На 10 часов 30 апреля в Бендлерблок по моему приказанию были созваны все командиры участков. Им были даны разъяснения, что значит «мелкие группы», и установлено время прорыва.
Ввиду того что в прошедшую ночь почти совершенно прекратилось снабжение с воздуха, я назначил время прорыва на 22 часа 30 апреля.
Командиры согласились с моей точкой зрения — воинские части, которыми они командуют, должны оставаться в их подчинении. Мы договорились, что в понятие «мелкие группы» должны входить те группы, которые на-холились под началом у командиров. Это противоречило приказу Гитлера, однако переговорить с Кребсом не имелось никакой возможности. С раннего утра вся телефонная связь была нарушена.
Около 13 часов командиры разошлись. Они испытывали моральное облегчение в связи с тем, что не надо было продолжать бесперспективные бои в Берлине. Будущее казалось им уж не таким мрачным.
Я намеревался после обеда явиться в имперскую канцелярию. В 15 часов ко мне прибыл оттуда штурмфюрер (фамилию не помню). Он имел задание передать мне лично письмо Гитлера. У меня мелькнула мысль, что я привлекаюсь к ответственности за нарушение приказа фюрера в отношении определения «мелких групп». Мои офицеры пропустили ко мне штурмфюрера без сопровождавших его людей только после того, как отобрали у него оружие.
Я вскрыл письмо в полном напряжении. Оно было датировано 30 апреля 1945 года. Гитлер еще раз повторял в нем то, что было сказано на последнем совещании, а именно: «При дальнейшем отсутствии снабжения с воздуха разрешается прорыв мелкими группами. Эти группы должны продолжать сражаться там, где будет иметься возможность. Решительно отвергать всякую капитуляцию». Подпись в письме была сделана карандашом.
Около 17 часов я собрался было пойти в имперскую канцелярию, как снова явился штурмфюрер. Его провели ко мне, и он передал записку следующего содержания:
«Генерал Вейдлинг должен немедленно явиться в имперскую канцелярию к Кребсу. Все мероприятия, предусмотренные на вечер 30 апреля, должны быть отложены». Внизу было написано — «штурмбанфюрер и адъютант». Подпись была неразборчива.
От штурмфюрера я узнал, что подписал эту записку адъютант бригаденфюрера Монке, который командовал участком обороны в правительственном квартале и подчинялся непосредственно Гитлеру.
Я снова оказался перед трудным решением. Правильно ли все это? Не является ли этот приказ уловкой фанатических людей, которые намереваются сражаться в Берлине до последнего патрона? Или произошло какое-то событие, которое дало повод судить о положении совершенно
иначе? Ведь если я задержусь еще на один вечер, то тогда останется только одна возможность — капитуляция.
Учитывая все это, я решил выполнять отданное распоряжение и направился в имперскую канцелярию.
Бендлерблок находился примерно в 1200 метрах от имперской канцелярии. Обычно этот путь требовал четверти часа ходьбы, теперь же — чуть ли не в пять раз больше. Пришлось пробираться через развалины, подвалы, сады. Примерно в 18 или 19 часов я весь в поту прибыл в имперскую канцелярию.
Меня немедленно провели в кабинет фюрера. У стола уже сидели Геббельс, Борман и Кребс. При моем появлении все трое встали. Кребс в торжественном тоне заявил следующее:
«1. Гитлер покончил жизнь самоубийством в 15 часов.
2. Его смерть должна пока оставаться в тайне. Об этом знает только очень небольшой круг людей. Вы тоже должны дать обязательство о соблюдении тайны.
3. Тело Гитлера, согласно его последней воле, было облито бензином и сожжено в воронке от снаряда на территории имперской канцелярии.
4. В своем завещании Гитлер назначил следующее правительство:
рейхспрезидент — гросс-адмирал Дениц
рейхсканцлер — рейхсминистр доктор Геббельс
министр партии — рейхсляйтер Борман
министр обороны — фельдмаршал Шернер
министр внутренних дел — Зейсс-Инкварт.
Остальные министерские посты в настоящее время не замещены, так как они не имеют важности.
5. По радио об этом поставлен в известность маршал Сталин.
6. Уже в течение примерно двух часов делается попытка связаться с русскими командными инстанциями, с целью просить о прекращении военных действий в Берлине. В случае удачи выступает на сцену легализованное Гитлером германское правительство, которое будет вести с Россией переговоры о капитуляции. Парламентером направляюсь я».
Странными казались настроение присутствовавших и деловитость тона, с которым говорил Кребс. У меня создалось впечатление, что все трое не были потрясены смертью Гитлера, который до сих пор являлся их божеством. Мне казалось, что я нахожусь в кругу торговых работников, которые совещаются после ухода своего хозяина, и непроизвольно произнес: «Сначала я должен сесть. Нет ли у кого-нибудь из вас сигареты? Теперь ведь можно курить в этом помещении».
Геббельс вытащил пачку английских сигарет и предложил всем нам.
Я воспользовался несколькими минутами, чтобы осмыслить сказанное Кребсом. Моей первой мыслью было: «И мы сражались за этого самоубийцу в течение пяти с половиной лет. Втянув нас в это ужасное несчастье, сам он избрал более легкий путь и бросил нас на произвол судьбы. Теперь необходимо как можно скорее покончить с этим безумием».
Я обратился к Кребсу со следующими словами: «Кребс, вы долгое время были в Москве и должны лучше, чем кто-либо, знать русских. Верите ли вы, что русские пойдут на перемирие? Завтра или послезавтра Берлин все равно попадет в их руки, как спелое яблоко. Это русские знают так же, как и мы. По моему мнению, русские согласятся только на безоговорочную капитуляцию. Следует ли продолжать бессмысленную борьбу ?»
Вместо Кребса ответил Геббельс. В резких словах он мне указал, что необходимо отбросить всякую мысль о капитуляции Берлина: «Воля Гитлера остается до сих пор для нас обязательной».
Затем, успокоившись, он заявил следующее: «Предатель Гиммлер безуспешно пытался вести переговоры с англичанами и американцами. Русские скорее согласятся вести переговоры с легальным правительством, чем с предателем. Возможно, нам удастся заключить с русскими особый мир. Все зависит от того, как скоро сформируется легализованное правительство, а для этого необходимо перемирие».
«Господин имперский министр, неужели вы действительно думаете, что Россия вступит в переговоры с правительством, в котором сидите вы — самый ярый представитель национал-социализма?» — только и смог вставить я.
Когда Геббельс, сделав обиженную мину, хотел что-то возразить, в разговор вмешались Кребс и Борман. Оба стали убеждать меня в необходимости приложить все усилия, чтобы заключить с Россией сепаратный мир.
Мое мнение о том, что переговоры могут окончиться только безоговорочной капитуляцией, не нашло поддержки.
Что касается Кребса, я чувствовал, что внутренне он согласен со мной во многом. Так, например, он спросил меня: «Не можете ли вы указать нам человека, с которым бы русские согласились вести переговоры?» Мне почему-то пришла в голову фамилия профессора Зауербруха.
Кребс не решился выступить со своим мнением, он высказался, как двое остальных, за перемирие.
Меня задержали в имперской канцелярии. Я должен был ожидать возвращения Кребса.
Мне удалось узнать тогда у Бургдорфа и Бормана подробности последних часов жизни Гитлера.
Страх Гитлера перед смертью в последнее время заметно усилился. Если, например, ударяла граната в его бомбоубежище, то он приказывал как можно быстрее выяснить, все ли в порядке. Вообще взрывы гранат над бомбоубежищем вызывали у Гитлера сильное раздражение.
В ночь с 29 на 30 апреля Гитлер сообщил ближайшим сотрудникам о своем решении покончить жизнь самоубийством. Госпожа Геббельс якобы стояла на коленях перед Гитлером, прося его не оставлять всех в тяжелый час.
Гитлер принял яд, а затем застрелился. Его жена, Ева Браун, также отравилась.
Согласно последней воле Гитлера, трупы должны были быть сожжены. Я не желаю, якобы сказал Гитлер, чтобы мое тело было выставлено напоказ в Москве.
Три эсэсовца положили трупы Гитлера и Евы Браун в воронку от снаряда, облили бензином и подожгли. Так как трупы сгорели не дотла, они после этого были засыпаны в воронке землей.
В ночь с 30 апреля на 1 мая 1945 года я впервые узнал, что Гитлер уже в течение 15 лет жил с Евой Браун. 28 апреля Гитлер, одетый в форму фольксштурма, в имперской канцелярии вступил с Евой Браун в брак. Этим браком Гитлер хотел узаконить перед смертью свое пятнадцатилетнее сожительство.
Завещания Гитлера я не видел, и мне не удалось узнать, что он писал.
В 13 часов 1 мая генерал Кребс вернулся в имперскую канцелярию.
Русские, как и следовало ожидать, отклонили предложение о перемирии и потребовали безоговорочной капитуляции Берлина.
Моя точка зрения снова уперлась в упрямство Геббельса, которого поддержали преданные ему Борман и Кребс. Капитуляция была отклонена. Я получил разрешение для проведения прорыва, который ранее намечал на вечер 30 апреля. От обязательства молчать о смерти Гитлера я был освобожден.
Между тем обстановка, как и следовало ожидать, осложнилась настолько, что о прорыве теперь нельзя было и думать. В ночь с 1 на 2 мая я капитулировал вместе с частями, с которыми еще имел связь, и сдался в плен русским войскам.
Находясь уже в плену, я слыхал, что труп Гитлера не был обнаружен. Это обстоятельство породило у меня сомнение, не является ли смерть Гитлера мнимой.
События, произошедшие с 30 апреля до вечера 1 мая, меня сильно потрясли, и сообщение о смерти Гитлера я воспринял как непреложную истину. В то время мне вообще не приходила в голову мысль о том, что окружение Гитлера могло воспользоваться моей доверчивостью и обмануть меня. Я верил, что Гитлер мертв, и поэтому не случайно решился вечером 30 апреля сказать Геббельсу:
«Не будет ли нас упрекать в дальнейшем история, что мы в точности выполняем волю самоубийцы (имелся в виду категорический отказ от капитуляции). Гитлер покинул нас в этой ужасной обстановке, и поэтому мы имеем право действовать по собственному усмотрению».
Умер ли Гитлер, я не решаюсь утверждать, располагая только тем, что я лично видел и слышал. Перебирая в памяти все разговоры Гитлера и моменты, связанные с его жизнью в последние дни, я задаюсь вопросом: что может говорить за то, что Гитлер еще жив? — и отвечаю себе:
1. Животный страх Гитлера перед смертью и нескрываемые заботы о своем «я».
2. Отправка адъютантов 28 апреля из Берлина. Они, как говорили, имели поручение вывезти из Берлина важные документы. Это понятно. Но они могли также иметь специальное задание подготовить место для Гитлера после намечавшегося побега.
В этом случае интересно, конечно, знать, по какому маршруту и в чьем сопровождении оба адъютанта покинули имперскую канцелярию.
3. Деловитое поведение, без тени скорби, самых близких сотрудников Гитлера — Кребса, Бормана и Геббельса, когда они меня ставили в известность, что Гитлер умер.
4. Обязательство о сохранении в тайне смерти Гитлера, которое от меня потребовали. Это, конечно, могло быть сделано по военным соображениям, чтобы не вызвать беспокойства в рядах защитников Берлина. Но вполне возможно, что те, кто помогал бегству Гитлера, стремились выиграть время.
5. В многочисленных помещениях убежища фюрера постоянно жило большое количество людей. Очень трудно себе представить, чтобы подробности самоубийства, вынос трупов из убежища, их сожжение в саду могли держаться в секрете.
После моего пленения я беседовал с группенфюре-ром СС Раттенхубером, начальником личной охраны Гитлера, и с его адъютантом штурмбанфюрером СС Гюнше. Оба заявили, что им ничего неизвестно о подробностях смерти Гитлера. Я не могу этого допустить. Не связывает ли всех посвященных в это дело клятва?
Несмотря на приведенные мною доводы, которые вызвали у меня сомнение в правдивости сообщения о смерти Гитлера, я все же думаю, что Гитлер действительно умер. Мотивы для такого заключения следующие:
1. Физическое и душевное состояние Гитлера.
Гитлер представлял из себя душевную и физическую развалину. Я не могу себе представить, чтобы человек в таком состоянии способен был передвигаться по разрушенному Берлину. Правда, можно возразить, что Гитлеру могли помочь и увезти его.
Возможности уйти в ночь с 29 на 30 апреля еще были — через станцию Зоологического сада на запад Берлина и через станцию Фридрихштрассе на север города. По рельсам метро можно было пройти часть этого пути сравнительно безопасно. Но при этом не надо забывать, что бегство Гитлера, несмотря даже на большую конспирацию, при наличии беспорядка в Германии не могло долгое время оставаться секретом для общественности.
2. Вылет Гитлера на самолете из Берлина совершенно исключен. Запасной аэродром в Тиргартене не действовал с обеда 28 апреля. Там даже не проходили легковые машины, так как все было разворочено воронками от бомб и гранат.
Теоретически был возможен вылет на «автожире». Но мне ни разу не доводилось слышать, чтобы в распоряжении имперской канцелярии имелся вообще такой тип самолета. К тому же, приземление или взлет подобного самолета не остался бы в тайне.
3. Если бы Гитлер думал о возрождении Германии, то его соображения о новом устройстве страны не остались бы в тайне от его ближайших сотрудников. Если это предположить, то трудно понять, почему тогда самые преданные ему люди — Геббельс, Кребс, Бургдорф и другие — после побега Гитлера сами покончили жизнь самоубийством. Ведь после того, как переговоры о перемирии не имели успеха, эти люди должны были бы попытаться тоже выбраться из Берлина.
Арх. Н-21146, т. 1,л. 75-126 (подлинник)
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА ГЕРМАНСКОЙ АРМИИ ФЕРДИНАНДА ШЕРНЕРА
10 мая 1947 года
Шернер Фердинанд, 1892 года рождения, уроженец гор. Мюнхен, немец, германский подданный, из семьи полицейского чиновника, с высшим образованием.
Вопрос: В связи с чем вы были назначены на пост главнокомандующего германской армейской группировкой «Центр»?
Ответ: 17 января 1945 года я из Курляндии был вызван в ставку Гитлера в Берлин. Во время этой встречи Гитлер в присутствии начальника генерального штаба Гудериана заявил мне, что он недоволен командующим Центральной армейской группировкой генерал-полковником Харпе, который, по его мнению, оказался не в состоянии справиться с возложенными на него задачами.
Гитлер выразил надежду, что мне, как человеку, неоднократно доказавшему свою преданность национал-социалистской Германии, удастся навести порядок и на этом участке фронта, имеющем колоссальное значение для дальнейшего ведения войны, так как он прикрывал Силезию, являвшуюся в то время основной промышленной базой для Германии.
Вопрос: Как известно, вам не удалось выполнить эту задачу. Какие указания вы получали от Гитлера впоследствии?
Ответ: Будучи главнокомандующим группой войск «Центр», я несколько раз выезжал в ставку Гитлера для получения соответствующих указаний по принципиальным вопросам военного характера и получения информации о политической обстановке.
В середине февраля 1945 года я был у Гитлера по вопросу дальнейших оперативных задач, поставленных перед руководимой мною армейской группировкой и сводив-
Фотография из следственного дела
6 августа 1951 года арестован органами МГБ СССР по обвинению в том, что «занимая командные посты в бывшей германской армии, принимал активное участие в подготовке и ведении преступной войны против СССР в нарушение международных законов и договоров. Подчиненные ему войска и карательные органы с его ведома и по его приказу чинили на временно оккупированной территории Советского Союза массовые разрушения, зверства и насилия над мирным населением и военнопленными». По приговору военной коллегии Верховного суда СССР от И февраля 1952 года осужден к 25 годам лишения свободы. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 апреля 1952 года срок наказания сокращен до 12 лет 6 месяцев, а Указом от 22 декабря 1954 года Шернер досрочно освобожден из-под стражи и передан властям ГДР.