- Нет, никогда, вы же знаете.
- Я знаю, что вы об этом думаете. А что делаете - не знаю. Кстати, вы уже научились защищаться от меня, не правда ли? Вы концентрируете мысли на невинных вещах либо отрешаетесь от всего... - Хамал медленно допил мадеру и высокомерно усмехнулся.
Насмешливая улыбка Хамала задела Невера.
- Гиллель, вы считаете меня подлецом? - Он посмотрел на Хамала в упор. - Вы намекали на это тогда Ригелю...
Хамал отмёл это обвинение.
- Нет. Не намекал, вздор это всё, - твердо заявил он, снова наполняя бокалы. - Я всего-навсего отметил чистоту его мыслей, а вы восприняли это как упрёк себе. Я вас ни в чём не упрекал. С чего бы?
Невер опустил глаза. Костяшки его сжатых пальцев побелели.
- Да... - хрипло проговорил он наконец. - Знаете, когда я, крадучись, вылезаю из грязных притонов и борделей, то всегда думаю, что это в последний раз. Есть необоримые вещи или я просто слаб? Моя любовь к женщинам...
- Не обманывайте себя, Невер, - насмешливо перебил Хамал, отмахнувшись от слов собеседника, как от навязчивой мухи. - Вы не любите женщин. - Морис пронзил Гиллеля изумлённым взглядом. - Да-да, уверяю вас, это так, что бы вам самому не казалось по этому поводу. Женщины раздражают вас глупостью, пустотой и визгливостью. Вы любите своё наслаждение, а его источник вам, в лучшем случае, безразличен. Я скажу вам больше. Вы не хотите, чтобы вас любили. Это даже феноменально, - спокойно продолжил он, пригубив вино и насмешливо глядя на растерянного собеседника. - Дело вот в чем, я объясню. Не будем говорить о тех женщинах, которые не продаются. Такие даже мне не по карману. Но остальные - разнятся. Есть, знаете, особый тип, - замужних и считающихся порядочными - за значительную сумму готовых на что угодно. Любое ваше предложение, самое гнусное, будет рассмотрено, предложи вы пятьдесят тысяч. Уличные женщины или актриски мне иногда отказывали, а эти - никогда. Для развратного человека наивысшая пикантность заставлять эту 'приличную' даму делать лишь то, что можно потребовать от самой отъявленной проститутки. Одна такая согласилась, помню... тьфу, я же не об этом... Так вот, такие оценят только содержимое вашего кармана. Но есть богатые богемные гурманки-демимондентки, которые способны оценить содержимое ваших штанов. С несколькими такими я сталкивался в Люксембурге, в забавном тайном обществе 'Янтарная ящерка'. В основном - богема и иногда особы повыше. Приапические оргии, клянусь. Там мужчину пробуют 'на язычок' одуревшие от шпанских мушек эротоманки... А, я опять сбился. А о чём я? Ах, да! Бордельные же девочки, как ни парадоксально, способны оценить содержимое... вашей души. И заметьте, Морис, вашу душу они оценили высоко. И это притом, что, когда Риммон, помнится, сказал вам, что девочки думают, что вы - переодетый принц инкогнито, вы сами подумали... помните?
Морис недоумённо посмотрел в глаза Гиллеля. Он абсолютно не помнил пустую бордельную полупьяную болтовню, фразу же Риммона, о которой говорил Хамал, вспоминал как сквозь туман - неотчетливо и расплывчато.
- Нет... А я что-то подумал?
- Да. В этом-то вся прелесть! Вы изумились сказанному. Но не глупости про принца, а факту, что девочки... что-то думают. Вас это изумило! Я полночи после хохотал. В этом смысле, вы, мсье де Невер, хуже Нергала. Он, как ни странно, видит в них людей, жаждет популярности и признания, и даже... извините, Морис... хочет, чтобы его любили. А вот вы - не хотите. Любая душевная связь с женщиной только обременяет вас, а все потому, что сами женщины вам противны. Соитие с женщиной для вас сладостно, но её присутствие рядом - невыносимо вам. Вспомните, кстати, эту чернявую чертовку, Патолс. Вас ведь тоже, как я понимаю, ...м-м-м... пытались очаровать? Двадцать тысяч, не так ли? Так вот, вы вспоминаете о происшедшем тогда с удовольствием, Морис, хотя и вели себя, судя по её мыслям, как настоящий маркиз де Сад! Ведь ваше наслаждение от этой флагеллации тогда зашкалило, и остановились вы чудом...- Лицо Мориса де Невера свела судорога. Он ничего не ответил. - Скажу откровенно, как попу на духу, - завидую. Тоже с наслаждением отхлестал бы мерзавку по ягодицам. Рафинированнейшее возбуждающее, n'est-ce pas? В 'Серебряном пауке' я выпорол однажды бабёнку, верещавшую как поросёнок...- Он сладострастно причмокнул, - впрочем, что я сбиваюсь всё время?
- Я не наслаждался, Хамал. Я злился, только и всего.
- Боюсь, что это не так. Нет-нет. Наслаждались и ещё как! И именно потому, что - не любите женщин как таковых. Вы проявили себя впервые в подлинном своём чувстве. - Гиллель рассмеялся и опять наполнил бокалы. Он уже слегка опьянел. - Впрочем, вы правы. Вы не наслаждались - вы блаженствовали и ликовали, упивались и трепетали от восторга.
По губам Мориса де Невера вновь промелькнула судорожная улыбка. Он покачал головой, и снова нервно усмехнулся. Чёрт бы подрал этого всезнайку. Гиллель же продолжал:
- С вашей внешностью, мсье де Невер, вы легко могли бы повторить путь Казановы, но для этого женщин и впрямь нужно любить.
- Его лавры меня не прельщают, - поморщился Невер.
- Заметно. К тому же, надо отдать вам должное, вы куда умнее этого итальянского жеребца. Но сути дела это не меняет. Я - временами похотлив... ну, сведет иногда, знаете, зубы, а так ...плевать.- Он слегка поморщился. - Особым успехом не пользуюсь. Женщины не любят умных мужчин. Оно и понятно. Кошкам не нравятся слишком осторожные крысы. Риммон - тот страстен, при этом обожает саму женственность, упивается ею, Нергал - развратен, но вы - просто блудливы. На вашем месте я бы удовлетворялся ...
- Хамал, умоляю!
- Умолкаю, - шутовски бросил Гиллель.
Морис де Невер надолго замолчал. Смерть Виллигута, столь необъяснимая и внезапная, выбила его из колеи. А перед Хамалом, ошеломлённый и растерянный, он чувствовал себя совершенно беззащитным, точно голым. Он понимал, что своими язвительными выпадами тот мстит ему за догадку о его удивительных способностях, и в то же время ему почти нравилось слышать от Гиллеля то, в чём он едва смел признаться самому себе. Морис ощущал какой-то мучительный нарыв в душе, и безжалостные слова Гиллеля вскрывали его, точно скальпелем. Но, хотя Хамал безошибочно читал самые потаённые его мысли, он не видел того, что было подлинной мукой Невера. Этого не видел никто, и сам Морис, пытаясь постичь причины своей скорби, угнездившейся в сердце в последние месяцы, тонул в липких и зловонных пучинах, терялся в тёмных провалах и смрадных безднах своей души.
- Да. Вы, наверное, правы. - Он сжал руками виски. - Но я не могу с этим покончить. Я слаб, - его лицо исказилось, он потерянно и жалко улыбнулся. - Эммануэль сказал бы, что я слабостью оправдываю собственную похоть...
- О, вы, я вижу, уже судите себя его словами...
- Он - единственное, что мне по-настоящему дорого. Он ... - лицо Мориса странно напряглось и застыло, - он умеет любить. Вы говорите, я не хочу, чтобы меня любили? Может быть. Не знаю, чего я не хочу. Но знаю, чего хочу, я хочу - любить. И знаете, Хамал, если Эммануэль останется со мной, я... научусь любить и я - найду Бога.
- Бога?... - Хамал странным, долгим взглядом пронзил Мориса де Невера. - Я где-то слышал, что интерес к богоискательству уже есть действие Бога в человеческой душе. Я как-то о Боге не думал... А знаете, мне понравилось, что вы в ответ на мои попрёки не прибегли к излюбленному аргументу подлецов: 'А вы-то, мол, сами!' У вас и в мыслях того не было. Спасибо. Ведь должен признаться, мои собственные представления о женщинах - куда пакостнее ваших. Скоро сам остановлюсь на целомудренном детском самоудовлетворении, ей-богу...- Он вздохнул. - Но поверьте, Морис, знай вы, подобно мне, мысли самих женщин...- Хамал помрачнел и перешёл на шёпот. - Этот мерзавец Нергал, волкодлак чертов, - просто свинья... но в последнее время я действительно способен быть мужчиной только в кромешной темноте. Не могу возбудиться, читая, что она думает. Это мерзость, Морис... Хочется изнасиловать и избить...
Морис поднял глаза на Гиллеля.
- Вы это серьёзно?
- Да, но, боюсь, эти потаскушки только об этом и мечтают...
- Да нет же ... я о Нергале. Почему... волкодлак?
- Что? А ... Да. А вы и не знали? Да, уверяю вас, он - оборотень-вервольф, а Мормо - вампир.
Морис де Невер вздрогнул и побледнел.
- Вы...ш-ш- шутите?
- Да нет. С чего бы? - Хамал недоумевал, совсем забыв, что не все читают мысли собеседников. - Но вы не бойтесь - они не безумны и понимают, что афишировать подобные склонности здесь опасно. Они удовлетворяют свои аппетиты за пределами замка. В этом смысле просто остерегитесь выходить из Меровинга в полнолуние - и только. Это не сущностно. Но вы сбили меня. Я же о другом.
Побледневший Невер медленно приходил в себя. Сомневаться в истинности сведений Хамала оснований не было, но сами сведения своей неординарностью завораживали и ошеломляли. Гиллель же продолжил было рассказ о своих мужских проблемах и женских мерзостях, но, неожиданно взмахнув рукой, перебил себя.
- Тьфу! А ведь до чего странно! Стоит двум мужчинам сойтись вместе, с чего бы ни начался разговор, обязательно свернут на баб!... Но не могу не поведать вам забавнейшую историю одной девственницы, - продолжал он. - Услышал летом от одного знакомого в лупанаре. Пока не забыл. Впрочем, это настолько прелестно, что, надо полагать, запомнится. Так вот, дочь одной разбогатевшей дамы полусвета промышляла в течение семи лет - с тринадцати до двадцати - любопытным промыслом, позволяющим сохранить невинность, умудрившись при этом пропустить через... м-м-м... задний проход свыше тысячи мужчин. Желающие находились постоянно, несмотря на немалую цену. Закончилось всё пышным бракосочетанием с состоятельным джентльменом, которому в дар была принесена непорочность и солидное приданое, заработанное в поте м-м-м... известного места. Приехавший поздравить новобрачных старший брат молодожёна с изумлением узнал в невестке привычный объект своих... высоких чувств, стоивший ему к тому же солидной части семейного капитала. Он пригрозил новой родственнице, что выдаст её мужу, и принудил к бесплатному оказанию ему прежних услуг. При этом, заметьте, он был настолько порядочен и благороден, что никогда не покушался на то, что принадлежало брату как мужу. Всплыло всё случайно. Проболтался старый камердинер, неоднократно наблюдавший всю церемонию через замочную скважину гардеробной.... В чудном мире живём, в чудном, ей-богу... В нём - если девственницы, то ложные, а если педерасты, то, как назло, настоящие. Да-да. Мир de vrais pedes et fausses vierges.
Морис де Невер вдруг поймал себя на том, что, несмотря на проговариваемые собеседником пошлости, он любуется Гиллелем. Густые чёрные кудри, словно руно, обрамляли бледные впалые щеки, а громадные, широко расставленные глаза под тяжелыми складками век искрились каким-то загадочным потаённым блеском. Древняя, даже не голубая, а скорее, индиговая кровь пульсировала в этих венах, гнетущей мудростью Екклесиаста веяло от этого лица. Даже линии носа с причудливо вырезанными ноздрями напоминали Морису буквы иврита. Он подумал, что такое лицо могло быть в юности у Христа, если бы ни это странное, инфернальное свечение глаз.... Или - у Иуды... если бы ни глубина в чёрных провалах зрачков, казавшаяся свободной от зависти и предательства, и вообще - лишенной человеческих чувств. Он отметил про себя, что Хамал, оказывается, развращён и искушен ничуть не меньше, а, возможно, и куда больше его самого, но эта мысль мало его утешила.
- Но хватит. Действительно, что я всё о мерзостях? - прервал сам себя Хамал.- Судя по вашим мыслям, я кажусь вам отродьем дьявола, n'est-ce pas? Боюсь, что равно не гожусь ни на роль Христа, ни на роль Иуды. Если ваше амплуа premier amoureux вполне определено, то я своё ещё не нашёл, - лицо его порозовело.
Он был польщён мыслями Невера и вдруг перестал сожалеть, что его тайный дар стал известен им с Ригелем. Это, в принципе, не страшно. Он знал, что его не выдадут, а, кроме того, у него впервые появились собеседники, от которых не нужно было таиться и обдумывать в разговоре каждое слово. Но с Ригелем полная откровенность была немыслима, с Невером же скрывать себя и свою сущность нужды не было. Хамал потому и был столь словоохотлив сегодня. В кои-то веки можно было выговориться. Кроме того, и он с благодарным чувством отметил это, ни у Невера, ни у Ригеля никогда даже в мыслях не мелькало ничего антисемитского. Сейчас, неожиданно осознав, что нравится Морису, Гиллель был смущён и растерян. Он не привык читать в мыслях собеседника хоть что-то лестное для себя.
Он улыбнулся и расслабился.
- Однако, вы не ответили давеча на мой вопрос. О l'Air Epais...
- Ну, вы тоже не блеснули красноречием. Я о нём читал в нергаловой книге, а после мы с Ригелем случайно на него натолкнулись, - Морис коротко рассказал об их ночном приключении.- А вот вам-то откуда всё известно? Стояли внизу у гроба и подпевали? Я пытался разглядеть участников, но эти чертовы маски и мантии...
Хамал насмешливо покачал головой.
- Не трудитесь, Морис. Меня там не было. Я прочёл всё по мыслям Нергала и Мормо. Их мысли, особенно с перепоя после Чёрной мессы - о, это Песнь Песней! Нет, дорогой Морис. Сам я - плохой адепт вашего христианского Бога, но это не основание для целования зада вашего же христианского дьявола. Азазеллу - козлы. Не понимаю, почему я должен быть в их числе? Назовите это гордыней, но я не считаю себя глупцом. Иногда даже являю проблески подлинного интеллекта. Кстати, вы заметили странность...
- Странность?
- Да, назовём это так. На курсе вообще нет глупцов. Дьявольские духовные искажения - есть и, боюсь, тут мы с вами - не исключение, а вот глупцов нет. А жаль, кстати. Глупец не умеет скрывать свои пороки, умный же превратит их в основополагающие принципы, оправдывающие любую подлость. Вам будет трудно поверить мне, Морис, но покойник Виллигут был весьма умён, и если бы его ум не состоял на службе у его же содомских прихотей... К тому же... вы не знаете немецкий?
Морис отрицательно покачал головой.
- Я-то сперва предположил, что его родовая фамилия переводится как 'добряк Вилли', а оказывается, я сужу по экслибрису на его книгах, в веках она звучала как Willgott - Бог воли.
- Бог воли?
- То есть - дьявол. Так что для него l'Air Epais был, возможно, обретённой родиной духа.
-Чёрт меня подери, я признаться, думал, что после того, как Нергал ублажил-таки Генриха, я избавлюсь от его надоедливых приставаний. Неужто ему Фенрица мало было?
Гиллель неожиданно прыснул со смеху.
-Тут уж я могу просветить вас в полной мере, мсье де Невер. Нергалу, в общем-то, всегда было абсолютно всё равно, куда ткнуться, но он не содомит и предпочитает женщин. Виллигут надоел ему, и Фенриц сыграл с ним третьего дня изуверскую шутку, велев приготовить на их 'любовный' ужин салат с солеными огурцами, молочный коктейль и торт с масляным кремом. Не доверяя проверенным народным рецептам, он заказал в Шаду у аптекаря кварту слабительного, смешал коньяком - и всем этим угостил Генриха. Цель его была проста - он просто хотел несколько дней отдохнуть от его навязчивости. Три дня он и отдыхал...
Морис против воли тихо рассмеялся.
-Родина духа обернулась мачехой?
Хамал кивнул и вдруг помрачнел.
- Эммануэль сказал, что я - по его мнению, Человек Духа. Если только предположить, что духовность придаёт мерзостям оттенок некой гармоничной завершённости, так сказать, одухотворяет их? Но, боюсь, он говорил о другом. Если же то, что тебе воздают, больше того, что ты есть, нужно либо стать выше, либо - исчезнуть совсем. - И увидев, как побледнел де Невер, Хамал поспешил заметить, - это я о себе, Морис.
Оба надолго замолчали.
- Я вначале полагал, что Эммануэль наивен, - проговорил наконец Невер, - Чист и наивен. Потом понял, что просто - чист. Он не понимает многого именно по кристальной чистоте, но ведь всё, что он не понимает - просто мерзость. Не понимать мерзости! - Лицо Мориса де Невера исказилось, и Хамал впервые рассмотрел, как он истомлён и измучен. - А я? Есть ли на свете мерзость, которой бы я не понимал? Вы правы, Хамал. Чем я лучше Нергала, с которым мы сталкиваемся в одних и тех же смрадных притонах? Странно как раз то, что я цепляюсь за Ригеля, так боюсь упасть в его глазах. А ведь, узнай он обо мне всё, он, наверное, просто пожалел бы меня.