Татьяна наполнила рюмки, ждала ответа.
- Давай лучше, Таня, за тебя выпьем. Согрела ты мне душу сегодня, Танечка, ду-шу согрела. Первый раз за пятнадцать долгих лет. И не сексом - своим отношением со-грела. За тебя, моя внезапная радость!
Они выпили и закурили оба. Татьяна решила сменить тему, будет еще время по-говорить об этом.
- Сейчас конец мая, Володя, огород надо посадить. Картошку, грядки. У меня се-мена есть. Завтра на кладбище съездим с утра и начинай копать, а я посажу тебе все. У меня и мотоплуг есть, я еще тоже картошку не садила, завтра собиралась.
ХХII глава
Жизнь текла своим обыденным чередом. Для кого-то белыми, для кого-то серы-ми, а для кого-то и черными днями. Все, как обычно и для каждого индивидуально.
Татьяна с Владимиром жили вместе, дома их стояли рядом, по улице друг к другу не ходили - через огород. Совместное проживание не афишировали, да и некому особо было рассказывать. О законном браке никто не заговаривал - рано еще было обсуждать эту тему, но жили вместе и дружно.
Через недельку вновь наведался участковый. Только на этот раз поздоровался и разговаривал более вежливо.
- Вот какие дела, Владимир, - начал разговор участковый, - паспорт когда полу-чишь?
- Так это не от меня зависит, сами знаете. Велели зайти через три недели. А пока справка...
- А на работу когда?
- Хотелось бы раньше, но пока паспорта нет - кто же примет?
- Да-а-а... так вот какие дела, Владимир, - вновь замялся участковый, - заявление на тебя поступило.
- Да, блин, когда же вы дела-то мне шить перестанете, когда же это все кончится? - Неподдельно возмутился Владимир.
- Никто тебе, Устинов, дела шить не собирается. А заявление вот о чем - извест-ная тебе гражданочка просит оградить ее от вашего возможного очередного надругатель-ства над ней, как над личностью.
- Значит, это опять та сучка на меня кляузы строчит. А вы куда смотрите, органы правоохранительные, черт бы вас побрал. Знаешь что, участковый, один раз тебе скажу - больше говорить не стану. Хочешь: верь, а хочешь: не верь. Я не только ее тогда не наси-ловал, но даже не видел никогда и не знал. И сейчас знать не хочу. Забоялась она, занерв-ничала. Знает прекрасно, что срок я получил по оговору, по подставе ментовской. А сей-час боится, что освободился и приду искать правды. А правды она ой как боится - вот и пишет необоснованные заявы. Да, мента того я завалил и отсидел уже за него по полной. Только и здесь себя виновным не считаю.
Вот так, участковый, больше я тебе говорить ничего не буду. И не приходи боль-ше. Считай, что все необходимые профилактические беседы ты уже со мной провел. И в это дело не лезь, а то самого завалят.
- Устинов, ты хоть думаешь, что говоришь?
- Все, участковый, все. На этом разговор наш окончен. И не слышал ты вовсе ни-чего.
Владимир повернулся и ушел в дом.
Участковый не стал препятствовать. Да и права не имел - отсидел Владимир свое по полной программе. Однако, все-таки насильник и убийца. За такими нужен глаз да глаз. Все они якобы ни за что сидят или сидели.
Полицейский не ушел со двора сразу, чем-то зацепил его Устинов, не признавая вину. Многие не признают, но этот как-то по-особому говорил. В глазах не раскаяние, а лед, злость, может и месть. Присев на валявшуюся чурку, участковый задумался, не обра-щая внимания на моросящий дождик и ветер.
"Преступник - есть преступник... хоть и отсидевший. В глазах ненависть... А ес-ли он невиновен?.. Будет мстить? Эта краля уже написала заявление, вела себя как-то дер-гано. Оно и понятно - боится. Так может больше боится того, что насильник другой, а от-сидел этот? И что делать"?
И что делать - он не знал. Профилактические беседы, обходы здесь не помогут.
ХХIII глава
- Ну и отвратительная погода, черт бы ее побрал. Представляешь - за весь месяц ни одного нормального дня. Привет.
Подполковник полиции Старовойтов Сергей Павлович, старший оперуполномо-ченный уголовного розыска, с шумом ввалился в квартиру своего друга Горюнова Викто-ра Игоревича, тоже подполковника и старшего опера.
Привет. - Хозяин усмехнулся. - Погода действительно мерзкая. Наверное, и ста-рожилы такой не помнят. Давай зонтик на ручку привесим и проходи на кухню. Я пивка взял.
- А чо только пивка?
- По трезвому надо все обсудить.
- Чо тут обсуждать - валить его надо и все.
- Вот и поговорим. Проходи.
Старовойтов устроился на стуле, Горюнов разлил пиво по кружкам. Выпили не-много.
- Слушай, Виктор, чего здесь рассуждать? Валить надо падлу, иначе сами спалим-ся. - Возмущенно продолжил Сергей.
- Не кипятись, Сережа, не кипятись. Что - придешь домой и застрелишь?
- Ну, почему сразу застрелишь и дома? - Возразил Старовойтов. - Надо обдумать - где, когда и как?
- Так, а я для чего тебя пригласил?
- Вот это правильно. Что предлагаешь, какие мысли?
Бывшие лейтенанты, а сейчас подполковники вновь наполнили кружки.
- Я уже кое-что начал, Серега, - Горюнов отхлебнул пива, - якобы невзначай встретил Светку. Объяснил ей, что надо заявление на падлу написать, предупредить орга-ны о возможной опасности со стороны Устинова. Она поупиралась, но написала - вот на этом и сыграем.
- А чо упиралась то, ей-то какого хрена еще надо?
- Боится она, Сережа, боится. Боится, что за ложный донос сядет, а может и со-весть мучает.
- А деньги от нас брать не боялась, совесть не мучила?
- Оставим это, - нахмурился Горюнов.
- А чо оставим, чо оставим? Деньги взяла, на незнакомца донесла, Петька из-за нее погиб... из-за суки этой. И она еще выколупываться будет? Надо ее еще разок трах-нуть - пусть порадуется, тварь.
Старовойтов допил пиво со злостью, налил себе полную кружку.
- Ты совсем рехнулся, Сергей? Не трогай говно - вонять не будет. Или сесть хо-чешь, герой-любовник?
Горюнов уже давно и многократно пожалел, что связался с этими... Сергеем и Петром. По пьянке позабавились с девчонкой - пятнадцать лет мучаются. Петр погиб - толкнул его неосторожно Устинов, а он оступился и черепом о камень... Удалось поса-дить лоха за убийство. А сейчас что? Сережа этот... тупой амбициозный индюк... Виктор вздохнул тяжело, продолжил:
- Ты к этой Светке даже близко не подходи. Заяву она написала на Устинова - это нам на руку. Я выманю его к дому Светки, а ты пристрелишь лоха. За нападение на поли-цейского, то есть на меня.
- А чо это я пристрелить должен?
- Хорошо, - не стал спорить Виктор, - заманивай Устинова ты, обеспечивай ему орудие нападения, разработай версию о нашем и его неслучайном присутствии около до-ма Светки. А я пристрелю.
Горюнов понимал, что у Сергея мозгов на разработку операции не хватит. Тупой, а дослужился до подполковника. В милиции-полиции это не редкость.
- Ладно, сам прикончу. Давай еще по одной и я домой потопаю.
Старовойтов вышел из подъезда. Дождь все продолжал моросить и бросался в лицо, когда зонтик задирался вверх от порывов ветра. Резко и внезапно зонт наклонился вниз, удар по затылку и... темнота.
Сергей очнулся, голова, словно чугунная, трещала от боли, особенно ныл заты-лок. Он хотел было потрогать его, но не смог и не сразу сообразил, что связан. Огляды-вался и приходил постепенно в сознание.
- Очухался, сволочь?
Старовойтов вздрогнул, сердце заколотилось сильнее - голос прозвучал внезапно из-за спины. Он не узнал его и пока не знал, кому обязан таким положением. Враги действительно были. Особенно, если учесть, что ума не хватало и подполковничьи погоны заработаны физическим выбиванием признания от задержанных. Не сбором и предъявлением фактов, а чаще всего банальными побоями. Были и такие, с кем ему очень и очень не хотелось бы встретиться в подобной ситуации. Он попытался освободиться и внезапно осознал всю тяжесть своего положения. Руки крепко связаны за спиной, а ноги согнуты и привязаны к плечам. И он голый, абсолютно голый лежит в позе рака.
- Кто ты, что тебе надо?
Его голос сорвался в испуганном крике.
- А что надо было тебе, ментяра, или понтяра? Как вас теперь правильно назы-вать? - Устинов вышел из-за спины. - Что надо было тебе, сука, когда ты меня, безвинно-го, засадил на семь, а потом и на восемь лет? Что надо было тебе, мразь, когда ты со дружками насиловал девчонку, а посадил за это меня?
Старовойтов узнал Устинова и несколько успокоился. Он не принимал его всерьез и выбрал тактику наезда. Впрочем, выбирать ему не приходилось - не ударенная голова, а природная скудоумость не позволяла другого.
- Так, быстро развязывай и поехали. Я тебя, петушок, в этот раз на пожизненное отправлю, если не хочешь, чтобы пристрелил тебя здесь. Быстро развязывай, шевели граблями, падла.
Он окончательно пришел в себя, страх исчез, уступая место властной тупой, на-пыщенной важности и осознания незыблемости своего служебного положения.
Устинов откровенно расхохотался.
- Ты на себя со стороны посмотри, - все еще продолжая смеяться, говорил Влади-мир. - Лежишь голенький, готовый к порке и командуешь. Хоть ты меня и рассмешил, но снисхождений не будет, не надейся. - Уже серьезно закончил он.
- Быстро развязывай, я тебе сказал. Меня в детстве и то не пороли... Пороть он собрался... Быстро давай, шевелись, - командовал Старовойтов.
- Быстро, так быстро, как скажешь на этот раз, - уже угрюмо и зло заговорил Вла-димир. - Только пороть тебя не ремень будет - ишь, размечтался о детстве. Пороть тебя вот эта вот машинка будет. В шопиках продается... кто садо-мазо увлекается, бабам опять же удовольствие... и таким, как ты.
Устинов показал инструмент - цилиндр с электромоторчиком, внутри металличе-ский шток, на конце которого упругий синтетический член.
- Ты чо это задумал, падла, чо задумал? Быстро развязывай, а то пристрелю, как собаку.
Старовойтов так и не понял пока опасности, продолжая в уверенности надеяться на свою неприкосновенность из-за полицейской должности. Вновь попытался освобо-диться и не смог. Постепенно самоуверенность вытеснялась осознанностью. Страх при-шел внезапно, ворвался бурей, когда синтетика прикоснулась к анусу. Он задергался, за-юлил волосатой задницей и уже запричитал умоляюще:
- Ты чо это задумал то, чо? Отпусти меня, отпусти. Будем считать, что ничего не было, разбежимся по-хорошему. Отпусти.
- Отпустить? А ты меня отпустил? А ты думал - каково это на зоне сидеть за из-насилование, за твое изнасилование? Ты думал, когда насиловал девчонку, думал - каково ей? Вот и подумай, прочувствуй все сам, всей своей поганой шкурой, жопой своей прочувствуй.
Его голос отдавал ледяной хрипотцой, глаза сверкали яростью.
- Нельзя так, Володенька, нельзя. Виноват я, виноват. Давай, по закону все сдела-ем, я признание напишу чистосердечное. Отпусти меня, отпусти...
Устинов заклеил его рот широким скотчем.
- Если бы ты чистосердечно признался и действительно раскаялся - я бы тебя от-пустил. Но, такому, как ты, верить нельзя. Ты же убьешь сразу, со злорадством убьешь. Потому, как нету у тебя ни совести, ни чести, ни ума. И бред твой слушать я не хочу.
Устинов включил инструмент, видя и слыша, как замычал дико и задергался Ста-ровойтов. Бросил напоследок:
- Лежи, сука, получай заслуженное удовольствие. Я ухожу, утром вернусь. За ночь, надеюсь, до смерти напорешься, подумаешь о многом.
На следующий день Устинов не стал закапывать или топить труп. Выбросил так, что бы не сразу, но достаточно быстро нашли. Одежду и целлофан, на котором все проис-ходило - сжег. Табельное оружие и секс-интрумент разобрал на части и утопил в разных местах. Следов не осталось никаких. А Горюнова просто зарезал следующим вечером в собственном подъезде, пока еще не нашли первый труп и он не стал опасаться.
Судье, который его незаконно осудил первый и второй раз, которого явно "под-мазали", который вынес приговор без достаточных доказательств - отправил письмо. Обыкновенное простое письмо по почте: "Ожидание смерти - хуже самой смерти. Жди, падла." Что с судьей делать, Устинов еще конкретно не решил. Он добился справедливо-сти, своей справедливости. И не пошел бы на это, если бы правоохранительные органы были права охранительными. Отсидев семь лет ни за что, он обратился в полицию. Но вместо справедливости получил еще восемь лет тюрьмы. Теперь не верил уже никому.
ХХIV глава
Два трупа враз в одном отделе - такого в городе не происходило еще никогда. Одного банально зарезали в собственном подъезде, не взяли деньги, пусть и небольшие, часы, табельное оружие и удостоверение. На грабеж убийство не походило - сотрудник был в форме. Пока рассматривалась одна основная рабочая версия - убийство в связи с профессиональной деятельностью. Пришлось поднимать все дела Горюнова практически за весь срок службы. А их было совсем не мало. В первую очередь отрабатывались осво-бодившиеся недавно зэки. Естественно, в список попал и Володя Устинов.
Второй... Здесь все обстояло намного сложнее. Сотрудника нашли абсолютно го-лым и изнасилованным. Скончался он от разрывов прямой кишки и возникшего при этом кровотечения. Причем, как утверждают судмедэксперты, насиловали его многократно и после смерти тоже. Вот это - после смерти - наталкивало на иные мысли. Могли изнаси-ловать, могли. Но, насиловать после смерти - это не похоже на обычную расправу, месть. Здесь, как считали специалисты, похоже поработала какая-то новая необычная секта.
Возбудили два уголовных дела и после горячих споров объединять их все-таки не стали. Совершенно разные способы убийств.
Участковый хотел было предложить свою версию. Вернее конкретного человека, который отсидел, как раз освободился недавно и считает себя невинно осужденным. Ре-альный мотив у него был.
Но, что-то остановило его от поспешного шага. Может быть мысли о возможной невиновности Устинова. Но, скорее всего, необычность убийства Старовойтова. Да, Устинов мог изнасиловать и убить. Тем более, что сам познал насилие. Но, у него явно не хватило бы физических сил на многократное действие. И потом - зачем ему насиловать труп? Он же не извращенец. А если извращенец? Нет, все равно тогда должны быть сообщники, а зачем ему лишние свидетели? Вот, Горюнова, возможно, он завалил. Много мыслей приходило в голову. И он решил пока не говорить ничего, провести собственное небольшое расследование.
Вновь участковый посетил Устинова и снова беседа состоялась на улице, во дворе дома. Но, в этот раз, первым начал разговор Владимир:
- Что, участковый, что ты ко мне все ходишь и ходишь? Вроде бы я все сказал в прошлый раз. Скоро получу паспорт, устроюсь на работу, антиобщественный образ жизни я не веду, не бомж. Или так положено - раз бывший зэк, значит надо мозги ему парить и после отсидки? Почему вас народ не любит - поэтому и не любит. Прав я или виноват, но я отсидел свое, участковый, отсидел. Не по УДО откинулся, по звонку. И нечего меня тут обхаживать - стукачем не стану, не надейся. Кстати, хоть бы представился, что ли? А то и звать как не знаю.
- Старший лейтенант полиции Разумный Игорь Львович, ваш участковый. Вот мое удостоверение.
- Да на хрена мне твое удостоверение, Разумный. И не разумный ты вовсе, если все ко мне ходишь и ходишь. Преступников лови, участок охраняй, покой людской.
Участковый заметил, что изменился Устинов, сильно изменился. Исчезла ледяная угрюмость в глазах, разговаривать стал хоть и с наездом, но нормальным голосом. Види-мо, ушла куда-то кипящая внутри его ярость. От чего эти изменения? Совершил все-таки месть или пообвык на воле?
- Не просто я зашел к тебе, Устинов, не просто так. Прошлый раз ты говорил, что не виновен, зря сидел.
- Ничего я тебе прошлый раз не говорил, - перебил его Владимир, - об этом и ска-зал прямо.
- Да помню я, все помню.
- Раз помнишь - не начинай заново.
- Не начинал бы, но обстоятельства так сложились. Двух оперов у нас убили, как раз тех, кто твое дело вел.