ЗОЛОТОВ
- Штука в том, что понимать под словом "любовь", - он картинно взмахнул рукой. - Если определить содержание термина, все сразу станет на свои места и никаких вопросов не возникнет. - Это уже пытались сделать и классики художественной литературы, и отпетые циники. Вы же не надеетесь дать какое-то качественно новое объяснение? - Представьте, надеюсь. И очень простое. Вы, конечно, считаете меня циником и ожидаете услышать нечто непотребное. Напрасно. Я не собираюсь затрагивать физиологическую сторону, нет, будем рассуждать с позиций обычной человеческой психологии. - Золотев сел посвободнее и даже положил руку на край стола. - Есть люди замкнутые, есть общительные, одни быстро сходятся с окружающими, другие - нет. Стеснительные мужчины не уверены в себе, оттого держатся скованно, боятся даже спросить что-нибудь у незнакомки, не то что заговорить или в кино позвать. Им нравятся красивые, стройные, веселые и независимые женщины, но они их панически боятся и не рассматривают как реальную для себя пару. Но вот попадется такому какая-то замухрышка - случайно, то ли работали вместе, или ехали куда-то в одном купе... Познакомились, гулять стали. Это уже синица в руках, реальная спутница! И вот наш скромник жизни без нее не представляет! В любви объяснился, замуж зовет! Пошла - верный муж. Не пошла - драма, неудачная любовь. Может даже утопиться! - Золотов чуть заметно улыбнулся. - Вижу ваше разочарование. Действительно, до сих пор я не сказал ничего нового и открытия не совершил. Но не торопитесь с выводами. Давайте препарировать дальше тончайшую трепетную материю чувства. Итак, с робкими все ясно, но парадоксальный факт - то же самое, хотя и в несколько другой форме, мы наблюдаем и у вполне нормальных, развитых, смелых людей! Да, да, да! Смотрите: он и она. Познакомились. Первый поцелуй. Признание в любви. Близкие отношения. Все хорошо, все нормально. Но вдруг разрыв - и для нашего героя он оборачивается трагедией! Помилуйте, почему? Ты же мужественный парень, с сильным характером, уверенный в своих силах, достаточно контактный, хорош собой! А вокруг столько женщин и девушек брюнеток, блондинок, худых и полных, темпераментных и холодных! Среди них так легко найти замену отвергнувшей подруге. Они не хуже ее, многие даже лучше! А он отвечает: "Я ее люблю, других мне не надо!" Что же такое любовь? Вонзаем грубый скальпель исследователя еще глубже, в святая святых... И что окажется? Влюбленный находится в плену иллюзий! Коль он объяснился своей избраннице, стал близок ей, так сказать, раскрылся, то этим связал себя по рукам и ногам. И теперь его помыслы только о той, с которой достигнуто единство душ. Искать замену для него оказывается труднее: надо начинать все сначала, заново устанавливать контакт, вновь открывать душу. Человек натыкается на психологический барьер и, сам того не подозревая, приобретает комплекс, низводящий его до уровня того самого стыдливого неудачника! Как вам нравится такой подход к проблеме? В голосе его чувствовалась скрытая гордость. - По-вашему, любовь сродни комплексу неполноценности? - Безусловно. Человек без предрассудков никогда не застрелится из-за несчастной любви! Да у него и не может такого быть, у него всегда любовь удачная - не с той, так с этой! - Вот вы и свели все к физиологии. - Вовсе нет! - Золотов вошел в азарт и говорил быстро и самозабвенно, как токующий глухарь. - Знаете поговорку: "Ни одна женщина, даже самая красивая, не может дать больше того, что у нее есть"? А есть у всех одно и то же. Нимб необыкновенности, исключительности, чистоты и Бог знает чего еще каждый влюбленный остолоп сам навешивает на свой идеал. И идеалов этих получается ровно столько, сколько самих остолопов. Они совершенно непохожи друг на друга, и все - идеалы! Все - лучшие в мире, все - единственные! Это что, по-вашему, не ограниченность? Вот и получается, что любовь - это привычка, этакое самоограничение, искусственное, а потому противоестественное! Он сделал паузу. - Но вернемся к нашим баранам. Простите за неудачный каламбур. Федор привязался к Зойке, и в этом была его беда. Когда она дала ему отставку, надо было найти другую - и дело с концом! Но ему проще идти протоптанной дорожкой. Переживал, конечно, здорово. Я когда на это посмотрел, сразу понял: девка, в которую он влюбится, сможет из него веревки вить. - Поэтому вы и познакомили его с Вершиковой, на которую имели влияние? Золотев поперхнулся и остро глянул на меня. - Что вы хотите этим сказать? Во-первых, ни с кем я его не знакомил, во-вторых, с Вершиковой у меня нет никаких отношений... С чего вы взяли про влияние? - Мне известно, что у вас были какие-то дела с Петренко. Расскажите о них подробнее. - Дела? - вначале он удивился. - Ах да... Ну, "дела" это слишком громко сказано. Федор надумал наконец в училище поступать. Блеск шевронов, фуражка с "крабом" и прочая мишура. Ну хочет - его дело. А я обещал помочь немножко - программу достать, учебники, про конкурс там узнать или проходной балл... Успокаивал его, одним словом. - А что хотели получить взамен? Вопросы у меня сами собой получались короткие, напористые и злые. Обычно я не прибегаю к такой манере допроса. Видно, рассуждения Золотова, хотя и небезынтересные с точки зрения характеристики его личности, но довольно противные, вывели меня из обычного равновесия. Он опять удивился. - О чем вы просили Петренко? Даже уговаривали его? - Ну, знаете, - Золотов изобразил полнейшее недоумение. - Своими догадками вы ставите меня в тупик. Недоумение выглядело убедительно. Артист! Видно, сказываются долгие годы репетиций. Начал он тринадцать лет назад: позвонил в соседнюю школу, представился инструктором райкома комсомола и объявил, что надо собрать с учеников по тридцать копеек на защиту зеленых насаждений. Ему поверили, и деньги были собраны даже раньше намеченного срока. Это обстоятельство и погубило тщательно продуманную операцию: из школы позвонили в райком, и обман раскрылся. Когда в условленный день Золотов пришел за добычей, его ждала милиция. Наверное, мои мысли как-то отразились на лице, потому что Золотов вдруг умолк и тут же широко и дружелюбно улыбнулся. - Впрочем, что это я? Задача следователя и состоит в том, чтобы выдвигать догадки. У вас они называются версиями, правда? - Догадка отличается от версии так же, как содержимое вашего бара от этикеток на бутылках. Открытая улыбка исчезла в мгновение ока. - А задача следователя - доказывать определенные явления, события, факты. Выдвижение версий - только способ достижения этой цели. Хотя, признаться, я не способен придумать ни одной версии, объясняющей все ваши фокусы. Есть люди, которых невозможно смутить самыми очевидными, убийственными фактами, так же, как невозможно уложить на лопатки куклу-неваляшку. Золотев относился к их числу. Минутная растерянность прошла, и он вновь улыбался как ни в чем не бывало. - Что делать - грешен! Но это не моя вина. Я сам - жертва экономических и психологических противоречий. Судите сами: люблю, чтобы все было красиво. Сигареты - фирменные, спиртное - из известных подвалов. Словом, определенный уровень. Но сталкиваешься с суровой действительностью: всего этого так просто не купишь, а на толкучке - дорого! Получаются своего рода "ножницы". Он растопырил средний и указательный пальцы. - Говоря по-простому, возможности не соответствуют желаниям. А если придерживаться психологической терминологии, у меня повышенный уровень притязаний. Что же делать? Дверь приоткрылась. Валек бесшумно прошел в угол, сел возле стены, утвердительно зажмурился: дескать, встретил, проводил, ждет в соседнем кабинете. Золотев покосился настороженно, чуть не сбился с мысли, но взял себя в руки. - Что же мне остается? - Золотов наставил на меня указательный палец, можно было бы сказать, "как пистолет", но толстый, с обгрызенным ногтем, он больше напоминал сардельку. - Приходится прибегать к компенсации. В красивую заграничную бутылку наливаю дешевого, имеющегося в изобилии вина... И волки сыты, и овцы целы. Конечно, испытываешь некоторое недовольство, этакий дискомфорт. Но что делать... Как-то успокаиваешь сам себя: дескать, "это в последний раз" или там "ничего, наступят лучшие времена". - А вы не думали, что компенсация подобного рода перейдет в привычку? И с каждым разом неприятных ощущений будет все меньше и меньше, а когда появится возможность купить настоящий "Камю", вы предпочтете налить в испытанную бутылку все тот же суррогат? Ложь рождает только ложь, и потомство ее плодится в геометрической прогрессии. И вполне закономерно, что от фальсификации спиртного совсем недалеко до фальсификации чувств, принципов, идей, отношений между людьми. Я ожидал увидеть прежнюю бесшабашную улыбку, но реакция Золотова неожиданно была другой. - Представьте, думал. - Он стал печальным и, по-моему, на этот раз не притворялся. - Такие игры засасывают, как омут. И есть риск превратиться в дешевого фраера, скаредного, ничтожного и жалкого. Я знаю много подобных людишек. Но мне такое не грозит. - Так думает каждый. Упомянутые дешевые людишки тоже были уверены - уж кого-кого, а их в омут не затянет! - Я понимаю. Человеку свойственно примерять на себя только успех, славу, ордена, почет и уважение. Болезни, слабости и неудачи всегда проецируются на других. И все же! - Он опять взбодрился. - Я рассчитываю на выигрыш. И эти проделки с портвейном - для меня дело временное. Настанет момент, и я смогу угощать своих гостей самым лучшим, качественным и дорогим. Только что это изменит? Для них - ничего, они и сейчас с удовольствием жрут "чернила" да еще нахваливают. Свинье все одно - желуди или кетовая икра, лишь бы брюхо набить. Для меня - да! Другая самооценка, другое ощущение жизни. - Вы считаете себя на голову выше окружающих? - К сожалению... Не знаю, как вас, а меня окружают далеко не лучшие представители человеческого рода. Можно сказать - отбросы! Я несказанно удивился. - Но вы же их сами выбираете! - Ошибка. Распространенное заблуждение. Вопервых, настоящих людей вообще мало, гораздо меньше, чем подонков. Во-вторых, окружение обусловлено привычками, образом жизни, кругом повседневного общения. Да и мне удобнее со всякой швалью - не надо церемониться, можно вести себя как захочется, к тому же они послушны. Правда, иногда бывает противно. - И что же тогда? - А ничего. Противно, но привычно. Дашь по морде кому-нибудь для разрядки - и все. А тот еще боится, как бы я зла не затаил. У них ни ума, ни фантазии, поэтому со мной и интересно. В кабинет зашел Петр, чуть заметно кивнул. Значит, второй свидетель тоже на месте. События развиваются по плану. - Можно закурить? Золотов совсем освоился, протянул пачку мне, предложил ребятам. После первой затяжки с силой выпустил тонкую струю дыма и тут же разогнал его рукой. - Честно говоря, надоело мне все. У человека очень узкий диапазон удовольствий. Еда, выпивка, женщины... Все уже было, все приелось. Есть фармазоны, щеголяющие присказкой: "Воровать - так миллионы, спать - так с королевами!" А сами сшибают копейки и мятые рубли, таскаются с грязными шлюхами. Да и где их взять, королев? Утонченность, внутренняя культура, изыск - этого не купишь, как платье, дубленку или туфли. Ну, положим, - он доверительно наклонился ко мне, - буду иметь возможность искупать какую-нибудь в шампанском. Так надо еще, чтобы она это поняла и оценила! А то, может статься, скажет: "Вот хорошо, можно еще неделю в баню не ходить!" - У вас болезненная ненависть к женщинам. И давно? Золотов хмыкнул. - С тех пор, как первый раз посмотрел порнографический журнал. Теперь он выпустил целое облако дыма. - Там в уголке - личико: юная девушка, хорошенькая, скромная, глаза чистые, честные. А на развороте... Эффект контраста! Лицо стало злым и ожесточенным. - Да и в жизни сколько хочешь таких примеров: гуляет она с трепетным юношей, в кино с ним ходит, ручки позволяет целовать... А с другим - в кабаки и в постель ложится! Знаю, насмотрелся! Я опустил левую руку в приоткрытый ящик стола. - Скажите, Золотов, о каком выигрыше вы говорили? После чего жизнь другая настанет и портвейн в прошлое уйдет? Он опять остро взглянул мне в глаза. - Да это же абстракция! Аллегория! Может, на скачках выиграю. Золотов снова стал самим собой - веселым и добродушным рубахой-парнем, улыбнулся, приглашая к ответной улыбке. Я вытащил сшитый Марочниковой чехол. - Что это такое? Он плохо владел собой. В глазах метнулся испуг, и лицо исказила гримаса, которой он придал видимость удивления. - Не знаю! Можно посмотреть? Даже руку протянул - плохой актер всегда переигрывает. Я кивнул Петру, он вышел из кабинета, провожаемый настороженным взглядом Золотова. Через минуту Петр вернулся вместе с квартирной хозяйкой Федора Петренко. - Проводится очная ставка, - объявил я. - Клавдия Дмитриевна, при каких обстоятельствах в ваш дом попал этот мешочек? - Та я же говорила! - удивленно взглянула она. - Валерий принес Федору! - Вы что-то путаете, - холодно сказал Золотов. - Я ничего не приносил. - Как же не приносил? - Клавдия Дмитриевна обернулась к практикантам, будто за поддержкой. - Я вот этими глазами видела: развернул газетку, достал и Феде показывал! - Вы подтверждаете показания свидетельницы? - обратился я к Золотову. - Нет, не подтверждаю! - официальным тоном отрезал он. Клавдия Дмитриевна растерянно пожала плечами. Когда Валек пригласил Марочникову, Золотов покрылся красными пятнами. - Таких чехольчиков я пошила два из материала, принесенного Золотовым и по его просьбе, - с расстановкой, обстоятельно ответила она на вопрос, злорадно, в упор рассматривая бывшего "друга". - Подтверждаете показания? Золотов подавленно молчал. - Да или нет? Он кивнул головой, но севшим, сиплым голосом сказал: - Нет. - Прокашлялся и добавил: - Она вообще неуравновешенная особа... На почве алкоголизма и аморального поведения. Доверять ее бредням нельзя любой психиатр подтвердит. Говорил он с угрожающим подтекстом, но на Марочникову это не произвело ни малейшего впечатления. Подписав протокол, Золотов попытался оставить за собой последнее слово. - Не понимаю, чем вы занимаетесь, товарищ Зайцев? У меня на даче такая неприятность, и меня же терзаете, ерунду всякую выясняете: кто пошил, кто принес?! Или это запрещено? Засады на даче устраиваете, слежки, наблюдения всякие! - Он покосился на Валька. - Я буду жаловаться! - Пожалуйста, это ваше право. - Не удержавшись, я доброжелательно посоветовал: - Только не анонимным звонком. И не от имени людей, не подозревающих о вашем существовании. - Выдержав короткую паузу, жестко добавил: - И не думайте, что следствие так легко ввести в заблуждение, подставив мнимого преступника вместо настоящего! Последняя фраза была лишней: Золотов хотя и хорохорился, но находился в крайней степени растерянности и испуга. Когда он затарахтел вниз по лестнице. Валек пружинисто вскочил: - Давайте я прослежу, куда он пойдет! - Зачем? У нас же не частное сыскное бюро. - И чего следить за свидетелем, - развеселился Петр. - Или больше делать нечего? Валек снисходительно посмотрел на приятеля, потом испытующе глянул на меня. - Вы же подозреваете Золотова? Я сделал вид, что занят протоколом. - С чего ты взял? - продолжал веселиться Петр. - Если у человека неприятное тебе лицо, значит, его надо подозревать? - Если ничего не понимаешь, сиди и помалкивай! - раздраженно огрызнулся Валек и снова обратился ко мне: - Сейчас вы вывели его из равновесия, подтолкнули к активным действиям. Не случайно же! Значит, надо пронаблюдать, куда он пойдет, что будет делать. Разве не так? - Надо иметь терпение, - философски ответил я. - Рано или поздно все становится на свои места. Мне хотелось похвалить Валька: он уловил, как следствие свернуло на новые рельсы, разгадал мой замысел, и первое побуждение у него было верным. Но сейчас не время хвалить паренька и объяснять, что ожидающий на улице Саша Крылов и несколько его коллег сделают все необходимое грамотнее и профессиональнее, чем пятикурсник юрфака, пусть даже сообразительный и с задатками хорошего оперативника. Бывшего завуча Золотова я допрашивал у нее дома, чтобы не беспокоить вызовом в прокуратуру. Маленькая сухонькая старушка с белыми волосами пытливо рассматривала меня внимательными глазами. Мария Петровна Алехина уже пять лет на пенсии, воспитывает внуков, и, наверное, мой приход должен был показаться ей странным и неожиданным, но она восприняла его как должное. Жизнь каждого ученика как бы вошла составляющей частью в ее собственную, поэтому интерес к кому-нибудь из них казался ей вполне естественным. - Помню этого мальчика, впрочем, я всех помню, - задумчиво говорила она. Неглупый, общительный, сообразительный, учился неплохо. И вел себя хорошо, со старшими вежлив. Дружил с Толей Вороновым. За девочкой ухаживал, она на два года старше была, уже закончила школу. В общем, все нормально. И вдруг эта история с деньгами... Как гром среди ясного неба! Скандал был страшный, из школы исключили, ушел в вечернюю. Как это могло получиться ума не приложу. Алехина скорбно покачала головой. - А почему вы им интересуетесь? Если не секрет, конечно. Я вроде слышала, что у него все хорошо, даже начальником каким-то стал. Или опять натворил чего? - Да нет. Просто в связи с расследованием проверяем ряд лиц. А Золотов входит в их число. - Ну и замечательно. А то я уж подумала... Сейчас он, конечно, совсем другой стал. В нем хорошего много было, с годами-то еще больше становиться должно. А плохого - убавляться. Так ведь? "Еще бы!" - подумал я. Мария Петровна заметно повеселела. - Валера одно время вообще был гордостью школы. Спортсмен! Грамоты получал! - Спортсмен? - Я искренне удивился. - Вот уж непохоже! Чем же он занимался? - Пятиборьем. Тренировался у Григорьева. Тот, кстати, тоже мой ученик. И надо сказать, - она понизила голос, - в школе звезд с неба не хватал и дисциплинку, бывало, нарушал. - Алехина опять помрачнела. - Нарушал, нарушал. И довольно крепко. А теперь - заслуженный тренер, известный в городе человек. - Она прислушалась к каким-то своим мыслям. - С первого класса мы внушаем детям: хорошая учеба и поведение - залог благополучного будущего... А в жизни всякое бывает. Мария Петровна ожидала ответа, чувствовалось, что ей хочется поговорить. Но времени у меня было в обрез, поэтому, закруглив разговор несколькими фразами, я стал прощаться. - А с Фаиной Борисовной вы не беседовали? - уже в дверях спросила Алехина. - Она вела класс Валерия, и наши мнения о мальчишке сильно расходились... Да, очень сильно. - Старушка просветлела. - Хорошо, что жизнь показала, кто из нас прав! Я представлял Фаину Борисовну похожей на Марию Петровну, но она оказалась миниатюрной хрупкой блондинкой, на вид моложе своих тридцати восьми. - Знаете, хотя педагогу и стыдно в этом признаваться, но к Золотову я испытывала неприязнь... Заходящее солнце, замерев напротив широкого окна химического кабинета, золотило легкие волосы учительницы, отражалось в стеклянных дверцах медицинского шкафчика, дробилось на многочисленных банках, флаконах с притертыми пробками, длинных рядах пробирок, яркие зайчики прыгали по строгому, с тонкими чертами лицу. Она поморщилась и до половины задернула штору. - Он отличался от других детей. Не по возрасту расчетлив, высокого самомнения при полной посредственности... И еще - была в нем какая-то затаенная угроза, хотя и спрятанная глубоко, да нетнет и проглянет. Одноклассники это чувствовали, дружить с ним никто не хотел. В дверь заглянул крепкий мужчина в спортивном костюме с секундомером на шее. - Мы закончили. Приму душ, и можем идти. - Муж преподает физкультуру, - пояснила Фаина Борисовна, начиная собираться. - А Воронов разве не был его другом? - спросил я. - Воронов? - удивилась учительница. - Воронов задолжал Золотову деньги, уже не помню за что, и должен был месяц носить за ним портфель да рассказывать всем, как весело они проводят время. Если это называть дружбой... Вообще у Золотова был специфический круг общения. Например, Хохлова - наша выпускница, девица не слишком примерного поведения. Мягко говоря! - Фаина Борисовна сделала выразительную паузу. - А уж после исключения увидела его на улице с явным уголовником! Даже на другую сторону перешла... - Она встала. - Так что ничего неожиданного в этой афере для меня не было. Хотя многие и удивлялись. Двуличие, как и другие подобные свойства натуры, с годами не проходит, скорее разрастается. Если чему и можно удивляться, так это тому, что он избежал тюрьмы, выплыл и, по-моему, неплохо устроился под солнцем. Во всяком случае, несколько месяцев назад видела в "Лотосе" непохоже, чтобы он был слишком удручен жизнью.
ПАУТИНА
Фаина Борисовна ошибалась. За четыре месяца до того, как в неописуемой панике выскочить из прокуратуры, Валерий Золотов, сидя на открытой веранде кафе "Лотос", мрачно подводил итоги двадцати девяти лет жизни. Погода стояла хорошая, иссушающая жара еще не наступила, солнце светило мягко и ласково. Пузырилось в бокале полусладкое шампанское, ждал своей очереди маленький графинчик с коньяком, но настроение было скверным. Тягостные размышления появились после того, как он принял идущего следом прохожего за человека от Шаха. Почему вдруг в голову пришла такая мысль? Черт его знает! Тот вроде смотрел как-то необычно: пристально, подозрительно... Хмурое лицо, потрепанная одежда. Чушь собачья! Струсил без причины, и это угнетало больше всего. Как шестерка! Впрочем, если смотреть правде в глаза, то он и есть шестерка. Хотя и не для всех. Эдик, Таня, Мэри, Куколка - они все у него в руках. А есть шушера, которая вообще считает его боссом. Только что из этого! Сам-то он знает истинное положение вещей. Золотов отхлебнул шампанского, бросил в рот квадратик шоколада, помешал ложечкой тающее мороженое. Окружающих обманывать гораздо легче, чем самого себя. Он успешно играет роль хозяина жизни, но является рабом обстоятельств, зависит от прихотей фортуны, воли и усмотрения других людей. У него есть мальчики на побегушках, но сам он выполняет те же функции для стоящих чуть повыше. Из-за этого можно было не переживать закон жизни: одному ты авторитет, другому - холуй. Но если стоишь на самых нижних ступеньках... На лестнице показалась Вершикова. Облегающие брюки зеленого велюра, тугая броская маечка. Ничего девочка... Жалко отдавать. Ну да ради дела. Подойдя к столику, она лениво взмахнула рукой. - Приветик! - Опаздываешь, Мэри! - Что делать, я всегда опаздываю. Следовало бы привыкнуть. Вершикова села напротив, облокотилась на спинку стула и, положив ногу на ногу, вопросительно посмотрела на Золотова. - Зачем звал? - Соскучился. Тонкой струйкой он разлил коньяк по стопкам и поднял свою: - За успех и процветание! Они выпили. - Так что тебе надо? - Почему обязательно "надо"? Сказал же, соскучился! - Знаю я, как ты скучаешь. Нечего мне шарики вкручивать. Выкладывай, зачем понадобилась? - Шампанского? Золотов наполнил фужеры. - Выпьем за то, чтобы встречаться по велению души, а не по требованию дела. - Что-то ты сегодня поешь как соловей... - Вершикова смаковала шампанское, ела шоколад, не спуская прищуренных глаз с собеседника. - Не иначе хочешь втравить в какую-то гнусность. - Мне не нравится твое настроение, красавица. - Глаза Золотова остекленели. - И тон твой тоже не нравится. Ты что, вышла замуж за начальника ОБХСС? Нет? Отчего же так осмелела? Он выпил еще коньяку. - Надо же совесть иметь. За все хорошее, что я для тебя сделал... - Ты мной хорошо и попользовался! - Не преувеличивай. Забочусь о тебе, вот жениха сделал... - Жениха? - Она зло рассмеялась. - Значит, опять хочешь кому-то в постель подложить? Так я и знала! - Дурой ты была, дурой и осталась. Сказано - деревенщина! Во-первых, я тебя никому не подкладывал - сама у Сурена осталась. Во-вторых, тебя не убыло. А в-третьих, сейчас о настоящем женихе речь! - Золотов разлил остатки коньяка. - Так что слушай внимательно. - Он остановил пробегающую официантку. - Верочка, принеси пачку сигарет и рассчитай нас. Выпитое подействовало: исчезло внутреннее беспокойство, забылся давешний испуг. Снова в мозгу роились десятки новых идей, которые переплетались, складываясь в головоломные комбинации. - Есть парень, старый мой знакомый, моряк. Непьющий, влюбчивый. В загранку ходит, будешь всегда прикинута по последней моде. А пока он плавает можешь себя особенно не ограничивать. Ухватываешь? Это то, что надо! Загвоздка в одном: переживает он из-за несчастной любви. Рана в сердце, страдания и все такое прочее. А ты ему понравься, голову вскружи, он и отойдет. - У меня же вроде есть жених! Не знаешь, что ли? - Солдатик? Ему еще служить и служить, а потом - какой с него толк? Он небось твоих финтилей не потерпит, так что придется сидеть на зарплате. А ты уже к другой жизни привыкла, к другим деньгам... Не так? Вершикова молчала. - Сама понимаешь, заставлять я тебя не собираюсь - дело-то твое. А посмотреть - посмотри. Парень видный. - Золотов закурил. - Допивай. Через полчаса у меня с ним встреча - познакомлю. Пообедаем вместе, а там - как у вас получится. Я тут никакого навара не имею. Они спустились вниз, прошлись по тенистому парку мимо качелей, автодрома и других аттракционов, посидели у большого пруда, в котором плавали две пары белых лебедей, потом вышли на центральную площадку с фонтаном. - Вот и он. Возле солнечных часов, широко расставив ноги и заложив руки за спину, раскачивался с пятки на носок широкоплечий, приземистый парень. - Здорово, дружище, - широко улыбаясь, сказал Золотов. - Знакомься, Марина. - Федор. Ладонь была сухой и горячей. - Значит, так, время идет к обеду, - затараторил Золотов. - Поступило предложение: с учетом этого отправиться в "Сторожевую вышку". Кто за? Против? Воздержался? Принято единогласно. Вперед, труба зовет! На улице Золотов стал без разбора останавливать все, что двигалось, начиная с "Запорожцев" и кончая огромными "Икарусами". - Брось дурачиться, Валера, - Федор потянул его за рукав. - За углом стоянка такси. - Не беспокойся, все будет в норме, - с апломбом ответил тот. - Поедем с комфортом, как короли! Ехали они в белом фургоне с надписью на борту "Гордезслужба", с невыносимым, выедающим глаза запахом карболки внутри. "Черт бы побрал этого дурака!" - подумала Вершикова, а Федор высказал свое мнение вслух: - Ты здорово придумал, вместо рвотного! Мне уже и есть не хочется. - Ерунда. Сейчас выйдем, пройдемся пешочком по воздуху, вмиг аппетит нагуляем, - степенно ответствовал Золотев. - Шеф, останови у моста! До "Сторожевой вышки" отсюда было метров восемьсот. - Ничего, приключения полезны, - бодро вещал Золотов. - Посмотрите по сторонам, красота-то какая! Когда бы мы это увидели! Правда, Федя и не такое повидал во время странствий по белу свету! Расскажи нам что-нибудь. - Неохота, - вяло ответил Петренко. - Настроения нет. - Дело поправимое! Сейчас по двести граммов водочки под ушицу, потом еще под цыплят на вертеле, и жизнь радужными красками заиграет. Федор мрачно усмехнулся. - Если бы так! Выпил, пошел - и счастлив... Вот была бы красота! Все просто, никаких проблем. - А их и не стоит создавать! Ты не думаешь, что большинство проблем - дело наших собственных усилий? Надо смотреть на окружающий мир проще. А то ведь что получается? Куда-то стремимся, выдумываем для себя идеалы, поступаем как нужно и как правильно, ставим общественное выше личного... Крутимся, бежим, и вдруг - бац! Инфаркт! Или автомобильная катастрофа! Или нож в пьяной драке! Мы живем так, будто имеем в запасе вторую жизнь - для себя, для своих удовольствий, жизнь, в которой все будет хорошо, спокойно и красиво. Но на самом-то деле ее нет! Значит, надо, чтобы каждый сегодняшний день приносил радость! Не переживай, Федька, "все пройдет, как с белых яблонь дым"! Впереди показалась плетенная из гибких ивовых веток изгородь, за ней несколько крытых камышом глинобитных хат и срубленная из бревен высокая сторожевая вышка. - Вот и добрались! Может, теперь немного развеселитесь! Вы пока погуляйте, а я пойду закажу столик. Территория ресторана была оформлена с явным смешением стилей. Рядом с казачьими домиками - сложенная из больших каменных глыб шашлычная, за ней - деревянный сруб колодца с торчащим вверх журавлем, неподалеку водонапорная башня, замаскированная под ветряную мельницу. Асфальтированные дорожки, европейские клумбы. - Давайте поднимемся на башню! Идея пришла к Вершиковой неожиданно и, как всегда, была сразу приведена в исполнение. Не ожидая ответа, она быстро взбежала по крутой деревянной лестнице. Первая обзорная площадка, вторая... На третьей ее догнал Федор. - Дальше полезем? Лестница закончилась, и подняться выше можно было по вертикальному толстому бревну с вырубленными углублениями и прибитыми на расстоянии полуметра досками. - Конечно, я же в брюках! Перехватываясь руками за доски, она ловко карабкалась по импровизированным ступеням, и ей нравилось, что по пятам следует человек, готовый подстраховать в случае чего. Протиснувшись в узкий люк, они оказались на крохотной треугольной площадке, огороженной грубо обтесанными перилами. - Осторожно, не занозите руки, - предупредил Федор. - Не страшно? Под порывами ветра вышка ощутимо раскачивалась, земля была далеко внизу, а широкие щели между плохо подогнанными досками под ногами наводили на мысль о ненадежности всего сооружения. - Нет, мы с Валерием выпили понемногу, это придает храбрости. А вам? Впрочем, вы привыкли лазать по мачтам! Федор промолчал, осматриваясь. Справа и слева теснились, утопая в зелени, многочисленные базы отдыха, растянувшиеся вдоль берега на несколько километров. Впереди река раздваивалась, огибая густо заросший деревьями и камышом остров, на высоком правом берегу раскинулся город - старые, обреченные на снос кварталы: частные домишки, бесконечные заборы, сады, огороды, приусадебные участки. Сзади лесополоса, а потом, до самого горизонта - голая степь... - Почему вы такой невеселый? Он молча пожал плечами. "Скрытен", - отметила про себя Вершикова. - Расскажите что-нибудь! Хотя бы новый анекдот! Вершикова откровенно разглядывала своего спутника. Крепкий, правильные черты лица, круглые зеленые глаза, как у большого внимательного кота. Даже в вылинявшей клетчатой рубашке и в старых джинсах он выглядел неплохо. А если приодеть по высшему классу... Интересно, почему он не привезет себе шмоток? Неужто все сбывает барыгам? Вряд ли, непохоже. Может, Золото не брешет на этот раз и действительно привел стоящего жениха? Солдатик-то как возможный муж совершенно неинтересен, тут Валерка прав. Да она его почти забыла: много всякого было за эти годы, а тот далеко, в казенной шинелишке. Переписка шла больше по инерции, да и про запас надо кого-то иметь. - Хотите пожевать резинку? Федор протянул Марине яркую пачечку. Она кивнула и энергично заработала челюстями. - Приходит муж домой, а у жены любовник. Она ему: "Прыгай в окно!" - "Так ведь восьмой этаж..." - "Если любишь меня, прыгай!" Ну, он прыгает... - Знаю, - со смехом перебила Вершикова. - Она высовывается и кричит: "А теперь отползай подальше!" - О, слышу, здесь веселье! В проеме люка показалась голова Золотова. - Держите, - он протянул бутылку шампанского, на горлышко которой были надеты три картонных стаканчика, и довольно ловко выбрался на площадку. Втроем они еле разместились. Золотев приложил ладонь козырьком ко лбу, над бровями, пристально осмотрелся и тонким голосом закричал: - Вижу вражеские струги! Тревога! По местам стоять! Огонь! - Хлопнула откупоренная бутылка. - За успешный исход битвы! Скомканный стаканчик он швырнул под ноги. - А теперь - все вниз! Ресторанный зал был полупуст, но Золотов направился к столику, за которым сидел смуглый худощавый человек в белом джинсовом костюме. - Познакомьтесь, мой товарищ, гость нашей страны, Хамид. Он случайно оказался здесь, и я пригласил его присоединиться. "Ну и лиса, - подумала Вершикова. - Не иначе что-то задумал". В случайные встречи она уже давно перестала верить. - Выпьем за дружбу и сотрудничество между народами! Золотов умело разлил водку, потом, чтобы не сбавить темп, произнес еще два тоста, рассказал несколько анекдотов. Атмосфера стала свободной, завязалась общая беседа. Хамид говорил почти без акцента, держался раскованно, громко смеялся, одним словом, вошел в компанию. Раскрутив веселье, Золотов отошел в тень и, хотя не забывал наполнять рюмки и продолжал участвовать в разговоре, погрузился в размышления. Если для всех остальных участников застолье было просто развлечением, то для него - ответственным и важным мероприятием, от которого зависела реализация дальнейших планов. Во-первых, Федор познакомился с Хамидом. Теперь они знают друг друга в лицо, что значительно упрощает будущие контакты. А во-вторых, Федька, кажется, заглотнул наживку - вон как он рассматривает девочку, так бы и съел глазами. Это хорошо, очень хорошо. - А где, наш друг Сурен? - обратился к нему Хамид. - Что-то я его давно не видел. При упоминании имени Шаха Вершикову передернуло. - Он... э-э-э... уехал, - выдавил из себя Золотов. - Уехал отдыхать на море. - На Белое, - ядовито рассмеялась Вершикова. - Но скоро вернется. Через каких-нибудь восемь лет! Золотов напрягся, но Хамид продолжал улыбаться и понимающе кивал головой, отнеся несуразность ответа на счет своего незнания нюансов языка. Вот идиотка! Золотов, не меняя равнодушного выражения лица, сильно наступил Марине на ногу. Так и сгорают на мелочах. Одно лишнее слово может спугнуть партнера, и с огромным трудом налаживаемый канал закроется, не успев открыться. - Что с тобой, Машенька? - участливо спросил он. - Нехорошо стало? Пойдем на улицу... Он помог Вершиковой выйти из-за стола, бережно придерживая за локоть, провел к двери. - Сдурела, стерва? Не знаешь, когда тебе можно пасть открывать? - Золотов говорил тихим голосом, выпучив бешеные глаза. - Ты со своими куриными мозгами можешь мне все карты спутать в большой игре! Знаешь, что за это бывает? - Хватит пугать! Я уже устала бояться, надоело участвовать в твоих аферах, думать над каждым словом! Когда ты оставишь меня в покое? Я уже ничего не хочу, только отвяжись! - Ничего не хочешь? Врешь, милая! А австрийские сапоги на зиму? А канадскую дубленку? А югославское белье? А французскую косметику? Обойдешься? Нет, дорогая, ты уже порченая, к дорогим шмоткам приученная, к дармовым деньгам! Посади тебя на зарплату и одень в ширпотреб, и все сразу же увянешь! Да и вид товарный потеряешь, а это ведь единственное, что у тебя есть! Золотов немного успокоился и теперь наслаждался, хлеща Вершикову словами, на которые она не могла ничего возразить. - Никакой путной специальности ты не выучилась, даже лаком ногти мазать и то я тебя пристроил. За душой ничего нет. Делать бизнес тоже не способна. Что же остается? Сниматься в кабаках - по четвертаку за ночь? Ну, годик покрутишься, примелькаешься, истаскаешься, цена и упадет! А потом? Вершикова молчала. - Или я не прав? Тогда возрази, выложи свои козыри! - Да чего ты взъелся? Что я такого сделала? Воля у нее была сломлена уже давно, она привыкла приспосабливаться к обстоятельствам, к тому же прекрасно понимала, что в чем, в чем, а в этом Золотов прав. - Не твоего ума дело! Лишнее сболтнула, а потому заруби себе на носу: про знакомых, про дела при посторонних ни звука! Ясно? - Ясно... Вершикова высморкалась, глядя в зеркальце, поправила расплывшиеся глаза. - То-то. Ну как жених, нравится? - Ничего. Но он на меня не реагирует. - Ты просто к такому не привыкла. Медленно загорается - дольше горит. Глаз на тебя положил, еще пару раз встретитесь, и все в порядке! Когда они вернулись к столику, Федор и Хамид беседовали как давние знакомые. - Ну что? - участливо спросил Петренко. - Нормально, - Вершикова как ни в чем не бывало села рядом. - Почему не пьете? И у меня пустая рюмка! - Но... Может быть, вам хватит? - Ерунда! Давайте выпьем за любовь! Вы верите в любовь, Федя? - Как сказать... Иногда да, иногда нет. - В зависимости от настроения? - лукаво засмеялась она. - Или от женщины? - Даже не знаю, что вам ответить. Федор растерянно подергал мочку уха. - А почему мы до сих пор на "вы"? Живо брудершафт! - Вершикова выставила согнутую полукольцом руку со стопкой. Преодолевая неловкость, Федор выпил через переплетенные руки и замешкался. - Ну! - Марина ожидающе подняла лицо, и он поцеловал плотно сжатые губы. "Молодец девка! - подумал Золотев. - Умело работает. По-моему, мальчик уже готов. Или почти готов. Но надо контролировать дальнейший ход событий. Если они вдруг и впрямь надумают пожениться. Тогда плохо. Перемкнутся друг на друга, и все - теряю обоих! Этого допустить нельзя. Ну да ладно, видно будет... Используем старую любовь - солдатика служивого, или еще что-нибудь придумаем. Не впервой..." Золотов на миг взглянул на себя со стороны. "А ведь я привык вертеть людьми, распоряжаться чужими судьбами. Даже испытываю удовлетворение от этого. И неплохо получается. А как расценить такую привычку с позиций общепринятой морали? Безусловно, однозначно: значит, я мерзавец, отщепенец и негодяй! Так? Лично я не считаю себя негодяем. Правда, ни один мерзавец не признается в этом. Подсознательный барьер ограничивает пределы самокритики. Можно сказать: "Ах, я недостаточно усидчив!" Или: "Я ленив!" В чем еще не стесняются признаваться? "Грешен - люблю хорошо поесть (выпить, одеться, погулять)!" То есть в мелочах, подразумевая, что в случае необходимости эти недостатки легко преодолеть... А кто посмеет сказать: "Я глуп, жаден, подл, труслив"? Какая женщина произнесет: "Я развратна"? Даже не произнесет, подумает? Нет таких! Перед собой всегда находится тысяча оправданий, объяснений, уважительных причин и веских аргументов, чтобы задрапировать голую правду, сделать ее более привлекательной и не такой стыдной. А если всетаки это не удается, можно махнуть рукой и не держать ответа перед собой, а окружающим нетрудно замазать глаза, запудрить мозги, заткнуть рты. И все в порядке. Как легко быть чистым, честным и порядочным! Мало кто занимается самокопанием. Но я же не принадлежу к серой массе! Правда, так думают все - каждому человеку свойственно оценивать себя выше остальных. Но я могу доказать это очень просто: признаться себе в том, в чем рядовой середнячок признаться не способен: да, если исходить из объективных критериев и общепринятых оценок, то иначе как негодяем меня не назовешь! То, что я это понимаю, и возвышает меня над толпой! Я не всегда был таким, и моя беда, а не вина, что я таким стал. Бытие определяет сознание. Точно! Окружающим пришлось немало постараться, чтобы сделать из меня того, кто я есть. Так что теперь пусть не обижаются". - Валера, ты что, заснул? - Голос Федора вывел его из задумчивости. - Да вроде задремал - разморило. По-моему, засиделись мы здесь. Когда они вышли на улицу, оживление спало - то, что связывало этих четверых людей, осталось в ресторанном зале. Первым откланялся Хамид, потом засобиралась Вершикова, а Федор вызвался ее проводить. - Счастливо, - улыбнулся им Золотов. - С Федей я не прощаюсь, вечером зайду, поговорить надо. Он шел в сторону лесополосы, и мягкая рыхлая земля приятно подавалась под ногами. Между молодыми деревцами Золотов лег на траву и, заложив руки за голову, закрыл глаза. Хотелось безмятежности и абсолютного покоя, но мысли о Деле продолжали терзать мозг. О Деле он начал думать давно. Достойного места под солнцем добиться не удавалось: крах честолюбивых планов в институте положил начало цепочке аналогичных неудач. Он так и топтался у подножия лестницы, в которой следующими ступеньками были отдельный телефон, отдельный кабинет, несколько телефонов, двойная входная дверь, селекторная связь и длинный приставной стол для совещаний, приемная с симпатичной секретаршей и персональный автомобиль с исполнительным водителем. Все - предел! Каждый человек имеет свое представление о внешней стороне успеха в жизни. Для Золотова атрибуты высшего преуспевания связывались с водителем, и секретаршей - людьми, обязанными за государственную зарплату обслуживать его персону, заботиться об удобстве, спокойствии, комфорте, избавлять от прозаических житейских забот и ограждать от назойливых посетителей. Он прекрасно понимал, что не обладает способностями или талантом, позволяющим шагнуть вверх от стола в комнате на четверых и трижды запараллеленного телефона, но это не обескураживало: мало ли посредственных середнячков важно перетаскивают геморроидальную задницу с пружинистого автомобильного сиденья в мягкое кресло и обратно! Главное - обзавестись нужными связями, проникнуть в определенный круг, заручиться поддержкой, и все пойдет как по маслу! Не получалось! Одни шарахались от контакта, не подпуская обаятельнейшего и милейшего Валерия Федоровича на пушечный выстрел, видно, чувствовали, сволочи, в нем настоящее... Другие были доступнее: охотно ездили на дачу, парились в баньке, жрали на халяву водку, травили анекдоты, но вот беда - чем ближе сходились с услужливым хозяином бесформенные жирняки, чем больше обещали, тем скорее сгорали синим пламенем: Кузьмича сняли с треском, Федотыча посадили, а Исайкин и вовсе помер от инфаркта. Как рок какой преследовал! А деньги-то нужны: угощенья устраивать в немалые суммы вылетает, а зарплаты иногда и на такси не хватало. Преодолевая страх, начал вертеться. Кое-какие каналы имелись, потом закупал дефицит и через своих людей сбывал в розницу. Хлопотно и не очень выгодно: со многими приходилось делиться. А потом еще Мэри, дура, залетела, запахло жареным - нет, грубые игры надо кончать. Пробовал заняться "самолетом": в пору вступительных экзаменов через посредников находил ловкачей, стремящихся обойти конкурсные барьеры, устраивал небольшой спектакль в вестибюле горисполкома, придирчиво изучал документы, особое внимание аттестату и стажу. Говорил значительно, дескать, попробую, но ничего не обещаю и вперед ничего не прошу, нет-нет, никаких авансов! Если получится, тогда... Один раз теория вероятностей ему подыграла, и растроганный родитель принес увесистый конверт, но потом пошли неудачи: абитуриенты проваливались, а когда один все-таки поступил, папа "забыл" выполнить свою часть обязательства. Персональный автомобиль и приветливая секретарша не светили по-прежнему, и постепенно выкристаллизовалась мысль: а на фига? Были бы деньги, проживем не хуже! Но денег нужно много... Он почти влюбился в Валентину Степановну - администраторшу гостиничного комплекса "Молодежный", с которой жил почти два года. Она была старше на семнадцать лет и весила под девяносто кэгэ, дарила к праздникам дорогие подарки и давала деньги на расходы - сотню-полторы в месяц. Однажды в люксе "Молодежного", разомлев от особо старого коньяка и цыпленка табака, он предложил ей сойтись по-настоящему. - Расписаться, что ли? - с непонятной улыбкой спросила Валентина Степановна, расправляя на округлых плечах яркий шелковый халат. - Ну да, - Золотов тоже улыбнулся и допил очередную рюмку. - А тебе что, мало? - Она ткнула пальцем в японские часы на столе, туфли под креслом, кожаный пиджак на спинке стула. - Насухо отжать меня хочешь? Не выйдет, миленький! Валентина Степановна отобрала бутылку и демонстративно вылила остатки коньяка в раковину. Вскоре она дала ему отставку. "Испугалась", - понял Золотев, но не обиделся. Всяк по-своему думает. Как узнать, что у другого на уме? Самое смешное, что испугалась она напрасно: предлагая брак, он вовсе не гнался за материальной выгодой, во всяком случае, напрямую не ставил целью прибрать к рукам состояние подруги. Он действительно был очарован. Обилие золотых зубов, драгоценностей, поражающий воображение гардероб - одних дубленок три! - воспринимались Золотовым как физическая красота, у него просто дух захватывало, когда он в мечтах видел шикарную женщину, манекенщицу или кинозвезду, спешащую к нему на свидание. Если бы грузная, страдающая одышкой и прогрессирующим плоскостопием Валентина Степановна разгадала впечатление, которое она производит на молодого партнера, возможно, их жизни резко бы изменились. Но гостиничный администратор не умела строить иллюзий, напротив, отличалась чрезвычайной практичностью, рационализмом и недоверчивостью. В памяти Золотова она так и осталась идеалом женщины, правда, вспоминал он ее всегда в одном, зимне-уличном варианте: серые, на низкой танкетке сапоги, серая дубленка с пушистым, закрывающим нижнюю часть лица воротником, отсвечивающие дымчатыми стеклами очки в модной красивой оправе и белая норковая шапка. Марочникова и Вершикова, как ни пыжились, не шли с ней ни в какое сравнение. Однажды рассказал Галке, пооткровенничал, так она, дура, чуть в глотку не вцепилась... Мол, для тебя главное - золотые коронки на гнилых зубах да деньги. Мало тебе того, что есть? Да ты весь нафарширован бабками! Золотов довольно улыбнулся, поерзал на прохладной траве, перекатился на бок, устраиваясь поудобней, насколько это возможно на жесткой земле. Пустить пыль в глаза и создать нужное впечатление он умел! Однажды, сидя без копья, занял у папахена двести рублей, обменял на две коричневые купюры, вложил между ними девяносто восемь листиков журнальной бумаги такого же формата, оклеил выуженной из урны в кассовом зале банка бандеролькой, получилась тугая и внушительная "кукла", ни дать ни взять пачка "стольников"! Потом ходил утомленно-озабоченный, пояснял приятелям, мол, крупное дело наклеивается, невзначай перекладывал из кармана в карман толстую коричневую пачку в банковской упаковке, вздыхая: свободных денег нет, развлечься не на что... И встречал полное понимание - в кабаки водили, угощали, развлекали да рассказывали потом друг другу, как Золотов жалуется на бедность с десятью тысячами в кармане, вот, дескать, акула! А в действительности - ни денег, ни Дела, так, делишки. Но молва свою роль сыграла, когда случай и услужливый посредник свел Золотова с Суреном Шахназаровым, тот многозначительно присвистнул: слыхал, слыхал, ну и осторожный ты парень - слух про тебя идет, да никто не видел! С кем же ты дело имеешь? Он, дурачок, насмешки не распознал, захлопал крыльями, весь свой апломб в ход пустил. Туманно намекнул про межреспубликанские каналы, продал Шаху одну из четырех имевшихся монет, которые изредка показывал кому-нибудь для подтверждения своего богатства, - дескать, срочно наличные понадобились. И такими детскими штучками думал матерого волчину обмануть! Тот прикидывался, будто поверил, а сам забрасывал: "Жду посылку с приисков - песок, самородки, могу взять в долю. Твой пай - пять штук, через месяц вдвое обернется!" Кто откажется? А он надувал щеки, морщился: "Курьер сгорел, деньги пропали, сейчас не могу..." Сурен кивал понимающе. Интеллигентный, деловой человек. Такой же пристойный, как Калерия Эдуардовна, только с ней Золотов беседовал в тесной, пахнущей мылом подсобке, а с Шахом - в шикарном пункте скупки золота ювелирного магазина "Алмаз". И выглядел Шах более импозантно: отливающий синевой белый халат, толстая линза под жгуче-черной бровью, холодновато-корректный тон со сдатчиками, совсем другой с ним, уважаемым Валерием Федоровичем. "Сгорел? - сочувственно переспрашивал, цокал языком. - Давно? Ай, как неприятно! Далеко отсюда? Жалко курьера... Кто такой, я его не знаю? А шел к кому?" Доброжелательная заинтересованность обязательна в светской беседе. Но когда по дороге на дачу Шах свернул с привычной тропинки и повел в лес, будто позагорать у дальнего озера, Золотов вдруг ощутил смутное беспокойство. Вокруг не было привычных магазинных стен, успокаивающе-белого халата, респектабельной, напоминающей монокль линзы, и маячивший впереди Шах, с бесшумной звериной походкой и непонятной, пугающей устремленностью в самую чащу, где не было никакого озера, не походил уже на благочинного дельца - незнакомый человек, в облике которого угадывалось что-то давнее, забытое, неприятное. Исподволь зародилось предчувствие, что если этот чуть сутуловатый, но сильный и быстрый незнакомец обернется, то и лицо у него будет другим чужим и страшным. Золотов прогонял глупую мыслишку, но безуспешно, и с каждым шагом она не казалась такой уж глупой. Идущий впереди молча сел на поваленное дерево у края густо заросшего оврага, знакомым жестом приклеил к нижней губе сигарету, и Золотова будто по сердцу резануло: Ермолай! Угловато-ломаная линия спины и плеч, пренебрежительный наклон головы, манера не глядя кидать сигарету в угол рта. И овраг показался знакомым, даже как будто рассмотрел под густым кустарником полуистлевшую груду навитых на проржавевшие проволочные каркасы бумажных цветов, траурных лент с размазанными желтыми буквами и грубые листики из зеленого целлулоида. Когда зловещий незнакомец обернулся, Золотов чуть не вскрикнул, да спазм перехватил горло: конечно, не воскресший Ермолай сидел рядом со своим последним убежищем - Сурен, но другой, страшный, с ермолаевской нехорошей улыбкой и тяжелым пистолетом в нервно прыгающей руке! Даже сейчас, вспоминая, Золотов ощутил холодок под сердцем, а тогда... Отнялись руки и ноги, пропала речь, вылетели все мысли из головы, кроме одной: "Не может быть, только не со мной". - Что же ты, Валера, хочешь деньги иметь и ничего не делать? - укоризненно спросил Сурен. - За чернуху денег не платят! Могут только в яму положить. Он мотнул головой в сторону оврага, щелкнул пистолетом, поднес сигарету к выскочившему из окошечка затвора язычку пламени, прикурил. - Раз ты выдаешь себя за того, кем на самом деле не являешься, значит, подослан, - рассудительно продолжал Сурен. - А коль так - разговор короткий, разбираться тут нечего. Об этом ты не подумал? Золотов машинально, поддавшись утвердительному тону, кивнул, тут же опомнился и лихорадочно затрясся в отрицании. - Да ты садись, - пригласил Сурен. - Чего такой белый? Никак испугался? Золотов понял, что убивать его не собираются. Но спокойный тон Шаха не мог обмануть. Не случайно выбрано для разговора это глухое место возле похожего на могилу оврага, не случайно изящный позолоченный "Ронсон" заменен боевым пистолетом, переделанным в зажигалку и ясно дающим понять, что найдется и не переделанный. Шах хотел, чтобы он прочувствовал, с кем имеет дело. И он прочувствовал. - А я все же разобрался, - похвалился Шах. - Для подосланного работаешь ты грубо и неумело, значит, просто глупый, жадный фраер. Не обиделся? - как будто спохватившись, перебил он сам себя. - И правильно. Лучше живому правду неприятную слушать, чем мертвому - красивые похвалы. Золотов плюхнулся на землю там, где стоял. - Мечтаешь много денег зашибать, а рисковать не хочешь. Так не бывает! А вот то, что ты адмиральский внук и кое-какие связи имеешь - это хорошо. И внешность представительная... В общем, будешь меня слушать - без "капусты" не останешься! И правда, подбрасывал по мелочи - от двадцати пяти рублей до полусотни, в основном за один и тот же несложный спектакль: в назначенное время Золотов важно выходил из высоких дверей горисполкома, неторопливо спускался по ступенькам к Сурену, около которого почтительно переминался с ноги на ногу какой-нибудь ходатай, и барственно цедил всегда одно и то же: "Все что можно сделал. Если не случится чего-то чрезвычайного, вопрос будет решен в ближайшее время". И проходил мимо, к нанятой заранее белой или черной "Волге", на которой за счет Шаха уезжал по своим делам. Один раз пришлось сыграть более ответственную роль: Шах доставал земляку, близкому другу дальнего родственника, новый автомобиль, и достал по своим черным каналам, но "для авторитета" хотел придать сделке видимость законности. Золотов встретился с ними в вестибюле, пожал вялую руку толстяку с усами-стрелочками, как у злодеев в страшных кинофильмах, дал два пальца Сурену, а тот горячо проговорил: "Дорогой, я тебя никогда не просил, сейчас прошу - помоги моему брату! Фондов нет, лимит исчерпан, подпиши у председателя письмо в порядке исключения!" Толстяк оценивающе разглядывал Золотова и вежливо кивал. Золотов взял солидное, на фирменном бланке, письмо, аккуратно вложил в папку, с сомнением покачал головой: "Не знаю, все наряды выбраны... Но ради вас постараюсь! Может быть, удастся в счет следующего года..." Вошел в приемную, угостил шоколадкой знакомую секретаршу, поболтал с ней минут десять, пригласил как-нибудь сходить в кино и вышел, доставая на ходу второе письмо, с разрешающей визой и замысловатой подписью. Толстяк в полном восторге тряс ему руку и чтото спрашивал у Сурена на своем языке, тот снисходительно улыбался: "Ни в коем случае, это от чистого сердца, просто мы с Валерием Федоровичем большие друзья!" А вечером вручил стольник, не пожадничал. Золотову нравилось разыгрывать такие представления, да и Шах был в восторге от его артистических способностей. - С тобой фармазонить хорошо, - скалил он крепкие белые зубы. - Например, бриллианты найденные продавать. Знаешь этот прием? И подробно рассказывал, как работающие в паре мошенники по-крупному обирают доверчивых людей. Золотов неодобрительно качал головой и брезгливо морщился. - Чего кривишься? Все одинаковы! - раздражался Шах. - Каждый занимается чем может! Золотов был не согласен: бизнес - это одно, а уголовщина - совсем другое. Когда Шахназаров рассказывал про знакомого дельца Семена Федотовича по прозвищу Полковник, свободно оперирующего суммами, которые ему, Сурену, и не снились, Золотов слушал как зачарованный и искренне располагался к собеседнику. Но когда сквозь пристойный облик деловика проглядывала уголовная физиономия Ермолая, Золотов пугался, вспоминал лес, могильный овраг, пистолет и начинал жалеть, что вообще связался с этим человеком. Все кончилось неожиданно. Шах встретил его утром возле работы, завел в проходной двор, сунул в "дипломат" небольшой, но тяжелый пакет из перехваченной шпагатом газетной бумаги. - Пусть у тебя побудет пару дней. Если... - Смуглое лицо отливало серым, голос напряженный. - В общем, пусть пока полежит, как в сберкассе, до востребования... Никому не болтай. Отдашь мне или человеку, которого я пришлю. Да, и еще... - Он пристально посмотрел Золотову в глаза. - Я тебя не предупреждаю, это и так ясно, но за сохранность отвечаешь головой. Понял? Золотев кивнул. - А что случилось, Сурен? - Да, может, и ничего. Предчувствие у меня скверное. Или просто нервы разгулялись. Ну, я пошел! Предчувствие не обмануло Шаха - в ту же ночь его арестовали. Когда стал известен приговор, Золотов развернул пакет. Он знал, что в нем, но хотел убедиться, насколько велик капитал, волею судьбы попавший к нему на целых восемь лет. Капитал оказался значительным, и он позволил себе запустить в него руку, позаимствовать на время малую толику. Раз, другой, третий... Азартно поиграл на скачках, погудел с восхищенной его щедростью компанией в лучших ресторанах, где улыбчивые знакомые официантки, не особенно скрываясь, обсчитывали самым наглым образом, но изображали такое внимание и почтение к дорогому гостю, что еще получали щедрые чаевые. Хотел заполнить выпивкой и закусками погреба баркентины "Кейф", но решил пересчитать казну и обнаружил, что спустил уже много. Пришлось остановиться, задуматься. Ничего страшного, восемь лет - долгий срок, все можно возместить. Но вдруг уже завтра в дверь постучит человек от Шаха? Или, чего доброго, он сам?! Страх заставил вернуться к мысли о Деле. Он придумал сложную многоходовую комбинацию, которая могла поправить положение, вернуть утраченное и принести немалый доход. Но... Только в том случае, если каждый участник сработает точно, умело, четко. Началось самое трудное. Упрямо не давался в руки Федя, уходила из-под влияния Марочникова, даже Вершикова время от времени пыталась бунтовать... Чтобы держать их в повиновении, приходилось все время изобретать новые способы, что-то придумывать, постоянно плести интриги. Это раздражало, возбуждало глухую, затаенную злобу... Прямо над ухом послышалось надрывное жужжание. Золотов открыл глаза. В толстой, геометрически правильной паутине отчаянно билась большая навозная муха. Видать, погналась за запутавшейся здесь же мошкой. Едят мухи мошкару? Впрочем, теперь она сама попадет на обед... Ишь как дергается... Чувствует что-то, соображает... Или просто инстинкт? А где же хозяин? Паук не спеша спускался из левого верхнего угла сложной ажурной конструкции. Желто-коричневого цвета с белым крестом на жирной спине. Огромный: между кончиками передних и задних лап не меньше трех сантиметров. Мерзость! Все как в жизни! Муха гонится за мошкой, паук сжирает муху. А есть кто-то еще более сильный и могущественный. Он подобрал сухую, с палец толщиной ветку и сильно ударил, размозжив крестовика и сорвав паутину. Вот и все. Он засмеялся над собой. Глупо! Ну а ты, Валерка, кто: мошка, муха или паук? Крутишься, ловчишь, старательно плетешь хитроумную паутину, опутывая тех, кто тебе нужен. Но и сам запутан в еще более крепкой и липкой, дрожишь, прислушиваясь к ее подергиванию, потому что есть пауки крупнее, сильнее и опаснее. А еще есть люди, которые могут разорить паучиные гнезда, разорвать все их сети, а самих посадить в банку и отправить куда-нибудь далеко-далеко на север, где они - и большие, и маленькие, опасные и не очень, будут заниматься непривычным для себя делом: валить лес, пилить дро