— Какая-то земля мертвых, право слово! Что же тут случилось?! Это ж охренеть можно! — задумчиво пробормотал Андрей и, постояв немного, решил сделать перекур. Табак несколько успокоил расшалившиеся нервы, он подошел к ограде и спокойно направился в распахнутые ворота…
Весь вечер он просидел у костра в мрачной задумчивости, с тоской глядя на языки пламени, стараясь выгнать из памяти жуткие картины, которые он увидел в деревне.
Если из хутора люди сумели, хоть и в дикой спешке, сбежать, то здесь была просто смертная паника, когда люди бегут в разные стороны, охваченные неописуемым ужасом.
Скелетов он насчитал почти три десятка, взрослых и детей, но умирали люди по-разному. Половина из них спокойно лежала в постелях, а вот другие были разбросаны в разных позах по всей усадьбе, но было видно, что и они пытались куда-то ползти.
Скотина тоже полегла вся — множество лошадей, коров, свиней и коз — пересчитывать костяки Андрей даже не стал, но счет шел на несколько сотен. Очень богатая деревня была…
Трофеев Никитин практически не взял — только прибрал местные деньги, небольшой охотничий арбалет с железными болтами в кожаном колчане с деревянными вставками да боевой топор-секиру с широким лунообразным лезвием и удобной рукоятью.
Деньги были во всех домах, но медные, разного размера — от мелких, размером с пятирублевую монету, до крупных — с юбилейный советский рубль, и самой разнообразной формы — от круглых до чуть ли не квадратных.
Изображения на них были плохими, гурты неотребрированные, будто не государственное казначейство их делало, а пьяный ремесленник кувалдой на наковальне отбивал, абы как придется, а форму для чекана ему забулдыга подмастерье на глазок смастрячил дрожащими с перепоя руками.
Можно было подумать, что медь здесь не в ходу, но и серебряные монетки имелись не самой лучшей чеканки.
Только в одном, самом богатом доме он нашел это серебро — небольшой мешочек сжимал в ладони скелет бородатого старика. Именно его длинная седая борода, прекрасно сохранившаяся, отбила у Андрея всю охоту к мародерству.
При свете костра Никитин стал рассматривать монеты, подавляющее большинство которых имело один рисунок — на лицевой стороне коронованный орел до боли знакомой формы, а на обороте гордый профиль в короне, и надпись на латыни, которую Андрей быстро разобрал: «Божьей милостью Болеслав, князь Польский».
Изредка встречались монетки с князем Мешко, тоже польским, понятное дело. При их виде Андрей возликовал, в радостном возбуждении набив трубочку последней щепоткой табака.
Никитин вспомнил бабку Магду, что продолбила ему голову рассказами о родине своих пращуров. Хотя «продолбила» — это не то слово.
И, как припомнил Андрей, князь Мешко полностью окрестил поляков еще где-то в середине десятого века, лет за двадцать до Владимира, что своих киевлян для крещения в Днепр всем скопом загнал. А его сын Болеслав вроде бы и королем Польши стал, но позже.
— А раз он на монетке князь, то ляшским крулем Болек пока не является! — с уверенностью подытожил Андрей. — Следовательно, я попал как раз к концу десятого века. Ясненько, что данные земли могут быть только Польшей, ибо деньги взяты у обычных крестьян, а не у местных нумизматов. Селяне люди практичные, берут только те монеты, что хождение имеют.
Однако вскоре Никитин сделал новое открытие, тщательно перебрав груду медяков. Несколько монет несли на себе другие рисунки, на одной красовался Конрад, эрцгерцог Австрийский, на двух других Всеслав, князь чешский, а на последней, самой большой и затертой донельзя, что-то другое, но не польское, ибо он разобрал только слово «Рекс», так на латыни именуют королей.
Но чей это венценосец был, осталось для него загадкой, хотя, судя по древности монеты, правил он давненько.
И с его королевством могло произойти за это время все что угодно — они в Средневековье как грибы после дождика — урождалось много, но и немало их безвременно сгинуло в лукошке Клио, безжалостно срезанные ее острым ножичком.
Андрей сгреб все медные монеты и засыпал их в кожаный кошель размером с поясную сумочку, что носят летом многие мужики в том, современном мире.
Он здесь носился аналогичным образом, Никитин насмотрелся на костяки. Следовательно, все новое есть хорошо забытое старое.
Меди было с пару килограммов, Андрей решил не увлекаться, тяжело носить, а стоимость небольшая. В маленьком мешочке он насчитал два десятка серебряных монеток, с одно-, двух- и пятирублевые кругляшки, на половине из которых отчеканены знакомые ему названия «грошей».
Зато другой десяток кругляшей, намного лучший по форме и изготовлению, был совершенно непонятен своими чеканными надписями — монеты покрывались замысловатой арабской вязью.
— Однако, — задумчиво пробормотал Никитин, — торговлишка с Востоком здесь идет бойко, а иначе монеты бы не брали и не хранили. Да и резидентом какого-нибудь султана сей пейзанин вряд ли был — глупо своим шпионам таким серебром платить. Это как нашему Штирлицу в Берлине пачками рублей за пиво расплачиваться.
Андрей вздохнул — ну почему на монетах не чеканят год, ведь тогда было бы легче определиться со временем.
«Высокомерны поляки, что в будущем, что в прошлом, наверное, считают, что каждый должен знать время правления их князей».
Он хотел засыпать серебро обратно, но тут его пальцы наткнулись на неожиданную твердость в углу мешочка. Никитин быстро запустил вовнутрь руку и из потайного кармашка вскоре извлек две монетки, блеснувшие знакомой желтизной.
— Ого! Золотишко! Грамма по четыре каждая!
Вес Никитин определил сразу, чуть больше трех копеек советских, а те, как известно, ровно три грамма и весили.
Рассмотрев их при отблесках пламени, он убрал арабскую — вязь не прочитаешь, зато сосредоточил все внимание на последней, без всяких потертостей, почти новенькой или не бывшей в обороте.
Монета была польской, достоинством в понятный и знакомый «злотый», что само по себе в переводе не нуждалось.
Андрей только свистнул сквозь зубы, хотя примета была скверная, бабушка в детстве часто ругала — нельзя свистеть, а то денег не будет. А тут такое, что поневоле в Соловья-разбойника превратишься.
— Но почему в Польше сейчас ходит злотый из золота?
Ведь насколько помнил Андрей те обрывки истории, что легли когда-то в его дурную голову, гордые ляхи начали чеканку этой монеты гораздо позже, века с четырнадцатого. Да и то из серебра, хотя название о другом металле говорило.
Но, прикинув скудность собственных познаний, Андрей решил, что сам ошибается — монетка-то вот она, перед глазами. Да и название смущало, ну не могли в древности поляки золотые из серебра чеканить, это только московский царь Алексей Михайлович на медных монетах приказал выбивать — «деньга серебром».
Отчего Медный бунт вскоре и получил, незачем монеты подделывать, хоть ты и венценосец. И было это в семнадцатом веке, то есть намного позже данного времени. А вот про польский «серебряный бунт» что-то ему на глаза не попадалось в книгах, тем паче «злотый» отчеканен из самого настоящего, Никитин даже на зуб попробовал, золота.
— Польша так Польша!
Андрей хладнокровно пожал плечами и подбросил в костерок хвороста. Пламя стало шустро поедать свою пищу, и на душе от прибавившегося света стало немного легче.
— Повезло мне, если говорить откровенно. Горы эти карпатские, других просто нет, язык знакомый, бабка Магда кое-чему меня научила — а третий сорт не брак. Как-нибудь выживу. Могло быть намного хуже — занесло бы в Мексику к ацтекам или еще чего похуже, к каннибалам в Новую Зеландию. Там бы враз пустили в ход дубинку из бамбука, тюк прямо в темя, и нету Кука. То есть меня, родимого!
Никитин ухмыльнулся — одет он нынче во все местное, обувка в самый раз, в полном прикиде.
Вооружен до зубных коронок, денег у него завались — на поясе такую груду не понесешь, штаны оттянет! В мешок капитал придется складывать. Можно было еще взять, но зачем? Слишком много и хорошо не есть хорошо и много!
Встречал он в деревне серебряные и золотые украшения, но брать не стал — он никогда не был мародером и осквернителем.
Деньги, оружие, вещи нужны для выживания, и не грешно иной раз позаимствовать их у мертвых, если ты в них остро нуждаешься.
Но вот сдирать с людей, пусть и истлевших за долгие годы, обручальные кольца, серьги и мониста — это уже есть наглое мародерство, и для настоящего солдата дело не просто позорное, а гибельное. Мародерство развратит любую армию, причем очень быстро…
Утром Андрей долго отрабатывал удары с найденной в селе секирой. И с большим сожалением расстался с алебардой, которая не прослужила ему и суток.
Но выбор в пользу арбалета являлся, на его взгляд, правильным, теперь врага можно было поражать на расстоянии.
Первые пробные стрельбы из стального лука дали весьма обнадеживающий результат. Болт мог убойно поражать цель на дистанции до ста метров, стрельба из него относительно точная — все пять болтов, выпущенных по стенке одиноко стоящего сарая, попали в цель кучно, вписавшись в полуметровый круг.
И заряжать арбалет сравнительно легко — кладешь болт в направляющий желоб, упираешься в прижатый к земле изогнутый железный лук ногой, держа в правой руке «коготь», и натягиваешь тетиву из сухожилия на болт. Потом прижимаешь «приклад» к плечу, желоб наводишь на цель и спускаешь стрелу, нажимая на крюк.
«Приклад, конечно, не просто хреновый, он попросту отсутствует, как и мушка с целиком. Как говорят артиллеристы, если нет панорамы, то наводишь пушку по стволу».
Но недостатки лишь подчеркивают достоинства — хорошая дальность и бронепробиваемость, скорострельность 2–3 выстрела в минуту, вес как снаряженного РПК-74.
И главное — стрельба из лука требует многолетних занятий, а арбалетом может орудовать новобранец после месяца тренировок. А ведь Андрей был не прожорливым «духом», сам мог потягаться в стрельбе даже с нехилым снайпером.
Закинув вещмешок за спину, заткнув боевую секиру за пояс, повесив на плечо колчан с десятью болтами и держа в руках арбалет, Андрей отправился дальше в дорогу, измерять ногами длинные версты.
Вскоре он прошел стоящий у самой дороги одинокий хуторок, который, судя по всему, пережил то же самое бедствие, что и деревня, правда, издали показалось, что белеет костей все-таки многовато. Заходить в новую юдоль скорби Никитин не стал, и так все ясно, любопытство уже не мучает, насмотрелся до тошноты.
А к вечеру Андрей наткнулся на самую настоящую трагедию — на середине дороги стояли пять развалившихся, когда-то запряженных пароконных повозок, на которые был навален сгнивший скарб и костяки людей.
Скелеты лежали и кругом телег — недалеко они ушли от безжалостной смерти, которая их все же догнала.
Но, приглядевшись, Андрей стал утирать со лба струящийся холодный пот — люди и кони были практически в упор безжалостно расстреляны из луков и арбалетов. Древки стрел и железные арбалетные болты торчали из костей всех людей, включая детей.
Никто из несчастных не успел оказать сопротивления, у одного скелета на кожаном поясе имелась секира, которую даже не вытащили из петли. И так лежали все, у кого было с собой оружие.
Андрей обошел костяки и поднял болты со стрелы для осмотра. Первое, что бросилось в глаза, так то, что они были похожи друг на друга, будто один мастер делал.
— Унификация, братцы мои, означает всегда государство, и стреляли что ни на есть регулярные вооруженные силы или правоохранительные органы. Но в чем провинились эти люди, чтобы свои же солдаты изрешетили их без пощады и при этом ничего не взяли, даже свои выпущенные в упор болты и стрелы? А ведь они денежек стоят, и немалых! — задумчиво пробормотал Андрей, привыкший за эти последние дни вот так разговаривать сам с собой. Это даже стало насущной необходимостью, он просто опасался приступа безумия.
Мозаика всего произошедшего на этой мертвой земле потихоньку стала складываться в определенную нерадостную картину.
Что могло заставить сотни людей бежать сломя голову, оставляя добротные дома и вещи? От чего передох скот в сараях?
Почему войска перебили беженцев, но не стали брать их имущество, весьма ценное? Да те же деньги?!
Ответ более чем очевидный вырисовывался, так что он заскрипел от злости зубами.
Мор! Жуткий мор типа чумы, тифа, холеры или оспы, который одинаково поражал людей и животных, причем даже малейшее прикосновение к вещам заболевших несло с собой смерть.
Болезнь, по всей видимости, протекала скрытно, но после проявления умертвляла пораженного крайне быстро — может, за сутки, может, за час.
И не было от этого спасения, только немедленное бегство могло спасти людей. И скотина тоже от болезни быстро померла, иначе бы с голода все стайки разворотила.
Потому армия карантин устроила и всех, кто пытался бежать, расстреливала без суда или содержания в простом изоляторе. Наверняка в окрестных лесах лежит масса скелетов, утыканных стрелами.
Прекрасно знали вояки о море, раз убивали на расстоянии, ничего у жертв не брали, даже своих стрел не вытаскивали.
И диких животных нет по этой же причине — или передохли или как-то учуяли беду неминучую и ушли подальше от этих опасных мест. А вот сейчас стали потихоньку возвращаться, раз та косуля неподалеку вприпрыжку скакала, и волк мутированный охотился. И судя по всему, они себя прекрасно чувствовали.
Только одно в этой трагедии пока не имеет четкой версии — почему нигде нет домашней птицы? Может, она могла раньше передохнуть и закопали ее от греха? Тогда почему кругом летает множество всяких пернатых, от орлов до пичуг?
Андрей оторвался от мыслей и посмотрел на голубое небо, там высоко кружили два орла, хищно распластав по сторонам свои мощные крылья.
Может, птицы не заболели этой заразой и просто разбежались. Или разлетелись на все четыре стороны эти куры, гуси, утки и всякие там индюки. А разные летающие хищники, те же самые орлы, к примеру, склевали потихоньку не привыкшую к дикой жизни домашнюю птицу.
Не больные же мором трупы клевать?
Может быть, тела людей и животных дурной запах выделяли и всех птиц за версту отпугнули?
«Вопросы есть, и много, а вот ответа пока нет, информации маловато. Но еще не вечер, глядишь, и разузнаю потихоньку, что к чему».
Удивительно, но за себя Никитин не боялся, хотя прекрасно знал, что такое пандемия и биологическое оружие.
Он был полностью уверен, что болезнь уже исчезла — ведь годы прошли, морозы могли стоять, да и вел он себя осторожно, брал только новые вещи, а в затхлые помещения даже нос не совал.
И верил, что свою судьбу не обманешь — но не может быть у него такой нелепой смерти от зловредных микробов…
На четвертый день он миновал еще три брошенные и пару полностью сожженных деревень. И тут Андрей всей шкурой понял, что скоро могут пойти и обитаемые людьми места.
Линия пожаров является своего рода границей между живыми и мертвыми — перед хворью поставили заградительный барьер. Так в тайге навстречу огню пускают встречный пал, и лесной пожар, не получая пищи, прекращается сам собой…
Каждый вечер Никитин проводил в интенсивных тренировках с оружием — стрелял из арбалета по мишеням на точность и дальность, орудовал секирой, а потом при пламени костра точил прихваченным в деревне камнем наконечники болтов, лезвия секиры и кинжала.
Он чувствовал неожиданную бодрость, и это было у него уже не раз перед доброй дракой. Своей интуиции Андрей доверял полностью, она его ни разу не подводила. Поэтому и проверял он еще раз свое оружие, чтобы впросак не попасть…
ГЛАВА 7
Утром Никитин позавтракал вареными овощами с вяленой рыбой, провел ритуальную тренировку более ожесточенно и хорошо отдохнул после занятий. Потом попытался покурить сухой травы, табак у него закончился, но осталось желание.
Или подвиг Колумба совершай, или бросай курить, что оказалось гораздо проще — «трава» ему впрок не пошла. Кашель и рвота не лучшие спутники, лучше уж без такого «табака» обойтись.