Виноградова Оля
Баю-баюшки баю, не ложись на краю. Придет серенький волчок...
Колыбельную мне пела в детстве мама, силы возле моей кроватки. Помню, лунный свет в оконце, огарок свечи на подоконнике и кромешную темень за окном. Я спрашивала: зачем мама каждую ночь ставит свечку и следит, чтобы она до первых петухов оставалась зажженной? А она улыбалась и вновь пела про волчка. Надо сказать, с краю я никогда не ложилась. Не то, чтобы боялась, но мало ли...
Еще помню колечко на мамином пальце. Когда она гладила меня по голове оно всегда кусалось. Простенькое, серебряное в виде волка, кусающего себя за хвост. Она стеснялась его и всегда прятала на людях под повязкой, а деревенским кумушкам говорила, будто чесучая болезнь к руке привязалась, а вылечить недосуг. Но я-то знала, что руки у мамы чистые, да белые.
Еще мама никогда не рассказывала мне про отца. Как будто и вовсе его не было, но я-то знала... Раз у других есть, значит, и у меня должен быть, только вот где-то не с нами он был.
А потом мамы не стало. Я совсем не помню эту ночь и несколько следующих дней. И похороны не помню. Хотя деревенские говорили, что нашли меня у мертвого тела матери на пороге дома нашего и будто в крови я вся была, а в руке клок волчьей шерсти сжимала и то самое колечко мамино. Но я не помню. Ни колечка, ни шерсти у меня не осталось.
Как в себя пришла, так через седьмицу за мной тетка приехала. Деревенские говорили: из самого Соснового Бора, а мне дело до этого Бора не было. Родное Лихопутье покидать не хотелось - тут мамина могила осталась, куда я каждый день ходила, да цветы полевые носила, но деревенским сирота в тягость, вот и пришлось собирать узелок, да с теткой в Сосновый отправляться.
Тетка моя, Агнешка, красивая да статная была, только больно странная. По ночам запиралась и мне наказывала не уходить никуда из постоялых дворов. А куда я пойду? Я же никого кроме нее не знала, вот и сидела мышкой, смотрела в темень за окном, да все разглядеть пыталась. Что? А вот этого я не знаю, но будто ждала кого-то.
Под конец третьей седьмицы пути Агнешка еще стране стала, хотя куда уж больше-то?! Она схуднула, черты лица ее заострились и кричать она стала - одергивать меня постоянно, а потом прощенья просить и плакать украдкой, отвернувшись, да только я после платочек ее развернула и ахнула: кровавыми слезами плакала моя тетка...
Не знаю, как сложилось бы дальше, но приехали мы на вторый день четвертой седьмицы. Село было большое, дома зажиточные. Пашни разбиты во всей округе. Дети сытые да одетые, обутые по дорогам бегали, но мы не в село поехали, а обогнули его, да по дорожке в лес свернули. Вскоре остановилась Агнешка у крепкой из избушки. Вот тут-то я и поняла все: ведьмой была моя тетка.
Когда я побожилась немного, то стала она меня примудрости своей учить. Конечно, таланта у меня было кот наплакал, но в травах я быстро разбираться стала, да хворь научилась определять. Скотине разродиться помогать наловчилась, а чуть позже и деревенским девкам.
Сперва не доверяли они мне, но после ручки целовали и говорили, мол, золотые они у меня. Только всё равно косились на меня в Сосновом Бору, не стала я для них своей. И тетка моя тоже, хотя жила у них много лет.
Сосновцы тоже странные были. Ни одной собаки в деревне, а кошек домов пять из шести сотен держали.
Летам к тринадцати я всё же подружками обзавелась. Да и парни меня замечать стали. Правда, насмешничали над моим куцым черным хвостикам. Оно и понятно: Сосновские девки светлыми косами до пять щеголяли, а мои курчавые коротышки воронова крыла цвета их красоту оскорбляли.
Больше всех насмешничала Ярмина, но и подругой она самой близкой была. Вот как ты получается? Я только вздыхала и терпеть приучалась. Похоже, мне так жить всю жизнь предстояло.
Из парней уж больно Михась меня доставал. Шуточки его, что нож резали, пару раз я даже ему вихры дергала, да форму носа исправляла, после чего шутили надо мной только издали.
Я вообще девка боевая росла. За словом в карман не лезла и кулаками махать не стеснялась. Только перед тремя людьми робела: тетка моя, Ярмина да брат Михася - Вацлав, заставляли меня очи по полу возить.
Первой я благодарна была. Как подросла, так оценила и доброту ее, и сдержанность, и то, что место матери занять не пыталась. А что до странностей в дороге, так не было их больше... Ни разу голос на меня Агнешка не повысила.
Ярмина же красотой брала. Волосы - чистый лен. Глаза синее васильков на поле. Ноготки аккуратные, ножки в сапожках. Стать ладный расшитый бисером и атласными лентами сарафан прикрывает. В косе всегда бубенчики с колокольчиками перезваниваются.
А Вацлав... Тот... Ледышка, она и есть ледышка. Ежели смотрел на меня, то вмиг до костей пробирало. Будто виновата я была перед ним лично и перед всем миром заодно. Говорил всегда сквозь зубы - будто плевался. Но чаще всего не замечал просто, а я старалась ему лишний раз на глаза не попадаться.
Глава первая
Я опрометью выскочила из дома, позабыв гостинцы от хозяйки. Злость изнутри разрывала меня, но поделать с ней пока я ничего не могла.
А все он, Вацлав, проклятый!
Надо было ему заявиться Маришу проведать, будто без его соизволения, дочка ее не поправится. А она поправится, ибо хворь я из ее тела отварами да мазями выгнала, ребеночку будущему ее ничего не грозит, но разве ледышка эта хоть слово благодарности сказать может?
Пошла вон...
В лицо плюнул!
И я пошла, а делать-то что? Спорить со старостой я не собиралась, но как же хотелось ему на ногу наступить, когда я мимо него бочком пробиралась! Он ведь даже с дороги отойти не подумал! Гад, как есть гад ползучий!
- Куда торопишься, Янэшка? - Остановил меня вопрос.
Я головой закрутила, запнулась и в пыль на колени бухнулась. Аккурат перед туфельками Ярмины.
Да что ж ты делать будешь?!
- Не куда, а откуда, - пробурчала, поднимаясь. Подруга руки подать не додумалась. Видать, замараться боялась.
- И откуда же ты торопишься? - Засмеялась девушка.
- Уже не важно, - я не поддержала веселья. И рассказывать о короткой встрече с Вацлавом не собиралась.
- Тогда, может, с нами пойдешь на реку? Жарко сегодня, - протянула Ярмина, махнув на себя рукой.
На реку?
Я задумчиво пожевала губу. Отчего нет? Агнешка моя помощь до вечера не понадобится. Травы мы за полночь собирать пойдем. Баню вчера топили: мылись да белье стирали. Кур она сама накормит, а другой скотины мы не держали. Деревенские нас продуктами охотно снабжали, а с урожая так обязательную плату за ведьмовство староста исправно привозил на телеге, так что нужды мы не знали.
Ярмина моего ответа не дождалась. За ней потянулась стайка девушек. Я пристроилась в хвост и в очередной раз задумалась о причинах ненависти Вацлава ко мне. Почему? Чем сирота в неполных семь лет могла ему насолить? А ведь насолила исправно, раз он меня видеть не может.
Эх, уйти бы отсюда, да некуда. Тут хоть под стылыми взглядами, да пристроена. Если повезет, то и мужа какого найду. Если нет, то ребеночка от залетного молодца покрасивше приживу. Стыдоба, но с травницы какой спрос? Про нас и так говорят, будто с лешими путаемся, ибо не может женщина без мужика долго. Оно и верно, Агнешка пропадает порой на пару дней куда-то, а возвращается довольная, разве что счастье из ушей не льется. Выходит, есть у нее отрада. Не в Сосновом Бору точно - такое не утаишь, вот и бегает в одну из соседних деревень поменьше.
Думы скрасили дорогу.
Девушки высыпали на неширокую песчаную косу у реки и споро принялись стаскивать сарафаны. Я не торопилась, шныряя по кустам взглядом. Они ж по всей деревне прошли, ни за что не поверю, будто парни с Михасем во главе шанс упустят! Девкам-то всё равно, они, может, специально свои прелести демонстрируют, а мне показывать нечего.
И точно... Вот оглоеды малохольные!
Бочком, бочком, я обошла плотные заросли по перелеску, сорвала по пути прутья подлиньше и покрепче, измучившись, нашла едва заметную взгляду тропинку свежую и тихо прокралась по ней. Встала за спинами возбужденно перешептывающихся ребят.
- Ох, ты смотри, Минка-то, Минка хороша как!
- А Любава тоже ничего. Вон какие титьки - яблочки спелые, так и хочется лизнуть их!
- А мне Сонюшка милее: ножищи у нее от ушей!
Поганцы!
Ведь ничему не учатся!
И я вытянула первого хворостиной по оттопыренной заднице.
- Ой! - Взвизгнул парень.
- Ай! - Передразнила я и принялась хлестать всех подряд обеими руками. - Оглоеды! Коты подзаборные! Вот я вам задам сейчас! Гляделки ваши поганые повыковыряю, да языки грязные поотрываю! Ишь чего удумали, за девками подглядывать, да титьки их за глаза обсуждать. Свои отрастите и щупайте или лижите!
Парни рванули через кусты. Хорошо рванули, с подвыванием и руганью забористой. Меня почем свет крыли, только мне всё равно. Пусть орут. Им еще и матери дома добавят, ибо девки во рту такое событие удержать не сумеют.
Ребята до самой воды добежали, а там и оторопь на девчонок напавшая прошла. Визг, писк и брызги: девки давай малохольные водой охаживать. Не больно, но приятного мало, когда вода пополам с песком речным в глаза летит.
Я стала руки в боки, не выпуская розг. Смеялась до слез. Уж больно жалко любители натуры на природе выглядели. Истинно коты с опущенными хвостами. Так и проморгала Михася.
- Ай! - Теперь мой черед визжать настал. - Отпусти меня, дурень!
- Разбежался! - Рявкнул Михась, перехватил меня и вместе со мной в реку кинулся.
- Ах ты парша приставучая! - Я замахнулась кулаком, ибо хворостины куда-то запропастились. - Я ж тебя в узел скручу! - И захлебнулась водой.
Замутилась речка перед глазами. Защипало веки и обидно стало до слез. Легкие быстро огнем зажгло, неужто утопит?!
Ан нет.
- Остыла, дурища? - Вытащил меня Михась и встряхнул.
Я всхлипнула. Глаза протерла и со злостью уставилась на парня. - Ну, что гляделки вылупила, курица? - Он снова встряхнул меня.
- Сам ты петух щипаный! Ты зачем меня в воду макнул?
- Так ты ж купаться собиралась, вот я и помог немного.
- Еще скажи по доброте душевной! - Огрызнулась.
- Ага, по ней самой, душевной. Ты ж нас ниже пояса тоже по ней отходила, а долг платежом красен, не так ли?
- Я за вами голыми не поглядывала! - Взвизгнула. Обошла Михася и поплелась к берегу. Мокрый сарафан отяжелел и неприятно вился вокруг ног. Туфли размокли. Теперь домой босиком идти придется, иначе ноги натру, а то и туфли, и так не первой свежести, совсем развалятся.
- Стой, Янэшка!
Михась выбрался следом.
- Чего тебе? - Я, подвернув сарафан, выжимала сорочку.
Парень смотрел на мои ноги. Нехорошо так смотрел, словно облизывался пес на кость. - Ну?! - Я поспешно опустила подол сорочки.
Михась очнулся. Щеки его румянец тронул.
- Я вот чего... - Он замялся. - Тебе глянулся кто из наших?
- Чегооо?! - Я чуть на попу не села от неожиданности. - Тебя-то это с какого перепуга интересует?
- Не меня это интересует! - Внезапно разозлися парень. - Стал бы я тобой, курицей, интересоваться!
- И кто тогда?! Уж не Чиш ли? А может быть Ганька? Или дубовая башка Костан? Знаешь что? Иди вы к Лешему на пенек, да посидите чуток, авось понравиться! - Выругалась я. - Кто хочет, пусть сам подойдет и спросит. Вдруг он-то мне и глянулся! - Я махнула рукой, развернулась и пошла в лес.
- Да стой же! - Далеко мне уйти не дали.
Михась схватил меня за плечо, развернул к себе и ткнулся ртом в мои губы.
Вот такого я точно не ожидала!
Ноги подкосились и если бы не держал меня парень, то легла бы на землю подрубленной елочкой.
Поцелуй был приятен. Наверное. Не знаю. Меня ведь не целовали раньше, сравнивать не с чем! Описаний-то я наслушалась, но так ли правдивы? Как это звезды взрываться могут? А сердце тонуть в омуте? А радуга перед глазами вспыхивать? Они ж закрыты!
Кстати, а чего это я?
- Пусти! - С силой оттолкнула парня. - Совсем сбрендил? Только попробуй еще раз... губы свои распустить! - Я нарочито брезгливо вытерла рот рукавом.
Михась окинул меня хмурым взглядом. Парень тяжело дышал, раскраснелся, а в штанах у него бугор вздулся. Мамочки, это он что же... того?!
Ик?!!!
От испуга я икать начала. Желудок целиком к горлу подкатывал и выпрыгнуть норовил.
- Моя будешь, - отдышался Михась. - В седьмую ночь седьмого месяца, как положено, а до тех пор, если увижу кого рядом с тобой - загрызу! - Рыкнул деревенский и скрылся в лесу.
- Пес бешеный! - Крикнула я вслед ему, погрозила кулаком и за голову схватилась. Это что же делается-то?! Как же мне этого оглоеда от своего порога отвадить?!
И я со всех ног бросилась к своему дому. Агнешка должна была помочь. Как никак она в этих самых делах опытная!
***
Я куталась в теплую шаль Агнешки и прихлёбывала из глиняной кружки травяной успокоительный чай. Нервы с молоду беречь надо, а мне из каждый второй норовит попортить. Тетка давала указания. Очень сосредоточенно и серьезно перечисляла что мне следует делать в в первую седьмицу седьмого месяца, особенно в ее последнюю ночь. Я слушала и понимала, что когда-то все тоже самое мне рассказывала мама. Но ведь это все глупые сказки про оборотней?!
Или... нет?
Всю седьмицу носа на улицу не казать. Сидеть дома тише мыши в подполе. Трижды в день обтираться тряпицей в настое жгученника смоченной. К окнам и дверям не подходить. Свое так вовсе заколотить досками и каждую ночь до утра свечу на подоконник ставить. На кровати с краю не ложиться. На звуки со двора не реагировать, дверь и окно не открывать и уж тем более не выходить на улицу, даже если сама Агнешка звать будет!
Я слушала и удивлялась. Как так то?! Михась ко мне в полночь с товарищами ломиться будет? Да на кой ляд я ему сдалась? Он же меня курицей называет!
Только... Только не шутила тетка. Сердцем я чуяла.
- Агнешка, что происходит? - Тихо спросила. Мне стало не по себе.
- Не сегодня, милая. Я объясню тебе все после седьмого дня седьмого месяца.
Эх, когда Агнешка так говорила, то настаивать бесполезно. Ее слово - кремень, но клятву взять не помешает.
- Клянешься?
- Клянусь! - Тетка ударила ладонью по столу. - Ладно сиди, а я пока пойду с Михасем потолкую. Может и удастся миром решить.
- Миром? - Я удивилась. - А с кем ему воевать-то? С тобой не посмеет! - Я самодовольно усмехнулась. Агнешку в деревне уважали и боялись. Правда, я не понимала почему, ведь тетка моя добрая и жалостливая несмотря на железный характер. Никому она в помощи не отказывала, ан нет, всё равно люди ее близко к себе не подпускали. Странные они, Сосновцы.
- Ох, Янэшка, если бы только знала... - Вздохнула женщина. - Ну да ладно, ждать недолго осталось, а там посмотрим как оно сложится.
Знала... Знала... Развели тайн на весь мир хватит. Но одно радовало, что ждать действительно оставалось недолго. Всего три седьмицы и второй месяц лета вступит в свои права.
***
А на следующий день Агнешка будто и забыла о вчерашнем. Как обычно меня с поручениями отправила. По Сосновому я чуть ли не тайком пробиралась. Все боялась Михася встретить, но он не показывался. Как и через день, и еще один... Его вообще всю седьмицу видно не было! Но после...
Парень подкараулил меня в лесу. Я возвращалась из деревни, где помогала здоровущей свинье разродиться, а Михась из кустов выпрыгнул.
Смотреть на него было страшно. Кто-то его хорошо отметелил, но синяки уже сходить начали. Я встала, как вкопанная, думая могла ли Агнешка разойтись, а потом сообразила, что вряд ли женщина, пусть и силой не обделенная, отделала здоровущего парня. Нет, тут мужская рука нужна, чтобы так уродовать.