Вокруг левого глаза лиловым и желтым разрисовали. На глазном яблоке красные маки лопнувших сосудов увядали. Правое ухо рваная полоса раскроила на неравные части. На шее шрам под ворот рубахи уходит. Кулаки распухли, видать, защищался, но силенок или опыта не хватило.
- Это тебя кто так? - Вымолвила, выдохнув.
- Упал!
- И на чей же кулак?! - Не могла не съязвить я.
- Тебе зачем знать? - Михась поджал губы.
Разговор ему явно не нравился. И подкараулил он меня не за этим, но что ему надо выкладывать не спешит, оттого и подначки мои принимает.
- Ну как же, пойду за честь твою вступаюсь да за рожу расквашенную, раз сам не смог. Слабак! - фыркнула и руки на груди сложила, показывая свое отношение.
- Ах так! - Вызверился парень.
В один миг ко мне подскочил, за руки схватил, подножку подставил и на лесную подстилку из сосновых иголочек опрокинул, а сам сверху навалился и целоваться снова полез!
- Пусти! Пусти собака страшная! - я губы сдала и давай головой вертеть, и ногами лягаться да выгибаться, чтобы сбросить с себя Михася. - Я все Агнешке расскажу, она тебя таким зельем попотчует, что вовек с горшка не слезешь!
- А мне всё равно! - Рыкнул парень. - Хоть Вацлаву, моей будешь, я сказал. Ему удалось обслюнявить мои губы. Получив желаемое, Михась откатился в сторону и самодовольно усмехнулся, глядя как я пытаюсь отплеваться. - Да ладно тебе, курёнок, понравилось же!
Я бы промолчала, но это его снисходительное "курёнок"... Ишь господарь нашелся! Вскинулась я, парню в нервное сплетение под грудиной кулаком ткнула, коленом на грудь парня надавила, за ноздри поддела и в рожу его наглую прошипела:
- Если жениться надумал, а хоть бы и нет, но поухаживать, то уважение ко мне поищи в своей дурной башке, а то все нахрапом взять пытаешься! Ты так далеко на мне не уедешь - не кобыла я бессловесная. Еще разок что-нибудь эдакое выкинешь или обзовешь меня, я тебя самого в упряжь обряжу и по деревне всем на потеху голышом проведу. Уж найду как дельце эдакое провернуть. Понял меня? - Я отпустила Михася.
Сосновец смотрел на меня волком. На лице написано что он о моих словах думает и куда я могу пойти. Но и я отступать не собиралась.
Прежде всего плевать мне на Михася. Не готова я ни с кем в сено прыгнуть, просто не думала об этом, а еще не нравится мне никто из деревенских. Я их и так и сяк крутила в голове, по всякому представляла, но не вижу их рядом и все тут! То ли время мое не пришло, то ли они своими насмешками мне охоту отбили миловаться с ними.
А зачем я это Михасю наговорила? Так отчего не проверить? Может мне пинок нужен, чтобы все эти обжимания да слюнявые поцелуи распробовать, так что не воспользоваться предложением? Он сам голову в петлю сунул. Но без уважения я не согласна! И так меня всей деревней склоняют, а с его подачи и вовсе гулящей девкой назовут, когда он всем языком растреплет!
Я пошла домой. Парень за мной не поплелся. Видать, тяжела пища для его умишка пришлась. Долго переваривать будет.
Ступив на порог избы, я сразу принялась жаловаться, попутно отмечая, что воды хорошо бы натаскать, полы подмести и половинки вытрясти. Что-то не сделала этого тетка.
- Агнешка, представляешь, Михась опять...
Я вошла в комнату.
И обомлела.
За столом сидел Вацлав, и если бы он не был так бледен, то сказала бы я что лицо его почернело от злости. И тут-то я все поняла: это же он брата своего под орех разделал! И за что?! За то, что я ему приглянулась?! Это насколько меня ненавидеть надо!
- Ой! - Вырвалось у меня. - Пойду я, пожалуй. Черники к вечеру насобираю. Пирожков страсть как хочется! - И развернулась. Бежать, бежать отсюда...
Михась, он, конечно, дубина стоеросовая, но второй раз его под кулаки Ледышки я не пущу. Не по-людски это, и тем более не по-братски.
- Стоять! - Резкий окрик пригвоздил меня к месту. Захотелось съежиться, пригнуться и половичком притвориться. Причем грязным половичком, засаленным, чтобы побрезговали руками трогать. - Так что Михась опять?
Я повернулась, вздохнула и бросила взгляд на тетку. В ее глазах застыла тревога. Она едва заметно качнула головой, мол, рассказывай.
Я задохнулась. На сей раз от гнева.
Рассказывать? Чтобы Вацлав его пришиб за ослушание?! Да ни в жисть я другого человека под каменную плиту не подведу!
- Обзывался, - отрезала я. - Курицей меня назвал и другими словами обидными.
Агнешка прикрыла глаза и вздохнула.
- Вацлав, не надо... - Сказала она и положила руку на плечо старосты.
Да-да, сиди спокойно, жри щи, которые тетка вчера сварила, да рот свой не раскрывай для другого.
- Правда? - Мужчина мягко сбросил руку Агнешки и встал. - Значит, обзывался? - Он подошел близко. Очень близко. Он никогда настолько не приближался ко мне?
От Вацлава шел жар, как от раскочегаренной печки. Мои щеки мгновенно занялись румянцем. Стало трудно дышать. И это кострище я всю жизнь Ледышкой считала? Собака страшная!
Я отступила назад. Запнулась о порог и опрокинулась назад, но до пола не долетела: староста поймал и на ноги поставил.
Он ко мне прикоснулся!
Я с ужасом смотрела на руку Вацлава, гадая чем придется заплатить за его благородство. Он Михася не пожалел, меня вовсе живьем в землю закопает... И только я себе картину эту представила, как мужчина наклонился, обнюхал мои руки, а затем уткнулся носом в шею и шумно вдохнул...
Ик?!
Я от волнения всегда икаю. И тут не удержалась. Стояла ни жива, ни мертва, лишь грудь ходуном ходила, да губы тряслись. Из головы вылетело вообще все, даже то, чего там отродясь не было. Только одна мысль заполошно билась о лоб: где, нелюдь, этот дуб в сосновом бору нашел, чтобы с него рухнуть? Или он с сосны ближайшей нырнул?!
- Вацлав, остановись! - Как между нами удалось вклиниться Агнешке ума не приложу, но пролезла ужиком, да закрыла меня собой. - Уходи, староста, и чтобы ноги твоей седьмицу здесь точно не было. И брата своего вразуми, но не так, как ты недавно сделал, а по-человечески поговори с ним. Чего уж скрывать-то? Он и так обо всем догадался, чай не бестолочь.
Сосновец молчал. Его взгляд был пьяным от злости, ненависти и... и... А леший знает чего еще, но на меня никогда и никто так не смотрел.
- Янэшка, иди за черникой. Только медленно иди. Бежать не вздумай, - меня дважды упрашивать было не надо. Я на полусогнутых ногах поплелась к двери мечтая оказаться во дворе. Желательно другого дома и другой деревни. А ты, Вацлав, сядь, я тебе чайку налью. Того самого особого... - Услышала я краем уха.
Ага, ага, налей ему, от мозгового воспаления, да для разжижения крови, а то она старосте нашему в темечко ударила и на всякие непотребства толкнула.
Во дворе я вымыла в кадушке у курятника руки и шею вытерла. Он меня как собака обнюхал. Тьфу! Противно... Сначала Михась, теперь вот Вацлав с цепи сорвался... Клещи их что ли покусали какие?!
Я сняла туесок с гвоздя и направилась за черникой. Лес сразу за двором начинался. Конечно, сосновый, но чистый и светлый. Соседки стояли как на подбор. Внизу, под деревьями, рос малинник да земляничник, а вот за черникой чуть дальше в сырую низинку идти надобно.
Я не боялась. Волки у нас водятся и иная живность проживает, но они людей не трогают. Тетка про давнюю договоренность с Лешим рассказывала. Дескать, мы не озорничаем, нас за это не трогают. Так или нет, но зверь на моей памяти никого не задрал. Кусали - да, но дальше дело не шло.
С черникой до вечера проваландалась. Было ее достаточно, только возвращаться не хотелось. Вдруг в избе "печка" еще искрами плюется? Попадет одна на меня, я и сгорю на месте, а пепел ветер унесет и не вспомнит меня никто, под горячую руку старосты угодившую.
Заполнив туесок, я села на пенек и принялась ворон считать да с кукушкой перекукиваться. На шум и Леший пожаловал.
- Ты чего сидишь, Янэшка? - Зеленоволосый мальчишка юлой закрутился вокруг меня. - Что нос до земли свесила, хвост опустила?
- Нет у меня хвоста, Лешик, опять забыл?
- Тьфу, нелегкая, вечно про вашу ущербность не помню! - Хитро блеснули травяной зеленью глаза лесного хозяина. - Ай и ладно, носа нам хватит! Так что за комар на него сел?
- Вот такенный, да здоровенный! - Я раскинула руки на всю длину. - Вацлавом зовут.
Мальчишка присвистнул. На мгновение присел, но тут же вновь продолжил пляску.
- В чем не сошлись?
- Да сошлись как раз, нос его и руки мои. И шею он обнюхал, подлец рогатый! - Не сдержалась я.
- Так ли уж и рогатый? - Захохотал Леший.
- Да натуральный олень! Вот чего он ко мне прицепился?! - Возмутилась я.
Леший помрачнел. Мялся, мялся, а потом огорошил:
- На роду тебе это написано, Янэшка.
- Вот, и ты туда же! Развели тайны! И тоже ничего не объяснишь?
- Не могу, - помотал головой, - Агнешке обещал. Она сама тебе все расскажет.
- Да уж обещала. Ладно, Лешик, пойду я, авось ушел дикарь этот.
Вацлав и правда ушел.
Агнешка воды на печь поставила, согрела. Мы вместе опару поставили, пирог с черникой испекли, чтобы ягода не пропала. Все проделали молча, а что воздух словами месить? И так все непонятно, нечего большую сумятицу вносить?
Но на ночь тетка не удержалась. Запретила мне со двора выходить. А я и не больно хотела. Мне хватило и внимания и его отсутствия. В деревню Агнешка сама собиралась ходить. Оставалось надеяться, что никто разродиться не соберется, тогда придется мне всё же наведаться в Сосновый бор.
Так и порешили.
Я хозяйством занималась: весь дом перетряхнула, перемыла, трав насобирала, а тетка моя по больным да страждущим бегала. До первой седьмицы седьмого месяца время быстро пролетело. Я даже забыть успела об обещании Михася и странном поведении Вацлава, но накануне накатил на меня страз беспричинный и в ушах все мамина колыбельная звучала: не ложись на краю...
Испугавшись, я за молоток схватилась и гвозди. Доски в сарае отыскались. Прошлым летом нам деревенские крыльцо чинили, вот и осталось дерево. Выкинуть хотели, но тетка не позволила. И правильно, что добру пропадать?
На стук Агнешка выскочила. Помогла доски на окно приладить. Наличники резные беленые жалко было до слез дырявить, да паника подгоняла - быстрее, быстрее, сильнее колоти, щелочки не оставляй. Придет волчок, просунет коготок и утащить во лесок под малиновый кусток, под калиновый мосток...
Молоток из руки выпал, да прямо на ногу!
Я запрыгала, завопила, ногой задрыгала... А в голове ласточками думы удивительные замельтешили. Есть, есть на нашей речке и малинник, и мосток, чьи перила калиновыми ветвями переплетены искусно! И сказки про оборотней тоже вспомнились! Только нет же их, правда?
Дурно мне стало. Кое-как последнюю доску прибила, в дом метнулась, отвара напилась, да спать засветло легла, не забыв про свечку.
А ночью...
Проснулась от волчьего воя. Раньше никогда меня зверье лесное не будило, но этой ночью... Перекликивались звери азартно. Добычу что ли загоняли? Один раз девичий визг послышался, но что девкам в лесу ночью делать? Они не совсем полоумные.
На вторую ночь повторилось. Только выли звери ближе. На третью и вовсе под окнами скреблись. Утром я следы во дворе нашла. Тетка их замести пыталась, да я не вовремя вышла. Ничего объяснять она мне на стала. Потом сказала. Ну, потом так потом. Всё равно у меня сил не было. Спать не спала нормально, ноги подкашивались, мысли путались. В голове червячок надоедливый поселился. Звал меня ночью во двор. Я в одеяло на четвертую ночь вцепилась зубами и стонала, будто в горячке, а на стены дома кто-то бросался яростно и в стекло горячо дышал. Страшно - жуть!
Еще ощущение преследовало, будто было уже все это: и вой, и визги, и шаги у дома. Когда мама еще жива была. Жаль, конкретного ничего так и не вспомнила. Словно пелена черная в мозгу закрыла от меня прошлое.
На пятый день случилось то, чего я и тетка боялись. Заполошная Ярмина прибежала: Натушка не вовремя рожать собралась. Я с Агнешкой переглянулась, плечами пожала, сборы травяные в узелок собрала, да за подружкой отправилась. Помогать-то надо! Бабы в Сосновом все как одна рожали туго, дети крупные шли, рослые, рвали матерей частенько. Иногда и доставать приходилось, если пуповина вокруг шейки или ножки обовьется.
До деревни идти с час, даже быстрым шагом, Ярминка не преминула на меня ушат новостей вылить. Горяченькие, масленые. Она мне все уши прожужжала про то, кто с кем заневестился.
- А ты что ж, свободна еще? - Спросила с удивлением.
- Да кому я нужна-то? - Буркнула.
- Птичка на крыле принесла, будто Михась решил тебе колечко парное подарить. Думала, поздравлю тебя, а ты вон еще пусторукая ходишь!
- Птичка твоя брешет, что собака языкастая. Михась может и хотел чего, только не было его. Передумал, наверное, - я пожала плечами.
- Передумал? - Протянула подружка. - А ты его когда ждала?
- Не ждала я его и ждать не буду.
- Другой кто глянулся? - Спросила девушка.
- Нет. Да и кто? Ярик? Сашок? Или Вашаня? Нет уж. Не нужно мне все это.
- Слушай, не может быть, чтобы Михась не приходил. Он же из-за тебя с братом ссорился. Все деревня слыхала.
- Не приходил, - отрезала я. - Звери по начал шлялись, поветрие что ли какое в лесу, а Михася не было.
- Дура ты, Янэшка. Какие звери? То Михась со сватами заявлялся. Ты не знаешь что ли как в Сосновом свататься принято? - Удивилась Ярмина.
- А мой порог сваты каждый день не обивают. Откуда мне?
- Слушай, да на ус мотай, темная ты наша! Сосновцы память чтут, а тут некогда оборотни жили или говорят, что жили, - девушка пожала плечами, - а у оборотней принято было в седьмом месяце пару себе искать. Обернувшись, рыскали они по деревням и тащили к себе девок, хоть свободных, хоть замужних, а кого утащили, те уже не возвращались. Волчья любовь она знаешь какая? - Ярмина мечтательно закатила глаза и губами причмокнула.
- И какая? И когда ты ее, дорогая подруженька, отведать успела, если нет их оборотней?! - Ехидно заметила я.
- Ой, и темная ты! Я в книжках городских читала. Там сказано, что отведавши вольчьей любви с человеком быть не сможет - соль не та, огня нет.
Соль, огонь... Ну, книжки эти! Лучше бы полезное что написали, а то все про телеса оголенные.
- И как все это с Михасем связано? - Не вытерпела я.
- Как, как, а вот как: обряжаются наши парни волками, да и шастают по деревне, а потом "крадут" тех, с кем заранее сговорились, а Леший их по старому обряду у реки под мостом благословляет! - Фыркнула Ярмина.
- Угу, а выть парни, должно быть, с пеленок учатся? Уж больно натурально получается, - я не поверила. Дело ли это балаган такой затевать? Ерунда на постном масле!
- Воют волки. Из Леший заговаривает для этого, как его, - девушка щелкнула пальцами, - для антуражу! - Ввернула подруга книжное словечко.
- Ах, если Леший и если для антуражу... - Я покачала головой. - Тогда выйду. Вот этой же ночью и выйду, да как березовым поленом всю свору отантурирую, будут знать как приличных девушек пугать! Так Михасю и передай.
- Ой, да он же к тебе с серьезными намерениями, а ты его гнать, - скривилась Ярмина.
- А я тоже серьезно поленом. Могу дважды наподдать, чтобы уж точно никто не подумал будто я шутки шучу! - Рявкнула я раздраженно.
Остаток пути мы проделали молча. А у Натушки не до разговоров стало. Она двойню ждала. Пацаны в утробе перемешались, друг другу выйти не давали, тянуть пришлось, чтобы поспеть к сроку. Ещё бы часок и не спасли их, но обошлось. Устала я, вымоталась. Узелок свой собрала, домочадцам объяснила как мать чаями отпаивать и домой засобиралась покуда светло еще было.
По деревне опять кралась, а в лесу расслабилась. Как чуяла, что не случится ничего. По дороге все думала: ладненько все у Ярмины получилось. А что не знала я, так тетка не рассказывала. Зачем недорослице про взрослую жизнь знать? У меня кровь только зимой пошла в первом месяце. Наверное, повредилось что-то в организме когда мама умерла. Кто знает что доподлинно той ночью произошло? А потом мы лета четыре так на эту седьмицу уезжали. То в одну деревеньку, то в другую, вот и проходила вся эта котовасия мимо. Еще раньше не помню просто. Разве ж упомнишь тут за делами да заботами?