- Поясняю. - Он тоже плеснул себе коньяк и выпил немного. - Тебе придется слушать очень внимательно и не перебивать. Если будет что-то непонятное - вопросы за-дашь потом. Я знаю, кто ты, ты знаешь, кто я. - Михайлов заметил легкую, едва улови-мую усмешку на губах Сабониса. - Да, знаю. Ты - Юргис Сабонис, по-нашему: шпион. Нет, - Михайлов поспешил предупредить вопрос, - я не имею отношение к контрразведке ФСБ. Я именно тот генерал, каким ты меня считаешь. Откуда узнал твое настоящее имя и где ты служишь? Не от ФСБэшников, хотя, может, и они знают. Все просто. В продолго-ватом мозге есть малюсенькое помещеньице и дверочка, там душонка твоя продажная хранится. Открываешь ее и разговариваешь, а душонка врать не умеет, не дано ей этого. Но это так, присказка, все равно не поверишь. Сюда я с тобой поехал, что бы узнать - кто из консульства занимается не своей прямой работой. Ты понимаешь меня. И я это уже знаю - душонка твоя рассказала. И кто в Москве - тоже. Нет смысла ехать с тобой дальше. Может я и не прав - ФСБ необходимы будут доказательства. Но я не их работник, пусть сами документированием занимаются и ты им поможешь в этом. Но, пока это все слова и чтобы ты поверил - необходимо кое-что подтвердить действием. Ты вколешь мне свою сыворотку или застрелишь - на твой выбор. Удивил? А ты не удивляйся, - Михайлов усмехнулся, - единственное, что ты должен сделать, это остановить видеозапись в комнате и забрать пленку с нашим разговором. И действуй. Сам понимаешь, оставлять такие пленки нельзя. Сыворотка или пистолет - твой выбор.
Михайлов чувствовал, что Юргис, из сказанного, мало что понял. Но, он понял главное - разговор серьезный. И именно поэтому злился. Он всегда злился, когда чего-то не понимал. Причем здесь продолговаты мозг, душа, дверка и как это связать с предложением убийства. По сути, генерал сам предложил убить его. Значит, он уверен, что этого не произойдет. Почему?
- Мой выбор? - Повторил последнюю фразу Сабонис. - Мой выбор... Ты же не дурак, генерал, значит, считаешь, что я не шлепну тебя и что-то приготовил про запас, ес-ли начнется исполнение. Выкладывай.
- Но ты не остановил видеозапись и не уничтожил пленку, Юрий, вернее Юргис.
- Ничего, за это не переживай, генерал, пленку я всегда успею забрать.
- Есть такая поговорка у русских: каждому овощу - свое время. Потом тебе при-дется уничтожить не только пленку, но и людей, наблюдающих за нами сейчас. Это кон-сульство и сделать тебе это не удастся. Ты станешь не нужен ни полякам, ни своим. Без-действием ты подписываешь смертный приговор себе, Юргис. Поляки - это нация, кото-рая ненавидит русских. Давно, еще со времен Минина и Пожарского, вернее, гораздо раньше. Ты думаешь - они любят американцев? В каждом стаде любят своих и подчиня-ются силе. Союз развалился вопреки воле народа. Сила сейчас на вашей стороне.
- Да, сила на моей стороне, - перебил его Юргис, - и бред твой, генерал, я слушать более не намерен. Я привезу тебя в Штаты, хочешь ты того или нет, но привезу. Выполню свою работу качественно, а там пусть шефы решают - нужен ты им или нет. Моя миссия станет законченной.
- Законченной...
Взгляд и ледяной голос заставили Сабониса выхватить пистолет, но Михайлов перехватил его руку, резко дернул к себе, одновременно поворачивая в сторону. В мгно-вение ока Юргис оказался прижатым спиной к Михайлову, горло сдавливала согнутая в локте рука, а висок ощущал прохладную сталь оружия.
Генерал, продолжая удерживать Сабониса, убрал пистолет в карман, нащупал его сотовый и позвонил Суманееву.
ХХ глава
Николай вышел из здания Консульства и как-то посмотрел на мир по-особому, словно сделал глоток свободы. Город представился ему более контрастно и обыкновенные детали, не замечаемые до этого, прорисовывались ясно и четко. Конец зимы в самом разгаре, морозы держались крепко, а солнце уже светило по новому, по-весеннему. Сугробы на улицах совсем почернели от накопленной сажи и других, невидимо оседающих выбросов в атмосферу.
Сабониса вывели в наручниках из здания. Он приостановился около Михайлова.
- Я чувствовал, что ты не тот, чекистская мразь.
Юргис сплюнул по зэковски. "Вот и посидишь, поплюешься", - подумал Михай-лов, но ничего не ответил.
Машина уже ждала его, а водитель выскочил и доложил:
- Товарищ генерал...
- Здравствуй, Дима, - перебил его Михайлов, - домой поедем, домой.
Жизнь продолжалась и уже два других автомобиля сопровождали его машину, новая охрана, которую он видел впервые.
А за городом чистый белоснежный снег, еще не подвяленный солнцем и все оста-валось по-прежнему - деревья, КПП на дороге, коттедж, где его ждали.
Ирина выскочила на улицу без пальто, прямо в платье и тапочках, кинулась на шею любимому, целовала заросшие щетиной щеки, оставляя на них следы своих радост-ных слез.
- Ну, что ты, Ирочка, я же дома... замерзнешь.
Он взял ее на руки, так и занес, словно пушинку, на второй этаж.
- Какой ты колючий, я тебя таким еще не видела, - она гладила его лицо ладонью и колючая борода казалась родной и близкой. - Но все равно мой и любимый. Ты, навер-ное, хочешь есть, - вдруг встрепенулась Ирина, - а я тут к тебе со своими обнимашками?
- Хочу, но позже. Побудем еще немного вместе.
- А там что, за столом, мы не будем вместе?
- Будем, - улыбнулся Николай, - будем, но не то. Душа теплится, когда ты лежишь рядом, прижимаясь своим прекрасным телом, щебечешь ласково, хочется тебя всю выпить или съесть.
- Съешь меня, Коленька, всю съешь и выпей... мой родной и любимый.
Она прилегла к нему на плечо, ладонью водила по груди, иногда раздвигая и сдвигая свои пальцы, словно расчесывая волосы. Ей нравилась это немного поседевшая грудь, нравилось запускать в нее пальцы и теребить волосы. Ее волосы на его груди.
- Если бы мне сказали немного раньше, что я выйду замуж за мужчину старше на двадцать три года, я бы просто усмехнулась и никогда не поверила в это. А сейчас ты мой самый любимый, дорогой и самый молодой мужчина на всем белом свете. Вот как пово-рачивается жизнь...
Ее глаза стали грустными и повлажнели.
- Что ты, Ирочка? - Не понял сразу Николай.
- Ничего, это я так... А что они хотели от тебя?
Николай вздохнул, гладя любимую по спине.
- Я же работаю на оборонку, Ира, мною создано принципиально новое средство защиты. Такое средство, о котором могут писать лишь фантасты в своих книгах, а оно су-ществует в реале. Их разведке стало известно кое-что, совсем немного - вот они и реши-лись меня выкрасть. Да ничего не получилось - руки оказались коротки. Но ты не пере-живай, ничего подобного более не случится.
- Конечно, не переживай, - Ирина приподнялась на локте, глядя в глаза Михайло-ву, - но ведь как-то они узнали, кто-то сдал информацию и за тобой началась охота. Зна-чит, они не успокоятся, будут продолжать другими методами и средствами. Как же мне не переживать?
Николай прижал Ирину к своей груди, ладонью взъерошил волосы.
- Успокойся, родная, все позади. Никто больше не сможет причинить вреда ни те-бе, ни мне. В Лэнгли уйдет сообщение, что полученная ими информация ошибочна. Все уладится и никто за мной охотиться не станет.
- Лэнгли? Это что - ЦРУ?
- Да, это их разведка. И больше не будем об этом, все закончилось.
ХХI глава
Май в этом году выдался промозглым, холодным и дождливым. Уже конец меся-ца, а летнего тепла так и нет. Правда постояло тепло пару дней всего и вот уже вторые сутки льет дождь. Ладно бы дождь, а то с ветром и снег иногда пробрасывает. Но температура держится плюсовая - до одного градуса. Мерзкая погода, хоть и говорят, что у природы ее плохой не бывает. Может - кому-то и такая нравится. Но, наверняка этих людей немного.
Владимир сидел на табурете, поджав под себя ноги и накинув на плечи куртку. Сидел нахохлившись, словно индюк, и ничего не хотел делать. Надо бы завтрак пригото-вить, печку протопить, чтобы согреться, прийти в себя. Но он сидел, тупо уставившись в одну точку еще с вечера.
Организм брал свое - захотелось в туалет. Владимир с трудом распрямил затек-шие ноги. Пошел вначале, словно на ватных ногах. Вернулся через некоторое время с улицы, закрыл дверь на крючок, выпил сырой водицы и плюхнулся на диван, не раздева-ясь. Уснул сразу же, хоть и было уже раннее утро. Проспал до вечера.
Может быть от голода, холода или от того, что выспался, но не было в глазах ра-нее присутствовавшей тупизны. Взгляд стал осмысленным и колючим, дерзким.
Владимир встал и впервые осознанно осмотрелся дома. Тот же старенький диван-чик, который еще покупали его родители лет двадцать назад, пара обшарпанных табуре-ток и стол. Куда-то исчезла, испарилась стенка, холодильник... посуда.
Да-а-а... долго он не был дома... Отец с матерью так и не дождались.
Пятнадцать лет назад сел за изнасилование, отсидел свои отмеренные семь лет и вернулся. Очень скоро получил новый срок на восемь лет.
Прошел Владимир Устинов все круги ада на зоне, где его сразу же опустили, но выжил, не сломался внутренне. Лишь стал неразговорчивым. А глаза становились иногда ледяными, в которые смотреть становилось страшно.
Хоть и не трогали его зэки на втором сроке, как "женщину", но сидеть в положе-нии опущенного очень не сладко. Жизнь продолжалась, жить надо. Денег нет, работы нет...
Владимир вышел во двор. Все тот же, но уже изрядно сгнивший и покосившийся местами заборчик вокруг участка в пять соток. Дом тоже обветшал и выглядел необжи-тым.
Еще пять лет назад, когда умерли родители, приезжали к нему на зону какие-то люди, просили, уговаривали и даже пугали, чтобы подписал он документы на продажу дома и земельного участка. Отец с матерью приватизировали все и оставался он единст-венным наследником. Домик, конечно же, никого не интересовал, а вот земля... земля находилась в неплохом месте города и стоила не мало.
Владимира мало сейчас интересовали покосившийся забор и сам дом, но он обра-тил внимание, что прошлогодней травы на участке не было. Значит кто-то использовал его землю, садил что-то на ней. Лишь земля на его участке выглядела незабытой.
Надо бы протопить печь, нагреть дом, который, видимо, так и пустовал пять лет. Устинов нашел несколько старых брусков, досок, разломал их ногами - топора тоже не было.
В калитку вошел мент или, как сейчас они назывались, полицейский.
- Что - откинулся? Когда на учет ставать будешь?
Владимир сжал кулаки до боли в пальцах, посмотрел на пришедшего своим ледя-ным взглядом.
- Ты глазами-то не сверкай - не таких видали. Я твой участковый. Пришел попроведать освободившегося из мест лишения свободы.
Владимир ничего не ответил. Собрал разломанные бруски и доски в охапку, во-шел в дом, перед носом у участкового закрыв дверь, и набросил крючок. Стал растапли-вать печь, слыша и усмехаясь про себя, как барабанит по двери и бранится полицейский.
Он ничего не нарушил, мента в дом не звал, на учет ему ставать не надо - не ус-ловно-досрочно, по звонку откинулся. В течение трех дней обязан явиться за паспортом, а прошли только сутки. Так рассуждал Устинов.
Он растопил печку, присел на табурет. Постепенно дом оживал, наполняясь теп-лом. Думать не хотелось - слишком много о чем надо было подумать.
В дверь вновь постучали. Первая мысль была снова об участковом. Но прошло некоторое время, вряд ли он продолжал оставаться на крыльце. Да и стук был другой, не напористый. Владимир откинул крючок. На крыльце стояла соседка Татьяна, Устинов с трудом, но узнал ее.
- Как ты изменился-то, Володя, - она немного помолчала. - В городе бы прошла - не узнала. - Татьяна вновь замешкалась ненадолго. - А я вижу - труба задымила... дай, думаю, схожу, узнаю: кто тут еще повадился. Вот... а это ты. Не ожидала тебя увидеть, честно не ожидала.
Татьяна что-то еще хотела сказать, но не решилась, так и осталась стоять на крыльце, не зная, что делать дальше.
- Проходи, раз пришла. Здравствуй соседка.
Владимир отступил от двери, давая пройти в избу.
- Ой, здравствуй, Володенька, здравствуй, - враз оживилась Татьяна. - А я с испу-гу-то и не поздоровалась даже.
- Что - такой страшный пришел?
- Не страшный... Это я ляпнула не то. - Она снова замешкалась. - И не с испугу вовсе, а...
- Ладно, - перебил ее Владимир, - присаживайся, раз пришла.
Татьяна присела на табурет, огляделась демонстративно по сторонам.
- Я вот еще чего зашла, - она достала сигарету, прикурила, - не только посмотреть на тебя. Года три назад кто-то залез в твою избу - все сперли. Я вызывала участкового, писала заявление, но менты так ничего и не нашли. Посуду всю, топор, лопату я домой к себе унесла, а то бы и это сперли. Пойдем, Володя, поможешь принести все назад.
Татьяна вздохнула, поднялась с табурета и пошла, не оглядываясь. Она понимала, как тяжело сейчас Владимиру. Вернулся домой, а дома ни отца с матерью, даже ложки с вилкой ни одной нет.
- Вот, - указала она на несколько кулей в своих сенях, - это все твое. Как собрала тогда, так все и стоит. В этом куле посуда - неси аккуратно. В этих белье, тряпки кой-какие, одежда. Мебель, холодильник, телевизор, извини - не уберегла. Твоих я хоронила, просили они меня перед смертью сберечь дом, тебя встретить, рассказать все, как было. Расскажу, придет время, а сейчас неси. Потом придешь - в стайке там у меня лопаты, ви-лы, ведра, топоры...
Владимир перенес все. За работой и настроение поднялось немного. По крайней мере глаза уже не смотрели холодной тоской.
Вновь появилась Татьяна, уже вошла без стука и со своими сумками. Развязала один мешок, достала несколько тарелок, ложки, вилки, ножи. Из сумок вытащила продук-ты - нарезала, накрывала стол. И все молча.
Владимир тоже молчал, ничего не спрашивал и не мешал Татьяне. Сидел на табу-рете и наблюдал.
Время изменило и ее. Когда он последний раз видел Татьяну, ей было двадцать два года. Прошло пятнадцать лет. Кто она сейчас... муж, дети?.. Ничего этого Владимир не знал.
- Садись, Володя, к столу, - она достала бутылку водки, налила четыре рюмки, на две положила по куску хлеба. - Помянем твоих.
Выпили молча, не чокаясь. Татьяна сразу налила по второй.
- А теперь за тебя, что ты вернулся. Твои никогда не верили, что ты насильник и убийца.
- Не надо об этом, - оборвал ее Владимир, - не готов я к разговору сейчас.
Он чокнулся рюмкой, опрокинул ее в рот, подождал, пока освободится другая, и разлил снова.
- Давай лучше за тебя выпьем. Никого не осталось у меня на свете, - он грустно усмехнулся, - кроме тебя, соседка.
Очень давно не пил водки Владимир. Три выпитые подряд рюмки немного ударили в голову. Очень давно не видел он женщин... Комок желания подступал, давил на горло... Татьяна встала.
- Не бойся... не изнасилую, - прохрипел он.
- И не получится, Володя... изнасиловать.
Она практически одним движением скинула платье...
Через минуту они вернулись со скрипящего дивана к столу. Изголодавшийся - он толком и не сумел ничего сделать.
- Расскажи о себе, Татьяна, - попросил он.
- А что рассказывать, Володенька? Особо и нечего. Была замужем, детей не роди-ла, родителей тоже схоронила. Одна я, совсем одна. Завтра, вот, вместе поедем - на одном кладбище лежат твои и мои. Покажу где. Ладно, наливай, чего сидишь?
В ее глазах блеснули слезы. Татьяна встала, подошла к дивану, вытерла глаза сво-им платьем. Владимир обнял ее сзади... и вернулись они к столу уже через полчаса, вдо-воль насладившись друг другом.
- А ты-то как, Володя, что делать будешь?
- Не знаю, Таня, не знаю. Паспорт вначале получить надо, работу искать буду.
- А с делом твоим что?
- А что с делом? - Он усмехнулся. - Один раз я уже поискал правды - загремел на восемь лет.
- Да-а-а, видно простому человеку и правды не видать, и не оправдаться даже. Но ведь та сучонка-то потом родила, якобы от тебя. Ты же можешь сейчас на экспертизу по-дать - явно не твой ребенок. Потом и раскрутиться все, как надо. Хоть судимость снимут, может и накажут кого.