— Саша! — голос Деймоса дрогнул и мгновенно заледенел, но руки, подхватившие его, были осторожными и почти нежными. — Ты надо мной или собой сейчас издеваешься?
— Издевательством было десять лет не видеть тебя. Не слышать тебя. Не целовать тебя, — губы коснулись губ, язык проник сквозь плотно сжатую складочку, очертил кромку зубов. Вздох. Снова глаза в глаза. — Не заниматься с тобой любовью.
— Сашка… — ответный выдох был отчаянным. Пальцы сжали, стиснули. Все, что Деймос так упорно и долго прятал, лишь изредка позволяя проявляться, рвалось наружу. Не объяснишь телу, что нельзя. Что стоит уступить хоть раз — и все начнется заново. И тогда никто их не остановит, дальше — только смерть. — Саша… — Губы сами разомкнулись, ответили, впустили. И сердце словно наизнанку вывернули. Забилась, запульсировала оборванная когда-то нить, рванулась навстречу вместе с темным, страшным желанием.
— Что?.. — сорванным шепотом губы в губы, делясь дыханием, делясь тем странным, что металось глубоко внутри. Точно в старой сказке: тончайшее полотно яви безумный мастер латает, связывая едва уловимые прядки. И полотно бытия срастается, вбирает в себя капли крови из пораненных пальцев.
— Нельзя же, нельзя, мы ж подохнем, если нас… снова… — Дейм стискивал волосы, покрывал лихорадочными поцелуями подставленную шею. Ломало внутри, корежило. И даже всегда холодный рассудок тонул в нарастающих эмоциях, разобрать которые было невозможно. Больно, сладко, колется, жжется. Словно выпрямляется кривое зеркало.
Александр судорожно сглотнул. Всем телом потерся о него и заставил себя разжать объятия, соскользнуть вниз, обеими ногами утвердиться на полу. И вместе с ним поплыла реальность. Смазался угол окна, изогнулся подоконник, отклонилась от намеченного курса острая стрелочка окна. Мгновение, всего только один вздох, одно импульсивное сокращение комка мышц в груди, и мир обрел четкость.
— Я люблю тебя, грека, и этого ничего не изменит.
Деймос медленно выдохнул сквозь зубы и закрыл глаза. Всего лишь на короткую секунду вернул собственное тело в состояние за полчаса до этой встречи, и его словно омыло холодом, снимая возбуждение и сладость. Иначе — конец. Иначе — только в окно.
— Это инстинкт самосохранения, Саша, — глухо произнес он наконец. — Но я тоже люблю тебя. И ты прав — это не изменишь.
— Завтра представление и первый учебный день… надо отдохнуть… наверное, — два шага назад. Поворот. Мимолетное касание пальцев к расслабленной руке. И это прикосновение все никак не желает завершаться. Или просто шаги были совсем крошечными? — Жду тебя за завтраком… мне до чертиков надоело пить кофе с фотографией.
— Договорились, — одними губами шепнул Деймос.
События раскручиваться не спешили. Скорее несколько десятков перепутанных ниточек все туже и туже скручивались, спутывались в стальной канат. Не всякий меч рассечет этот Гордиев узел. Или не всякий скальпель иссечет проклятое и явно злокачественное новообразование.
Лемешева вернули. Неспроста вернули. Он мог сейчас в Буэнос-Айресе развлекаться. Десяток вероятностей в разных вариациях отправляли его именно туда. И еще пяток в Норвегию. Но только одна привела сюда. И эта одна тянулась из таких неимоверных глубин реальности…, а с противоположной стороны к его ниточке тянулась другая. Деймос.
Эти двое были неразлучны. Но вот поди ж ты, разлучили.
Их всех разорвали в клочья. На такие мелкие жалкие обрывочки раздирает мелкая шавочка утреннюю газету. Не соберешь и не склеишь. Но чья-то воля снова сводила их в одной точке реальности. И не только их.
Эти мальчики, которых привез Саша. Как минимум один из них — самородок. Один на бог знает сколько технологов. Таких как этот парень сам мир создает. И в плетение вероятностей Мироздания вмешиваться чревато. Парня притянули сюда не кураторы. Это — природная, Истинная необходимость. С таким спорить — себе дороже. И в Совете не могут этого не видеть. Вот так, с пинка, после инициации, начать предвидеть. И ведь ясно. Инстинктивно. Пока — для себя. Но если Сашка сработает верно, если как камертон подберет нужное, заденет, этот мальчик, Роман — зазвучит.
Второй — то еще сокровище. Мощный шторм над материковой частью, среди полного штиля. И ведь выбрал, вытянул как туз из рукава. Быстро, очень быстро. Если эти двое запечатлятся друг на друге…
Агейр отвернулся от почти почерневшего проема окна и вернулся в уютную шкатулку кабинета. В камине весело потрескивают еловые поленья. Острый аромат смолы оседает на корне языка.
Натан… Натан на Симеона совершенно не походил. Тихий. Скрытный. Замкнутый даже. Слова поперек не скажет. Трудное детство накрепко прописывает на подкорку линии поведения. С рассеченными бровями и разбитыми губами. С трещинами в ребрах. Захочешь измениться — не сможешь. Не сумеешь. Не сам.
На год меньше, он и в группу-то попал не потому что кураторы дали. Не потому что кто-то увидел мальчишку-первогодку, который хвостом ходил за второкурсником. Прятался по углам. Не сводил глаз.
Они сами увидели. Увидели, как парнишка ловко выправляет мелочи. Убирает из-под руки готовый упасть стакан, сдвигая его на пару сантиметров, как меняет укладку багажа, как подводит под руку нужную книгу. Оператор от бога. Он стал их четвертым. Запечатлелся на гренадере-норвежце. Холодном и отстраненном. Его привыкли рыбой снулой считать, а Натан отчего-то заприметил в нем викинга. Так и звал. И на борт драккара просился. И что характерно попал…
Хроникам и материалистам на порядок легче живется после разрыва. Их способности не требуют спайки. Не требуют такой тонкой настройки. И такой чувствительности. Но оракулы и операторы — другое. Оракул без оператора — калека, не способный на все сто использовать собственный дар. Оператор же попросту не видит всей картинки.
Что касается Натана — слишком виртуозно малыш скрывал ото всех слабенький талант провидца.
Малыш. Маленький американец. Ангел из другого конца мира. Где-то ты сейчас? И почему невозможно ни увидеть ни ощутить твою ниточку-кровинку? Ты удрал после. Убежал, выломился из сообщества, пока твой, навсегда твой оракул пребывал в состоянии овоща. Трое суток. Петлял по линиям, не в силах уцепиться за расползающуюся ткань реальности. Потому что не стало якоря. Не стало той тонкой нити, что связывала крепче родственных уз.
Где ты, Натан? Где ты, мой бес, мое проклятие? Закрылся, спрятался, прислав письмо без адреса: я — жив, со мной все в порядке, не ищи меня. Вот так просто. Не ищи. Как будто перестанет болеть место разрыва. Как будто можно жить с половинкой сердца и четвертушкой легкого. Как будто можно существовать одним только мозгом, запертым в скорлупу неполноценного тела и таланта.
Натан… Натан… Может это знак? Возвращение Саши и Деймоса? Знак того, что здесь появился равный тебе по таланту парнишка-оператор. И то, что этот квартет, закольцованный сам на себе микрокосм, так напоминающий и так непохожий на нас, рискует быть разбитым?
Господин руководитель Швейцарского филиала прошел кабинет из конца в конец. Снова, в который раз и замер у огня. Ему холодно. Всегда холодно. И холод в его теле воцарился после потери Натана.
А может?..
Первым свой ключ от комнаты получил Ромка, ярко продемонстрировав окружающим справедливость принципа «наглость — второе счастье» и убойную силу своей улыбки, безупречно действовавший на представителей обоих полов. И хотя за стойкой сидел благообразный дед с очень колючим взглядом, а не одногодка, под ее действием растаял даже он. Хотя — как в глубине души считал сам Рома — на самом деле он всего лишь оказался вежливым, что на фоне слишком громкого Симеона было не так уж и трудно.
Общежитие было… общежитием. Блок из трех комнат, общий санузел, спасибо, что раздельный, общая маленькая гостиная с внушающим уважение телевизором, приставкой и прочими атрибутами для подростков, мягкой мебелью, дверью в небольшой класс с четырьмя письменными столами, компьютерами и полками. Собственно, в самой комнате, предназначенной для размещения двоих, были довольно широкие кровати, внушительных размеров шкафы, тумбочки и несколько стульев. Ничего лишнего, но все строго функционально, просто и на удивление уютно. Может, это ощущение создавало мягкое ковровое покрытие на полу, а может — парочка комнатных растений в горшках и открытое окно с доносящимися с улицы звонкими голосами и смехом. И да, здесь хотелось остаться.
Ромка перевел дух и, проверив наличие чужих вещей, выбрал кровать поближе к окну и подальше от шкафа. Быстро разложил немногочисленные вещи и опустился на край кровати. Ну вот, он здесь. И что делать дальше — понятия не имеет. Надо позвонить маме. И еще есть оченно хочется. И Александр свет Владимирович мороженое обещал. Черничное. Так что направить свои стопы за порог — самое время. Заодно посмотреть, как парни расселились.
Сима обосновался на другом конце коридора. Как был, одетый и в обуви, растянулся на кровати, блаженно щурясь. Вторая кровать была занята. На ней лежала раскрытая книга. Соседа в наличии не было, но, судя по шрифту в томике, парень явно европейцем не был.
— Ты своего соседа уже видел? — заметив Ромку в дверном проеме, подорвался с облюбованного места господин Бехерович.
— Нет у меня соседа, — тот ехидно усмехнулся. — То ли не предвидится, то ли еще не приехал. Так что даже не знаю пока, сочувствовать тебе или не стоит. Я собираюсь прошвырнуться на предмет обеда-ужина и обещанного кафе.
— Какое совпадение! — довольно вздохнул явно проголодавшийся растущий организм в лице Симы. — Я с удовольствием продегустирую здешние стейки… или колбаски… и СЫР!!! Швейцарский сыр — это круто!
Ромка только глаза закатил:
— Не думаю, что в здешнем буфете тебе предложат сырную тарелку. Англичанина нашего с собой звать будем или ну его?
— Конечно, будем, — почти возмутился Сима. Он подхватил Ромку, локомотивом поволок его за собой прочь из комнаты. — Он же НАШ англичанин. Наше лордство!
— А чего это ты к высокоблагородным примазываешься? — тот позволил выволочь себя из комнаты. — Ну, и куда это чудо поселили? И это… не стоит о его принципах распространяться. Кто его знает, что за уроды здесь могут оказаться.
— За падлу меня не держи, да? — улыбка стерлась с лица Симы. Черты затвердели, заострились как-то вдруг. Под светлой кожей заходили желваки. — Мне на самом деле пох, спал он с кем-то или нет, — говорил он негромко, скорее свистящим шепотом. — Да хоть со спрутом, это сугубо его дело…
«Чудо» в коридор выбралось самостоятельно. Посвежевшее как-то сразу. Благоухающее белым шоколадом. По всему видать принял душ. И даже переоделся.
— У меня сосед кажется кто-то из старших, — немного неловко улыбнулся Чед.
— Это ты из чего вывод такой сделал? По сантиметровой толще грязи на зимних сапогах в шкафу? Или лично познакомиться довелось? — Рома непринужденно улыбнулся. — А мы решили сходить поесть, а то сэндвич господина куратора давно переварился.
— Учебники на полке — третьего курса, — развел руками Шеннон.
— Логично, — хмыкнул Рома. — Ну, ты с нами?
— Конечно он с нами! — убежденно кивнул Сима. — Обед — святое, даже если он ужин.
— О, мистер Шеннон, вы обзавелись личным секретарем? — Ромка состроил самую серьезную мордочку, какую только смог изобразить.
— Предпочту назваться «персональным помощником в суровом бытии» — фыркнул Сима.
Шеннон негромко рассмеялся.
— Благодарю, господин помощник, — фыркнул он и кивнул на висящую на стене схему. План по этажам что и где находится, куда топать чтоб попасть в кафе, библиотеку, где находится учебный корпус, где спортзал и бассейн, где зимний сад.
— Это — рай на земле, — убежденно заявил Сима.
— И это он еще уверяет, что не серафим. Однако как выглядит рай — вполне в курсе, — пробурчал Рома себе под нос, но так, чтобы все присутствующие его обязательно услышали. — Чем только платить за этот рай будем, м?
— Натурой, блин, — толкнул его локтем в бок Сима и тут же поиграл бровями, выразительно так, ехидно.
— В договоре было сказано что питание для студентов бесплатно, — еще раз сверившись со схемой Чед уверенно направился в сторону, где должно было находиться это самое кафе.
— Думаешь, тут таки мальчиков для борделей готовят? Поэтому никаких девочек, девственности и алкоголя, чтобы раньше времени не спились? — Ромка вскинул бровь и направился следом. Интересное предположение, кстати. Весьма жизненное. С учетом отсутствия каких-либо вступительных экзаменов, конкурса и информации в интернете.
— Не, ну, а чего? Вот ты на себя в зеркало давно смотрел? Мальчик-ромашечка, глазищи наиииивные, ресницы что твои опахала! — фыркнул Сима. — Или вон Чед, — херувим манерно надул губы, пытаясь придать своим собственным «бантикам» абрис полных чувственных губ англичанина.
— Слишком сложно, — Силиверстов честно задумался, а потом покачал головой. — Но так мы вернулись к самому началу — какого хрена мы здесь делаем и почему мы. И, судя по всему, это не только нас интересует. Вон, смотрите, еще первоклашки. Только какие-то совсем мелкие, — он кивнул в сторону небольшой стайки мальчишек, старшему из которых едва ли исполнилось шестнадцать. Впрочем, они все были похожи друг на друга, а возраст по внешности Силиверстов никогда определять особо не умел. — А еще я знаю, где столовая. Жареным мясом уже пахнет.
— Может, правда какие-то таланты? — пожал плечами Чед.
— Угу, я вот мастер спорта по пожиранию шашлыков! В смысле барбекю по-вашему, — поправил сам себя Сима, торжественно ступая в просторное уставленное столами и столиками помещение. — Аллилуйя!
— Повара нашли в твоем лице благодарного ценителя, — Рома скромно пристроился за последним стоящим в очереди с подносом и огляделся. Просторное помещение, светлое, чистые столики на четверых — действительно, как кафе. И, судя по небольшому количеству народа, либо приехали еще не все, либо они все пропустили. Ну или тут в принципе народа немного.
Правда народ, во всяком случае отдельные представители были весьма странными. К примеру в самом дальнем углу, у самого окна, сидел парень. Перед ним на столе лежал раскрытым увесистый том. И кажется, парень должен был читать нечто с открытых страниц. Но он просто сидел, уставившись, равномерно покачиваясь, уставившись точно бы в одну точку впереди себя.
— Ээммм… — задумчиво протянул Сима.
— Может, он зачет не сдал и ему теперь грозит какое-нибудь взыскание? — предположил Шеннон.
— Может, — Рома рассеянно пожал плечами, почувствовав себя вдруг странно. Словно мир чуточку сдвинулся и снова встал на место. — Интересно, пиво здесь есть? Ну, для особых случаев. Учеба еще не началась, так что теоретически нам еще можно. За встречу, например. — Взгляд притягивало, примагничивало что-то в стороне. Ромка обернулся да так и застыл, глядя на сидящего в самом углу парня-азиата, на фоне всей толпы выделявшийся тонким красивым, откровенно нежным лицом и темной тенью на нем. Он не читал, не смотрел по сторонам, и в своей тарелке почти что ковырялся, мыслями летая явно далеко.
— Оп-ля, — проследив за его взглядом, припечатал господин Бехерович. — Кажется это и есть мой чудесный сосед по комнате… еще один милейший фрик… хотя и красивый. Может это школа моделей? Или эскорта?
— Твой сосед? Ты же его даже в глаза не видел. Или думаешь, что он тут единственный, не читающий по-английски? — Рома покосился на странного парня и, сгрузив на поднос большую тарелку с картошкой фри и салатом из горошка, направился дальше, прикидывая, стоит ли рискнуть и попробовать что-то, смахивающее на поджарку.
Шеннон выбрал пюре, рыбный стейк и какой-то салат, прибавив еще маффин и кажется какао. А вот Сима в стейках себе не отказывал…
— Так это… ты здесь много азиатов видишь? А мой сосед явно с иероглифами не просто дружит, но и сожительствует.
— Вижу, — хмыкнул Рома, поймав краем взгляда движение у двери. — Азиата вижу.
«Азиат» был не один. И был явно с примесью европейской крови. Очень необычная и притягательная внешность. Остановившись в дверях, он медленно огляделся, склонив голову к плечу, и замер, заметив «собрата» за столиком. Тот, привлеченный движением, вскинул голову, несколько секунд изучал вновь пришедших и снова вернул свое внимание тарелке. Словно оскорбленный этим игнором, полукровка усмехнулся уголком губ и, легко и плавно ступая, направился к его столику. Остановился в шаге и… Ромка сморгнул, когда ему показалось, что он словно попал в замедленный кадр. Видел, как медленно открывает рот парень за соседним столиком, как долго, очень долго падает соскользнувшая с его подноса вилка. А потом все снова стало нормальным. Только парень-полукровка уже был у входной двери, а маленький азиат — стоял рядом со стулом и смотрел вслед, стиснув кулаки. Удивление, страх упрямство искажали черты лица, так и просящегося в какое-нибудь аниме. Рома мотнул головой и отвернулся, борясь с ощущением подкатывающейся тошноты.