- Ну полно вам, Морис...- Хамал поднялся. - Пора. Хотя знаете, вы все-таки не правы, - вдруг заметил он, вернувшись от порога. - Не думаю, чтобы это было значимо, но все-таки вы - лучше Нергала. Вы осознаёте свои бордельные вояжи как гнусность, а наш дорогой Фенриц уверен, что его инфернальные проделки - абсолютная норма. Умение назвать мерзость мерзостью, пожалуй, и есть основной признак нравственности, подлец же всегда скажет, что всё распределяется по гауссиане, а мерзостей не существует как таковых. Покойник Виллигут, кстати, именно так и высказывался.
Он ушёл. Морис задвинул засов и сел на кровать. Потом тихо опустил голову на подушку и лёг. Его глаза неожиданно увлажнились, и сквозь слёзы он долго смотрел на чёрное звёздное небо.
Глава 14. Странного много.
'На Броккен ведьмы тянут в ряд. Овес взошел. Ячмень не сжат.
Всей кавалькадой верховых, чертовок, ведьм и лешачих!'
И.В.Гёте 'Фауст'.
Возросший уровень смертности в Меровинге тревожил не только Хамала. Декан факультета был весьма обеспокоен. Взволнованы были и наставники. Правда, двое из них - преподаватель латыни профессор Рафаэль Вальяно и куратор Эфраим Вил сохраняли странное спокойствие, расположившись у окна в деканате и лениво передвигая по шахматной доске фигурки из слоновой кости.
Экзальтированный и впечатлительный профессор Франсуа Ланери был особенно изумлён тем, что подобное могло произойти в древних стенах Меровинга. Преподаватель греческого Анастасиос Триандофилиди снобистски отметил тот негативный факт, что, несмотря на дороговизну обучения, в университет всё же проникают достаточно странные субъекты. Кто такой этот Виллигут? Его фамилия не значится в Синих книгах. Откуда он, спрашивается?
Его поддержал профессор Реджинальд Уильямс, читавший курс английской литературы. Да, происходит чёрт знает что. Практически все на курсе - сироты. Хорошо хоть - далеко не нищие. Но много странного, да. И физиономии какие-то порочные и любви к искусству ни на грош. Профессор Ланери не согласился. Нет-нет. Есть всё же приятные исключения. Он вспомнил Мориса де Невера. Вот уж воистину, дивная поросль лозы цветущей! А к ак глубоко знает и чувствует историю!
- Странного много, - вернулся к теме разговора профессор Вольфганг Пфайфер, - местные жители как с ума посходили. Уверяют, что видели в окрестностях Меровинга огромного волка. Говорят, что это он зарезал трёх пастухов. У покойников взрезано горло, но все трупы обескровлены и похожи на мумии. И исчезает он-де всякий раз около замка. Чёрт знает что. А ещё говорят, что какая-то фурия носится над замком на метле. Видели и какой-то странный призрак, проходящий сквозь каменные стены. Оголтелые глупцы. Простонародье, тупое мужичьё, что с него взять?
Профессор Вальяно передвинул белого ферзя на соседнюю клетку и молча посмотрел на куратора. Эфраим Вил задумался. Его согнутая в запястье рука с длинными тонкими пальцами и острыми ониксовыми ногтями хищно нависла над рядом чёрных пешек.
Между тем в ночь гибели Виллигута бодрствовали не только Хамал и Невер. Не спал и Риммон. Бродя в Нижнем портале, обдумывая происшествие с Виллигутом, Сиррах устроился на скамье под облетевшими вязами, стараясь увидеть освещённое окно спальни Эстель. Нет. Ему не померещилось. Неожиданно он заметил её на балконе. Её белокурую головку нельзя было спутать ни с чем. Эстель оказалась на перилах и... вдруг взмыла в ночное небо. Чёрный изящный силуэт пышноволосой женщины на метле был отчетливо различим на золотом фоне лунного диска. Через несколько минут она вновь мелькнула среди полупрозрачных ночных облаков, устремилась назад к балкону и тут, наконец, заметила Риммона. Испуганно вскрикнув, юркнула в окно спальни.
...Распахнув двери своей гостиной, Риммон резко свернул к буфету. Налил стакан вина и залпом выпил. Налил ещё и выпил снова. Кровь ощутимо пульсировала в жилах Сирраха. Руки тряслись. Стучало в висках. Дыхание сбивалось. Ноги странно ослабели. Он любит ведьму. Самую настоящую ведьму. Он налил ещё один стакан и вновь осушил его, не почувствовав вкуса. Да, ведьму.
Риммон прошёлся по гостиной. Немного успокоился. Дрожь в ногах постепенно прошла. Дыхание выровнялось. Да, ведьму.
С размаху Сиррах плюхнулся на диван и глубоко вздохнул.
А, собственно говоря, чего он так разнервничался? Столько вздора про них говорят! Но... если правда, что они могут любить только инкубов... Нет, это чепуха. Она... любит... будет ... любить его. Он уверен... Почти ...уверен. Нет. Это всё бредни. Риммон пожал плечами. Инквизиции уже нет. Пусть себе летает...
'Ничего себе - пусть! - всколыхнулся он снова. - Зима на дворе! В одной рубашке! Простудится, сляжет! А если упадёт?! А если кто увидит? О чём только думает?! О, le femme, le femme...'
Риммон вскочил и поспешил в женский портал.
Эстель спряталась за портьерами спальни и тряслась в беззвучном плаче. Её мать убили селяне, сшибли поленом в воздухе и затоптали ногами, крича, что она ведьма. И дернула же её нелегкая! Почему она не утерпела? Неумолимая и неконтролируемая сила полнолуния всегда путала её мысли. Она вдруг становилась каким-то совсем иным, безумным и неуправляемым существом. Небо манило её, метла начинала приплясывать и кружиться около неё. Пересилить этот мощный зов ночного звездного неба и белого лилейного лунного сияния она была не в силах. И надо же было... Он видел всё. Он всё понял. Не мог не понять. Это конец.
Она вспомнила вдруг глаза Риммона, изгиб губ, привычку откидывать волосы со лба. Её власть над ним, которой ей порой так нравилось забавляться, его прерывающееся дыхание и темнеющий, словно от вина, взгляд, когда он смотрел на неё... Неожиданно она осознала, насколько успела привязаться к нему. При мысли, что теперь она потеряет все это, её сердце болезненно сжалось. Да, теперь Риммон уйдёт. Надеяться не на что. Рыдания сотрясали её хрупкое тело.
Ей захотелось умереть... Или убить его... или уничтожить весь Меровинг...
Его приближающихся шагов она не услышала и встретилась с ним глазами лишь, когда он отдёрнул штору.
Да, он всё понял. Не мог не понять. Риммон долго молча смотрел в заплаканные голубые глаза, ставшие от слёз почти бирюзовыми. Молча обнял хрупкие плечи. Поцеловал высокий бледный лоб, и его чёрные пряди впервые перемешались с её белокурыми локонами. Прижал к себе. Долго гладил по волосам. Слёзы Эстель высохли. Спрятав лицо у него на груди, вдыхая исходящий от его сюртука запах сигар и пороха, ощущая тепло его тела и согреваясь в нём, она ликовала.
Симона была права! Он - стоящий мужчина. Он не испугался её странного дара, не бросил её, он остался ей предан! Он любит её! Любит! Любит. Любит...
Ей захотелось смеяться, петь, танцевать, летать...
Летать вместе с ним.
Мысли других девиц были не столь возвышенны. 'Это просто загадочно, куда исчезают деньги?' Для Эрны Патолс этот вопрос был одним из самых непостижимых. Впрочем, она никогда всерьёз не упрекала себя за это, - женщине, которой хватает денег, как известно, просто недостаёт фантазии. Но здесь, в Меровинге, она рассчитывала существенно поправить своё финансовое положение. Однако прошло уже три месяца, а что изменилось? Обстоятельства сложились не в её пользу. Богача Риммона перехватила у неё под носом эта вертихвостка Эстель, о мерзавце Морисе де Невере она не хотела и вспоминать, еврей Хамал оказался чёрт знает кем и не пожелал иметь с ней дела. Мормо никогда не домогался её, но скорее, пугал, нищий Митгарт, в свою очередь, никогда не интересовал её, и лишь Нергал неоднократно пытался затащить её в постель, но при этом и словом не обмолвился о звонкой монете.
Что происходит, чёрт возьми?
Тем временем сонное сознание Нергала потревожил удар колокола. Ему снился Виллигут - танцующим канкан в совершенно бесстыдном женском белье. Генрих то подкидывал ноги вверх как заправская хористка, то крутил тощим задом у Нергала перед глазами. Фенриц чувствовал странный, томящий диссонанс, но нить понимания чего-то важного безнадежно ускользала. О! Наконец-то он понял! У Виллигута вовсе не было тощего зада! Напротив, он был даже излишне, по-женски полнотел в бедрах... откуда же...Новый удар колокола... Где звонят? В каком вообще варьете танцует Виллигут? Нет, чего-то все-таки он не понимал. Колокол ударил снова. Совсем рядом. Отчетливо и гулко. Это Меровинг. Фенриц открыл глаза. Тьфу! И приснится же такое! Нергал потянулся и хрюкнул. Надо рассказать Мормо, он обхохочется. Неожиданно Фенриц вспомнил ночь. Чёрт возьми! Виллигут мёртв. Вот, что он не мог вспомнить во сне!
Одним рывком Нергал спрыгнул с кровати.
Митгарт же был на ногах с рассвета. Сестра спросила о ночном происшествии, весть о котором разнеслась утром по всему Меровингу. Он выразил уверенность, что Виллигут покончил собой: дверь пришлось взламывать, окно было закрыто и снаружи оковано чугунной решеткой. Куратор смотрел и в спальне - балконная дверь тоже была заперта изнутри. Странно только, что он кричал. Впрочем, возможен и несчастный случай, ведь Генрих вечно возился со своими колбами. Мог случайно отравиться.
Хелла кивнула.
Смерть Виллигута стала темой многих разговоров, но все они, в общем-то, сводились к тем же двум версиям, что изложил Митгарт. Девицы не были шокированы - Виллигут им не нравился.
На заупокойной службе все стояли так же отрешённо и молчаливо, как и на похоронах Лили. Лишь только Фенриц Нергал, которому Виллигут порядком надоел в последнее время своими приставаниями, блаженно улыбался, жмурясь, почесывал за ухом и тихо мурлыкал: 'Encore une etoile, qui file et disparaît...' 'Ещё одна звезда, упавшая и исчезнувшая... ' Мормо отнёсся к смерти Генриха так же, как в своё время Нергал - к убийству Лили.
'Requiescat in pace' 'Да почиет в мире', - донеслось откуда-то с хоров. 'In pice, в смоле', если я что-то в этом понимаю', - вяло подумал стоящий недалеко от гроба Бенедикт Митгарт, с тоской предполагая, что именно ему с Нергалом, Мормо и Риммоном придётся тащить тяжёлый дубовый гроб на погост. И он не ошибся.
Речь священника Меровинга отца Бриссара на кладбище была немного скомкана и сумбурна. До него дошли разговоры о весьма греховных склонностях покойного, но теперь - Бог ему судья. Опуская гроб в могилу, Риммон случайно, заторопившись, отпустил веревку раньше остальных, и гроб в яме слегка перекосило. Но в остальном всё прошло чинно.
- Очень милые были похороны, - вернувшись с кладбища, констатировал Нергал - и заказал себе и Мормо рыбные тефтели с risotto a la Milanese. Как-никак, пятница, день постный.
И никто не обратил особого внимания на то, что отдать последний долг покойному не пришли ни Морис де Невер, ни Гиллель Хамал.
Часть 4. Декабрьское полнолуние. Луна в Близнецах.
Глава 15. Третья смерть в Меровинге.
Молитвы. Камни. Стихи.
Для презрения к смерти вовсе не нужно ни храбрости,
ни несчастий, ни мудрости. Иногда достаточно скуки.
Френсис Бэкон.
'Хромой сонет, ума его творенье, в честь Беатриче...'
'Много шума из ничего'.
У. Шекспир.
Спустя четыре недели, незадолго до Рождества, Хелла сказала Бенедикту, что хотела бы съездить в город. Он проводил её. Отъезд сестры Митгарт воспринял как прекрасную возможность сделать то, что давно намеревался. Он с самого утра сжёг в камине все бумаги, которые счёл личными или компрометирующими, тщательно убрал стол и комнату. Вернувшись с лекций, методично продолжил начатое утром. Скрупулезно пересмотрел содержимое своих карманов, перебрал фамильные документы. Кажется, всё.
Он наклонился и из нижнего ящика шкафа вынул пистолет, завернутый в кусок истёртого зеленого бархата. Зарядив его, ещё раз осмотрел комнату. Встал, запер дверь. Вновь вернулся к дивану. Не оставить ли всё же записку Хелле? Минуту подумав, решил, что не стоит. Поднеся дуло к груди, хладнокровно выстрелил.
Прошло несколько минут. В дверь осторожно постучали тремя ровными ударами. Митгарт услышал голос Риммона:
- Бенедикт! У Вас всё в порядке?
- Да, Сиррах. Упала вешалка, извините.
Шаги Риммона затихли в глубине коридора. Митгарт сжал и снова разжал руки. Пощупал пулевое отверстие в груди. Боли не было. Крови - тоже.
Чёрт знает что. Пуля, пройдя навылет через сердце, оставила отверстие в диванной подушке. Около получаса Митгарт сидел почти неподвижно. Наконец поднялся и, накинув сюртук, вышел в коридор - и неторопливо побрёл по внутренней галерее. Ему встретились профессор Вальяно и куратор, занятые беседой. Он поклонился, и ему кивнули на ходу. Эрна Патолс величаво прошествовала по ступеням. Она спросила, как он находит красоту ночи? Он ответил, что нынешнее полнолуние словно придаёт ему сил. Мимо прошёл Мормо, странно на него посмотревший и даже заботливо осведомившийся о его здоровье, что было совсем несвойственно Августу. У входа в библиотеку Митгарт столкнулся с Нергалом. Он поклонился, и Нергал ответил ему тем же. Фенриц улыбнулся, при этом конец его длинного носа шевельнулся, а в глазах мелькнула тень недоумения. Фенриц свернул в коридор, напоследок окинув Митгарта пристальным взглядом желтых глаз.
Рана в груди на следующее утро исчезла, но дыра в диване - осталась.
Заметил Митгарт и начавшиеся с ним после смерти странные мутации, то разложения, то регенерации тканей. Каждый день он открывал в себе новые интересные свойства и изменения, и невольно вынужден был признать, что его бытие после смерти было интереснее и насыщеннее того, что он вёл при жизни. Втайне он с любопытством изучал свои новые возможности...
Через день вернулась сестра. За время до её отсутствия не произошло никаких событий. Заходил Риммон. Перебросились в картишки, выпили, поужинали. Ел Бенедикт теперь со странным, словно удвоившимся аппетитом. Поговорили о последних событиях, о Виллигуте. Помимо прочего, Митгарт спросил, что думает Риммон о самоубийстве. Сиррах видел в суициде нарушение этикета. Не следует являться к Господу незваным гостем. Это неучтиво.
Так или иначе, третья смерть прошла в Меровинге незамеченной.
-... Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen Tuum, adveniat regnum Tuum, fiat voluntas Tua, sicut in caelo, et in terra. Рanem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris, et ne nos inducat in tentationem, sed libera nos a malo. Quila tuum est regnum, et patentia, et gloria in caecula. Amen - слова молитвы Эммануэля доносились до Риммона из гулкой глубины храмового притвора.
Рождественская неделя прошла в Меровинге тихо. Большинство студентов разъехалось по домам, но Ригель, несмотря на неоднократно повторённое Морисом де Невером приглашение поехать в его имение, остался в замке. На последней вечеринке он заметил странный взгляд Симоны на Мориса, взгляд почти рабского обожания, взгляд преклонения. Сердце Эммануэля болезненно сжалось, ногти с силой непроизвольно вонзились в ладони. Но, преодолев усилием воли минутную слабость, он стал внимательно присматриваться к Симоне и Неверу. Он подметил ещё один её взгляд, исполненный той же страсти и любви.
Эммануэль хотел побыть один, разобраться в себе.
Не уехали брат и сестра Митгарт, Хамал и Риммон. И без того полупустой замок в эти дни и вовсе обезлюдел.
...Сирраху тоже было тоскливо. В течение последнего месяца дела его пошли на лад. Эстель неизменно встречала его появление улыбкой, не отвергала подарки, не отказывалась от приглашений, откровенно кокетничала с ним. Пена кружев подола её платья по временам поднималась почти до округлой коленки. Губы Сирраха сразу пересыхали, черты обострялись. Она уже не обращала никакого внимания на Мориса де Невера, и Риммон почти перестал ревновать. Она даже сказала Симоне, разумеется, так, чтобы Сиррах случайно это услышал, что он удивительно мужественен и по-своему очень красив. И хотя изначальная его страсть погасла, сменившись болезненным чувством очарованности, зависимости и боли, Риммон был счастлив.
Но теперь Эстель уехала, и мир вновь опустел. Сиррах целыми днями бесцельно шатался по залам Меровинга, а вечерами сидел у себя, глядя на колеблющееся пламя свечи, иногда безуспешно пытаясь что-то читать. В эту ночь, в начале января, он забрёл в храмовый притвор, где натолкнулся на Эммануэля, стоявшего на коленях перед алтарём и молящегося. Сам Сиррах не молился никогда, даже в иезуитской школе он просто бормотал затверженные слова, не вникая в их смысл, и сейчас с недоумением слушал слова молитвы Ригеля. Странно, но уходить не хотелось. Ладанное курение медленно струилось от еле горящих лампад, но его запах, обычно неприятный Риммону, сегодня мягко обвил его и, казалось, проник в душу. Стало спокойно, и такой безмятежной тишины в своей душе он не помнил.