Каким образом эти такие разные и невозможные уже не подростки, а молодые мужчины сумели стать тем, кем стали — оставалось загадкой.
Шальная расстрельная парочка после легкого устного внушения была отправлена от греха подальше. Господин Лемешев глубоко вздохнул и улыбнулся, провожая взглядом уныло плетущуюся парочку. Прекрасные дети. Цветы жизни. На могилах преподавателей. Они сами были такими же. Когда-то. Очень давно. Целую жизнь тому назад.
— Рад тебя снова видеть, — Агейр на него не смотрел. Рассеянный взгляд парил где-то над вершинами, укрытыми снежными шапками.
И снова это чувство: будто изнутри, откуда-то из-под диафрагмы силится прорасти та самая алая ниточка, что некогда накрепко связывала их. Рвется вперед, проламывается сквозь жесткие прутья ребер, сквозь кровящую плоть и обессилено повисает, потому что между ними непреодолимое. Шрамы. Там, где жило и билось одно сердце. Одно на всех.
Рад. А ведь и впрямь рад. Лет десять прошло? Мимолетные кивки при редких встречах не в счет. Они не говорили даже когда господина Лемешева назначили в Швейцарский филиал.
Слишком болезненными были даже разговоры. Невозможность чувствовать, невозможность дышать, невозможность быть одним целым. Горькие калеки. Боль эту до дна не вычерпать. И следов не стереть. Такое не забывается…
— Я тоже, Гейр, очень, — и это истина. Какой бы странной она ни была.
— Сегодня Деймос вернулся из отпуска, — негромко бросил Линдстрем, все так же глядя куда-то в запределье. — Он куратор у твоих мальчишек… по крайней мере у шестерых из тех, кому ты читать будешь.
— Мне об этом не говорили, — Александр зажмурился, а потом резко тряхнул головой. — О том, что он преподает здесь.
— Они не считают это необходимым, — обронил норг. — Сообщество принимает решение, а мы как всегда должны их выполнять. Ты же знаешь.
— Знаю, — кивнул Лемешев.
Вот только как сделать эти несколько шагов теперь, зная что Деймос здесь? Волоокий мистер Амфимиади здесь. Снова дрогнуло внутри. Сжалось, забилось с новой силой. Рванулось, причиняя невыносимую боль. Такую, от которой захотелось сжаться в тугой комок и завыть.
Вместо этого господин Лемешев роскошно улыбнулся.
— У нас потенциальная проблема. Мистер Шеннон.
— В теории это проблема Деймоса. И твоя, — усмехнулся преображению Агейр.
— Вот только я преподаватель Введения.
— Ну так и вводи парня в курс дела, — фыркнул господин руководитель филиала. — Или навыки введения потерял, пока над дипломом работал?
— Пошляк вы, господин Линдстрем, — совершенно по-мальчишески показал ему язык Александр. — Стремный пошляк. Уже что-то увидел?
— Это моя работа, Алекс, — пожал плечами тот и, развернувшись, побрел к учебному корпусу. — Поговори с ним. Вам работать.
— Да… — интересно, каким ОН стал?
— Он охрененно секси, Алекс, — точно подслушал его мысли господин директор.
— Пошляяяяк! — крикнул ему в спину Александр.
Он знал куда идти. Просто знал. Хоть оракулом и не был. Наверное, до сих пор ловил отголоски, что ничуть не облегчало существования. Скорее даже наоборот, лишь усиливало фантомную боль разорванной связи.
Вообще, это место в буквальном смысле слова пропитано эманациями. Всякими. Разными. Слишком много всего происходило в стенах Швейцарского филиала. Потому и отзывается каждый камень, каждая пядь. Податливо. Льнет. Достаточно только протянуть руку и раскрыть ладонь.
Десяток шагов внутрь дворика, к весело журчащему фонтану. Он мотался, собирая первогодок и даже не удосужился узнать кто работает в Гнезде и теперь…
Александр обернулся, скользнув взглядом по стенам, вдоль лоз плюща, вдоль стыков камней, вдоль стрельчатых узких окон, пока не…
— Деймос…
И тут же словно потянуло куда-то. Вверх, вперед, за угол. Вело-вело-вело, заставляя слепо переставлять ноги. Пока взгляд не уперся в дубовую поверхность двери.
Стоящий у окна повернулся на звук. Легкая небритость, все такой же глубокий взгляд светлых, до прозрачности, голубых глаз, и совсем не греческий, почти идеальный профиль.
— Саша… — он всегда улыбался ему так. Только ему. С нежностью, теплом, сияющим в зрачках. — Здравствуй, Сашенька.
— Грека, — рывок, совсем как когда-то. Только в то самое далекое «когда-то» Сашка Лемешев греку доставал до плеча и в прыжке повисал на шее, обвивая ногами талию совершенно по-обезьяньи. Теперь — просто замер. Замер, промелькнув неясной тенью по кабинету. Замер, прикипев взглядом к лицу. Забилось, заметалось внутри. Алая ниточка. Кровавая лента. Как страшно нас разметало. Мне до сих пор больно, знаешь? — Грека, — шепотом, будто боясь разрушить тишину.
— Ты стал таким красивым, — тот смотрел с болезненным, почти тоскливым восхищением. Потянулся к лицу и остановился на расстоянии тепла. Касаясь взглядом, ощущением.
Даже не шаг. Куда меньше. Но решимости для него нужно столько, что хватит, чтоб сдвинуть с орбиты парочку планет. Всего только коснуться щекой щеки. И вспомнить как дышать, млея от забытого почти чувства. Чувства завершенности.
— Как же мне тебя не хватало.
— Мне тебя тоже. — И кто бы сомневался в том, что когда-то самый решительный тип Института Деймос Амфимиади, сделает этот шаг. Вопреки логике, боли, всему. Просто шаг, почти объятие. Так близко, так невозможно близко, заново вспоминая тепло дыхание, жар прикосновения. Последняя граница. Только дотронься до обнаженной кожи — и ничто, никогда их не остановит. Но, может, можно так? Провести по плечам, еле заметно пригладить волосы. — Сашка…
Вы-ды-хай…
Шевельнулись прядки у виска и Александр качнулся назад. Зажмурился на мгновение, отчаянно пытаясь взять себя в руки, обуздать безумную, животную почти радость, плещущее через край счастье. Перебор с эмоциями, господин Лемешев. Ой перебор…
— Говорят, ты куратор моих мальчишек… — и в глазах радость. Надо говорить о делах. Просто надо. Чтоб не повиснуть с визгами на нем, чтоб не перевернуть этот замок так, чтобы остроконечные крыши уткнулись флюгерами в камни старых гор.
Пушистые светлые ресницы Деймоса опустились, скрывая полыхнувшую в глазах чудовищную боль. Секунда на то, чтобы взять себя в руки и отойти. Снова туда, к окну, где был его якорь. Вернее, целых четыре якоря.
— Скорее, преподаватель. У меня курс специализации у третьеклашек, у первогодок — общая теория. И выпускники в конце года. Но их мало, очень мало. И с каждым разом становится все меньше.
— Я слышал, что в Японии нашли парнишку, который почти закольцевался. Такая мощь, и его чуть не пропустили. Если так и дальше пойдет, Сообщество просто вымрет…
Александр подошел ближе, глядя в окно с другой стороны проема. Так близко, что можно бросать короткие взгляды, выписывая профиль на фоне сероватого дневного света.
— Твой курс?
Деймос нахмурился, глядя на квартет у фонтана.
— Парня спасли вовремя, и он теперь моя проблема. А эти… нет, не мои. Но из-за них ты здесь, как я подозреваю. И… Гейр ничего не говорил тебе о Натане? Тот тоже должен быть. Если согласится. Все это… ударило по нему сильнее всего. И когда-то он зарекся вообще иметь какие-либо отношения с паранормами.
— Из Гейра лишний раз «доброе утро» не вытянешь… он всегда молчуном был. Нордический стойкий характер, чего ты еще хочешь? — Четверка Казанова, Кот, Сказочник и Сайбер впрямь напоминала их самих. До боли напоминала. Даже то, как невзначай касаются друг друга парни. Как синхронны. Как зеркалят. — Ты говорил с ним?
— С тех пор, как он узнал, пробиться к нему невозможно. Это и раньше было сложно, а теперь… — Деймос выдохнул и прислонился лбом к стеклу, закрывая глаза. — Посмотри на них. Внимательно посмотри. Как паранорм, как куратор. Я должен знать, что прав, что не ошибся. Посмотри и скажи что думаешь. Не о каждом в отдельности, а о группе.
— Природный синхрон. Очень быстрое запечатление, — Александр рассматривал «квартет», слегка прищурившись. Открыто. Не позволяя собственной энергии замыкаться, выпуская ее вовне, становясь похожим если не на паука в центре многомерной паутины, то на спрута точно. Красивые парни. Даже слишком. И на естественную красоту оттиском поверх ложится сила каждого. — Они натуральные магниты друг для друга. Таких разбивать — преступление. Но такая сила… в истории таких спаек было немного. При желании они и Атлантиду поднимут, и Вавилонскую башню восстановят. Опасная перспектива. Любопытные малые, хоть еще в полном смысле слова не группа. Они просто не успели сработаться так, как это нужно.
— Похожи, — четкие, красивые губы Деймоса тронула улыбка. — Только они все равно другие. Я давно за ними наблюдаю. У нас не было «стихийной» группы, и у нас был целый мир, а мир был у нас. Эти же от мира защищаются, они замкнуты полностью, и это не природный инстинкт, это сделано осознанно. Будь они открыты — все было бы по-другому. И диссонируют. Я это чувствую загривком. Чувствую, но не могу пока понять в чем, как и почему. Меня это почти раздражает.
— Ты сам на собственный вопрос и ответил, — Лемешев раскрылся еще сильнее, пропуская сквозь себя все, чутко улавливая любой отзвук, любые эмоции и эманации от четверки внизу. И не ощутил ничего.
Он видел их силу. Видел их историю, прорисованную, кажется, даже в позах их тел. Но он упорно не чувствовал самой сути любого человеческого существа. И это напрягало неимоверно. После яркой открытости Симы, вкрадчивой мягкости Романа и легкой неуверенности Шеннона эти смотрелись со стороны как плотно зашторенные окна.
— Мы живем для существования этого мира. А они — вопреки.
— Все сложнее, чем кажется. Я не их куратор, иначе знал бы, когда все начало меняться. Но факт в том, что решение принимается на самом высоком уровне. И на самом деле все, что мы ждем — это команды их «разомкнуть». И твое появление здесь… И Натан. Это вряд ли совпадение, но у меня нет всей информации. И я не хочу этого делать, не хочу их разрывать. Поэтому ищу и ищу повод и причину. Что-то, что поможет мне смириться, — он распахнул глаза и повернулся к Александру, безотчетно им любуясь.
— Думаю, на высочайшем уровне понимают что даже если именно нам их разбивать и контролировать, это будет как минимум очень проблематично, — заметил Лемешев. — Да, мы обучены. Да, мы уже давно специалисты-практики. Но мы в отличие от них — инвалиды, Дейм. Если не появится Натан, Агейр совершенно не сможет действовать. Совет сделал все, чтобы мы не были одним целым. А теперь вдруг решает, что ими должны заниматься именно мы?
— Я могу ошибаться, Саша, — Деймос поджал губы. — Но когда в одном месте хотят собрать бывших запечатленных… Я просто не верю в такое совпадения. И в то, что там, наверху, не понимают, как высоки шансы на повторное запечатление, разбить которое будет уже невозможно, не убив нас всех. К тому же, официально еще ничего не решено. О том, что парней собираются отдавать мне, — улыбка стала почти хищной, — одна птичка нашептала. Никаких распоряжений, исполнители тоже не назначены. И вот это меня тоже напрягает. С нами не церемонились, нас сначала создали, а потом разорвали. Значит, есть что-то еще, чего мы не знаем. И я подозреваю, что не знаем мы почти все.
— Мы оба знаем насколько сильна у тебя интуиция. Более того, я почти уверен что Агейр уже видит вероятности, но они настолько запутаны или варианты событий настолько жесткие, что он просто не знает что выбрать. Ему ведь круто давался оборот в прошлое. Он как никто умеет читать именно эти переплетения, — Александр обеими руками тяжело оперся о подоконник. Принимать решения архисложно. Принимать решения с завязанными глазами — еще сложнее. И уж совсем нереально принимать решение когда вообще ничего не знаешь. Когда на тебе не только незнание, но еще и вполне определенные люди, ответственность за которых ты несешь как преподаватель. Даже не так, как учитель. А учитель это еще и друг. — Мне все равно что думают наверху по нашему поводу. Во второй раз я не позволю калечить нас. Без тебя я только обрубок человека, Дейм.
— Как и я — без тебя, — тот болезненно улыбнулся, не собираясь скрывать эмоции от когда-то так любимого. И сейчас — любимого, несмотря на годы и неудавшийся брак за плечами. — Но у нас нет пространства для маневра. Пока мы за ними наблюдаем. И тебе придется делать так же. Фиксировать любое возмущение, любой шаг в сторону. Но хватит о них. Расскажи лучше о тех, кого привез.
— Парни сильные, — господин Лемешев отвернулся от окна, и устроился на подоконнике, привычно болтая в воздухе ногами. — Я несильно удивлюсь если как минимум двое запечатлятся природно. Притом — очень скоро. Сима — мальчик несколько взбалмошный, но это пройдет. За полчаса притянуть семибальный шторм в центр континента — это талантище иметь надо. Ершистый, конечно, но они сейчас все ершистые. Дети взрослеющие на войне почти… Рома умница. Думаю, он Гейра превзойдет. Знаешь что этот гад сегодня отколол? Разрешил третьеклашкам упражняться, когда мы приехали. Так вот Рома почувствовал вероятность попадания стрелы и рванул в сторону. А ведь пробудили его всего-то месяц назад! — Преподаватель Введения в специальность с гордостью улыбнулся, будто все перечисленное было его достижением. — Есть сложный мальчик. Чед. Католик, у них отношения с сексом весьма щепетильные… придется вмешаться. Тебе или мне. Мне проще… перейду планар, сменю форму, влезу девкой в окошко и прощай девственность мистера Шеннона.
Деймос бархатно рассмеялся:
— Гейр красавчик. Не удивлюсь, если он все знал наперед и вообще все подстроил. Он давно мечтал об ученике. Таком, знаешь, которого хочется самому научить от и до. А вот парень — это проблема. Думаю, ему надо все же дать время решить ее самому. Натан, помнится, такой фокус перенес болезненно.
— У нас не было взрывоопасной ситуации. Да и ему придется тяжело. Одно дело — пыхтеть над математикой, другое — штудировать параграфы Введения, когда твое становление не завершено. Он будет отставать, — поджал губы Александр. А потом вдруг вскинул на собеседника взгляд, прищурился, выгнул бровь и протянул: — Уж не ревнуешь ли ты, мой Зорба? Онасис мой доморощенный… Геракл подпольный…
— Сколько ласковых прозвищ разом, — Деймос усмехнулся. — Я уже почти отвык от твоей «нежности». Все больше «милым» называют. Чем попроще, — стыла в голубых глазах тоска. Горькая, полынная. И скрылась за ресницами. — А время парню все-таки дай. Жизнь — штука странная, он может за два дня здесь кого-нибудь найти.
— Дейм… — Александр взял его за руку и потянул на себя. Ладонью коснулся небритой щеки. Щетинки ласково царапнули кончики пальцев с тихим, едва слышным шорохом. — Я не все. Не думаю что за пару дней он управится…, но даже если у него не получится, тебя я к нему не подпущу, ревную, знаешь ли… ты мой, Грека. Все равно мой.
— Это нечестно, — по-детски обиженно выдохнул Деймос, жмурясь от ласки и кусая губы, чтобы удержаться на грани, не чувствовать этого касания так, как хотелось. — Мы с тобой столько не виделись, а разговариваем так, словно утром кофе вместе пили. Как у тебя это получается? Я… Так не могу. Помню каждый день без тебя.
— А мы и так с тобой утром вместе пили кофе, — по-мальчишески улыбнулся Лемешев. На миг отстранившись, он достал из-под одежды медальон на длинной цепочке. Черненый овал с серо-голубым топазом с легким щелчком раскрылся, являя полумраку комнаты свое нутро: крохотная фотография яркого молодого парня. Прозрачно-голубые глаза, белоснежная хищная улыбка. — Разговаривали. Я тебе плакался даже на тему мерзавца-руководителя докторского проекта…
На мгновение в глазах Деймоса промелькнул шок. А потом по кабинету раскатился его смех. Чистый, заразительный смех, совсем как в юности. И еще через секунду Александр оказался в его объятиях, сильных, горячих.
— При…душишь… — пропыхтел тот, уткнувшись носом в его плечо. — Это ты после третьего курса… когда мы на каникулы на Бали рванули… моя любимая фотка…
— Ох, Сашка, — фыркнул в его макушку Деймос, взъерошил волосы и отпустил, возвращаясь к окну. — Тридцатник разменял давно, а все равно как мальчишка. Не меняйся никогда, — он медленно выдохнул, улыбаясь. А потом вдруг выдал: — Этот год будет тяжелым.
— Я знаю, — эхом вторил ему Александр, а потом вдруг прыгнул на него, обвивая за шею руками-лианами. Ноги плотно оплели бедра, да и сам он будто врос в основательное тело грека. Он смотрел прямо в прозрачно-голубые глаза. Смотрел и смотрел, будто пил ледяную хрустальную воду, измученный жаждой. Он не боялся упасть. Никогда не боялся, зная, что его подхватят, что не позволят. — Если хочешь, для тебя останусь…