелярии до наступления утра.
27. Гости Гитлера в убежище
На следующее утро она была представлена другим в убежище и впервые узнала кто те, кто встречает смерть с фюрером.
В убежище находились на 27 апреля Геббельс и его жена с шестерыми детьми; госсекретарь Науман; правая рука Гитлера, рейхсляйтер Мартин Борман; Хевель из канцелярии Риббентропа; адмирал Фосс как представитель Деница; генерал от инфантерии Кребс и его адъютант Бургдорф; личный пилот Гитлера Ханзель Бауер; другой пилот Бетц; Ева Браун; обергруппенфюрер СС Фегеляйн, бывший связистом между Гиммлером и Гитлером и муж сестры Евы Браун; личный врач Гитлера д-р Штумпфэггер; полковник фон Белов, адъютант Гитлера по воздушным силам; д-р Лоренц, представлявший шефа гос. прессы д-ра Дитриха; два секретаря Гитлера — фрау Кристиан, жена генерала авиации Кристиана, и фрейлейн Крейгер; разные ординарцы и курьеры СС.
Райч заявляет, что это были все.
28. Регулярным посетителем был в последние дни рей-хсюгендфюрер Аксман, командовавший дивизией гитлеровской молодежи при обороне города. От Аксмана поступала текущая информация в отношении положения, которое хорошо отражалось во все большей его безнадежности с каждым посещением.
29. Еще одна измена
Под вечер 27-го числа исчез обергруппенфюрер Фе-геляйн. Вскоре после этого было сообщено, что он пойман на окраинах Берлина переодетым в гражданскую одежду, выдавая себя за беженца. Это известие было немедленно передано Гитлеру, который сразу же приказал его расстрелять. Весь конец вечера измена Фегеляйна тяжело подавляла фюрера, и в разговоре он проявил некоторое сомнение в отношении позиции Гиммлера, опасаясь, что Гиммлер знал о бегстве Фегеляйна и, может быть, способствовал ему.
30. Наблюдения за обитателями убежища
Райч мало соприкасалась с большинством находившихся в убежище, занята она была главным образом уходом за Граймом. Но она имела случаи говорить со многими из них и наблюдать, как они реагировали на условия последних дней в бункере. Можно верить, что она старается рассказать свои наблюдения правдиво и честно. Следует помнить, что до того, как Райч попала в бункер, она мало соприкасалась с большинством этих лиц, и что ее мнение в отношении их было на довольно низком уровне. Из тех, кого она могла наблюдать вблизи, выделяется, быть может, семья Геббельса.
31. Доктор Геббельс
Она описывает безумное потрясение Геббельса изменой Геринга. Он ходил большими шагами по своему роскошному маленькому помещению как зверь, бормоча злобные обвинения, касающиеся фюрера воздушных сил и того, что он сделал. Отчаянное военное положение этого момента — вина Геринга. Их теперешние страдания — вина Геринга. Если война будет проиграна, что сейчас кажется несомненным, то это тоже будет виной Геринга.
32. «Эта свинья, — говорил Геббельс, — которая всегда выставляла себя главным помощником фюрера, теперь не имеет мужества быть рядом с ним. И как будто этого еще мало, он хочет сменить фюрера на посту главы государства. Он, вечно ничего не понимавший, погубивший отечество своими промахами и глупостью, хочет теперь руководить всей нацией. Уже одним этим он доказывает, что он никогда не был по-настоящему одним из нас, что в душе он был всегда слабым и предателем».
33. Все это, как наблюдала Ганна, проделывалось по-театральному, с большим размахиванием руками и изящными жестами. Его нервное скакание большими шагами по комнате делало картину еще более смешной. Когда он не бранил Геринга, то говорил, обращаясь к миру, о том, какой исторический пример подают находящиеся в бункере. Как на трибуне, схватившись при этом за спинку стула как за кафедру, он говорил:
34. «Мы показываем миру, как люди умирают за свою честь, и наша смерть будет вечным примером всем немцам, и друзьям, и врагам одинаково. Когда-нибудь весь мир признает, что мы поступали правильно, что мы думали защитить мир от большевизма своими жизнями. Когда-нибудь это будет записано в историю на все времена».
35. По-видимому, Геббельс упражнялся в своем наибольшем таланте до самого конца. Комнаты Геббельса и Райч были смежными, и двери обычно оставались открытыми. Через них ораторствовавшего Геббельса можно было слышать в любое время дня и ночи. И все время речь шла о «чести», о «как умереть» и «оставаться верным фюреру до конца», о «примере, который будет долго сверкать как святыня на страницах истории».
36. Одна из последних фраз, какие Райч вспоминает услышанными из уст мастера пропаганды, была: «Мы погибнем во славу рейха, так что имя Германии будет жить вечно». Даже Райч была вынуждена сделать вывод, что все разыгрываемое Геббельсом, несмотря на тяжесть положения, было немного преувеличено и целиком и полностью театрально. Она говорит, что ей казалось, что Геббельс как всегда ведет себя так, будто говорит перед легионом историков, жадно ловящих и записывающих каждое его слово. Она добавляет, что ее собственное мнение в отношении манерности Геббельса, его поверхностности и заученных ораторских приемов было вполне подтверждено этими трюками. Она говорит также, что после слушания этих тирад она и Грайм, грустно качая головой, часто спрашивали друг друга: «И это те, кто правил нашей страной?».
37. Фрау Геббельс
Ее она описывает как храбрую женщину, которая большей частью крепко владела собой, хотя иногда начинала горько плакать. Ее главной заботой были дети, и в их присутствии она вела себя все время мило и весело. Большую часть дня она была занята тем, что поддерживала одежду детей в чистоте и порядке, а так как у них было только то, что на них надето, то это давало ей занятие. Часто она быстро уходила в свою комнату, чтобы скрыть слезы. По описанию Ганны можно себе представить, что фрау Геббельс, может быть, была типом женщины по нацистской доктрине.
38. Если третья империя не могла существовать дальше, она желала сама умереть с ней и не хотела дать своим детям пережить ее. Как знак признания того, что она представляет собой воплощение истинно немецкой женщины, Гитлер в присутствии всех обитателей бункера поднес ей свой собственный партийный золотой знак отличия. «Прочная опора чести, на которой построен национал-социализм и основано германское государство», — таковы были приблизительно его слова, сказанные когда он прикалывал знак отличия к ее платью.
39. Фрау Геббельс часто благодарила бога за то, что жива и может убить своих детей, чтобы спасти их от всякого «зла», какое последует за поражением. Обращаясь к Райч, она сказала: «Моя дорогая Ганна, когда придет конец, вы должны помочь мне, если у меня не хватит сил, с детьми. Вы должны помочь мне в уходе из этой жизни. Они принадлежат третьей империи и фюреру, и если их обоих не станет, то и для детей больше нет места. Но вы должны помочь мне. Я больше всего боюсь, что в последний момент у меня самой не хватит сил».
40. Ганна думает, что у нее хватило сил в последний момент.
41. Из замечаний Ганны можно с уверенностью сделать вывод, что фрау Геббельс была просто одним из наиболее убежденных слушателей высоконаучных речей ее собственного мужа и являла собой самый резко выраженный пример влияния нацистов на немецкую женщину.
42. Дети Геббельса
Детей у Геббельса было шестеро. Их имена и примерный возраст были: Гела 12 лет, Тильда — 11 лет; Гельмут — 9 лет; Гольде — 7 лет; Гедда — 5 лет; Гайде — 3 года. Они были единственным светлым пятном, облегчая тяжелую жизнь в бункере под сенью смерти. Райч учила их песням, которые они пели для фюрера и раненого фон Грайма. В их разговорах все время фигурировало, будто они «в пещере» с их «дядей фюрером», и хотя снаружи бомбят, с ними ничего не может случиться, пока они с ним. И «дядя фюрер» сказал, что скоро придут солдаты и прогонят русских, и тогда завтра они смогут опять выйти и играть в своем саду. Все в бункере принимали участие в том, чтобы сделать им жизнь как можно более приятной. Фрау Геббельс неоднократно благодарила Райч за то, что она скрашивает их последние дни, так как Райч часто собирала их вокруг себя и рассказывала длинные истории о своих полетах, о местах, где бывала, и о странах, которые видела.
43. Ева Браун
По впечатлению Райч, «подруга» фюрера оставалась строго верной своей показной роли в кругу фюрера. Большая часть ее времени уходила на полирование ногтей, переодевание на каждый час дня и все прочие женские занятия, как уход за собой, прическа, полировка. Она, по-видимому, принимала перспективу смерти вместе с фюрером, как неизбежный факт, и вела себя как бы говоря: «Разве не длится эта связь уже 12 лет и разве она не грозила серьезно самоубийством, когда Гитлер однажды хотел избавиться от нее. Это была бы гораздо более простая смерть и более чистая». Ее постоянными словами было: «Бедный, бедный Адольф, все его оставили, все изменили. Лучше пусть погибнут десять тысяч других, чем он будет потерян для Германии».