После краткой паузы до них долетел голос итальянца:
– Анна! Смотри влево от Тома.
Он стоял на перекладине чуть выше приятеля. Положив руки на пояс, он смотрел сверху вниз, словно хозяин на свои владения. Эдит крикнула парням, чтобы они слезали немедленно, пока их никто не заметил, а не то у них всех будут неприятности. Тома с неохотой двинулся к лестнице, и Эдит облегченно перевела дух. Но Пепе не тронулся с места. Более того, он начал петь:
С неба на землю полились звуки неаполитанской песни. У Пепе был приятный тенор. Эдит слышала каждое слово. Анна от удовольствия захлопала в ладоши. Но вдруг люди, гуляющие вокруг, услышат пение из глубин гигантской железной конструкции? Это было возможно, ведь голос у Пепе был сильным. Он перешел к припеву:
Боясь, что Пепе начнет новый куплет, Эдит зааплодировала изо всех сил. И потом, надеясь убедить его поскорее слезть с башни, крикнула ему:
– Ну все, Пепе, поклонись и спускайся!
Пепе послушался на этот раз и изобразил размашистый театральный поклон. Затем он сделал еще один поклон налево, потом направо и последний, самый глубокий поклон вперед. И потерял равновесие.
Все случилось так быстро, что, если бы не одно движение рукой, когда Пепе пытался ухватиться за что-нибудь, можно было подумать, будто он прыгнул специально. Его тело летело вниз. Каким крошечным оно казалось по сравнению с массивной металлической аркой! До девушек донесся голос Пепе: коротенькое, испуганное «О…». Странно, но ни Эдит, ни Анна не закричали. Потрясенные, они смотрели, как маленькая фигурка падает – секунду, две, три… А потом в пятнадцати метрах от их ног ударяется о землю с глухим стуком, с таким ужасным, таким бесповоротным стуком, что Эдит тут же поняла: ничего уже не осталось от того, кто только что был Пепе.
Тома Гаскон не подозревал, что способен так быстро соображать. Год назад он стоял на этой же опоре, парализованный страхом. Сегодня, стремительно сбегая по ступенькам, которых было более трехсот, преодолевая их пролет за пролетом, он видел все с небывалой ясностью, которая удивила его самого. К тому моменту, когда он выбрался на балки, соскользнул на бетонное основание и добежал до Эдит и Анны, он точно знал, что нужно делать.
Анна опустилась на корточки возле тела Пепе. Ее сотрясала дрожь. Но, по крайней мере, она не кричала. Эдит обнимала ее за плечи.
Тома быстро осмотрел бедного Пепе. Его небольшое тело было исковеркано, шея загибалась под неестественным углом, изо рта уже вытекла струйка крови. Он напомнил Тома птенца, выпавшего из гнезда. Куда бы ни отправилась душа его жизнерадостного друга, она была уже очень-очень далеко.
– Эдит, – спросил он, – у месье Нея есть телефон?
Он знал, что во всем Париже телефонами обзавелись всего несколько тысяч человек, но ему казалось, что месье Ней вполне мог быть среди них.
– По-моему, да.
– Тогда скорее беги к нему. Расскажи, что случилось, и попроси его немедленно сообщить месье Эйфелю. И еще пусть позвонит в полицию. Он сам поймет, что нужно делать. Потом оставайся у тети. Я буду ждать здесь с Анной. – Он достал из кармана деньги и протянул Эдит. – Если идти быстрым шагом, то ты доберешься до него за полчаса. Но если по дороге попадется такси, поезжай на нем. И никому ни слова, даже полиции, пока не поговоришь с Неем.
– А если его нет дома?
– Тетя поможет тебе найти его. Пожалуйста, постарайся. Полицию надо будет вызвать так или иначе, но обязательно первым уведомить Эйфеля.
Эдит не хотела оставлять Анну, но согласилась выполнить его просьбу. Когда она уходила, Тома поцеловал ее и повторил негромко:
– Оставайся у тети. Не возвращайся.
После ее ухода Тома стал прикидывать, не видел ли кто-нибудь падение Пепе. На мосту были люди, они могли что-то заметить, а могли и не обратить внимания. Если все-таки заметили, то полиция будет у башни уже скоро. С этим ничего не поделать. Но он хотя бы сделал все, чтобы защитить двух самых важных в своей жизни людей: Эдит и месье Эйфеля. Потом он сел, обнял Анну и стал ждать.
Ожидание продлилось полтора часа, которые показались вечностью. Затем разом прибыла целая группа людей: сначала месье Эйфель, Ней и невысокий человечек с аккуратно подстриженными усами, а сразу после них полицейский в форме, молодой человек с фотографической камерой и двое с носилками.
Эйфель отошел в сторону, и первым заговорил Ней.
– Как видите, инспектор, – обратился он к человеку с усами, – мой клиент ждет вас именно там, где я вам и обещал. А эта молодая дама, я уверен, подруга того несчастного юноши.
Инспектор бросил на Тома короткий взгляд, подошел к телу Пепе, осмотрел его за пару секунд, потом глянул на башню, после чего кивнул молодому человеку с фотокамерой, который уже устанавливал треногу для съемки.
Ней тем временем приблизился к Тома.
– Ваши действия свидетельствуют о дальновидности и сообразительности, юноша, – сказал он вполголоса. – А теперь слушайте внимательно. Отвечайте на все вопросы, которые задаст вам инспектор, но отвечайте кратко. Он спросит только о том, что желает знать. Ничего не добавляйте от себя. Вы понимаете? Ничего.
Тома увидел, что инспектор вопросительно смотрит на Нея. Стряпчий едва заметно кивнул:
– Мой клиент готов помочь вам, инспектор.
Полицейский подошел к Тома. Он носил усы, но в остальном его лицо было чисто выбрито, редкие волосы зачесаны от широкого лба к затылку. Внимательные и слегка печальные глаза инспектора почему-то напомнили Тома об устрицах. Полицейский вынул блокнот. Первые вопросы были короткими: как зовут, где проживает – Тома назвал адрес своего съемного жилья на улице Помп, – во сколько случилось происшествие, имя и род занятий погибшего, был ли он знаком с погибшим, что они делали перед происшествием, где были. На последний вопрос Тома ответил, что они были в ирландском баре.
– Погибший пил что-нибудь в баре?
– Да, месье. Он пил «Гиннесс» и вино.
– Был ли пьян?
– Нет. Он контролировал себя…
– Но он пил и пиво, и вино?
– Да.
– Потом он забрался на башню?
– Да, инспектор.
– Каким образом?
– Сначала по балкам, потому что вход на лестницу заперт. Потом пробрался в лестничную шахту и поднялся по ступенькам на первую платформу, оттуда опять вылез на балки.
– Вы видели, как он это делал?
– Да.
Тома собирался сказать, что он и сам поднялся вместе с Пепе на башню, но вовремя вспомнил предупреждение Нея. Поскольку инспектор не спрашивал пока ничего о местонахождении и действиях Тома, то он не стал об этом говорить.
– Что он делал наверху?
– Пел итальянскую песню.
– А потом что было?
– Потом он упал.
– Как?
– Он кланялся. Три раза. Вперед, потом налево, потом направо. Потом он еще раз поклонился вперед, глубже, чем до этого, и потерял равновесие. Потом… все было так внезапно.
– Эта девушка – его подруга?
– Да. Она переживает сильное потрясение.
– Это естественно. – Инспектор обратился к Анне: – Я понимаю, вы расстроены, мадемуазель, но мне необходимо задать вам несколько вопросов.
Ее имя и адрес. Имя Пепе и адрес. Был ли он из итальянской семьи? А она? Как давно они знакомы? Пила ли она «Гиннесс» и вино вместе с ним в ирландском баре? Забрался ли он на башню и пел ли там итальянскую песню? Стояла ли она в это время внизу? Верно ли, что он сделал три поклона, а на четвертый потерял равновесие и упал? Видела ли она это? Действительно ли все так и было?
– Да. Все так и было. – Анна залилась слезами.
Инспектор захлопнул блокнот и повернулся к Нею и Эйфелю:
– Все ясно. Я удовлетворен. Предстоят еще кое-какие формальности, разумеется, но, если только месье Эйфель не станет настаивать, я не вижу необходимости в дальнейшем расследовании.
Эйфель жестом показал, что он также удовлетворен. По сигналу инспектора два его помощника положили тело Пепе на носилки и унесли.
– Думаю, мне следует проводить Анну домой, – сказал Тома.
Ней глянул на Эйфеля, который сказал, что намерен еще некоторое время побыть у башни. Тогда Ней сообщил Тома, что он отвезет его и Анну домой. Тома гадал, не нужно ли сказать что-нибудь месье Эйфелю, но тот уже повернулся ко всем спиной и пошел прочь.
У моста стряпчего ждал небольшой фиакр. Двое мужчин усадили Анну посередине, кучер взмахнул кнутом, и они тронулись в путь.
Анна жила с родителями в небольшом съемном доме возле южных ворот. Им пришлось ехать туда почти полчаса. Когда они наконец добрались, Ней вошел вместе с Анной, чтобы поговорить с родителями девушки. Потом вернулся и сказал Тома, что теперь отвезет домой и его.
– Постарайтесь сегодня не встречаться с Эдит, – попросил стряпчий. – Она отдыхает.
Собравшись с духом, Тома решился заговорить о том, что его волновало:
– Вы сказали полиции, что я ваш клиент, и я очень благодарен вам за это, но должен признаться, что у меня нет больших денег.
– Вас это не должно заботить, – ответил юрист. – Так пожелал сам месье Эйфель.
– Надо же! Неужели он сделал для меня такое! А он знает, что я тоже виноват?
– Не заблуждайтесь на этот счет, юноша. Месье Эйфель очень недоволен вами. Но сейчас на карту поставлено слишком многое. Башня является центром Всемирной выставки, которая должна скоро открыться. Под угрозой может оказаться честь Франции, не говоря уже о репутации Эйфеля. Когда я узнал от Эдит подробности происшествия, то понял сам и смог убедить инженера, а потом и инспектора в том, что, как ни трагична вся ситуация в целом, можно считать везением, что погибший был итальянцем. Никто не хотел бы, чтобы в это неприятное дело оказался замешан француз. Никто не заинтересован в том, чтобы ваше участие в инциденте было предано огласке. И таким образом, я также сумел защитить как Эдит, так и себя.
– Так вот почему инспектор не спрашивал, где находился я, когда упал Пепе.
– Именно. Он вовсе не желал знать это. Если бы он хоть на миг усомнился, что все это не более чем глупый несчастный случай, то повел бы себя по-другому. Однако никаких сомнений в этом нет.
– Пепе упал так, как я описал, уверяю вас.
– Если полиция потребует от вас дополнительных показаний, то сначала обратятся ко мне, и тогда я скажу вам, что нужно делать. Пока же, подчеркну, никто не должен ничего знать о вашем участии. Я настоятельно предупредил родителей Анны. Она вообще не станет об этом говорить. Эдит тоже, можете не сомневаться. Но и вы должны молчать, а иначе месье Эйфель очень рассердится. И вы же понимаете, он может обвинить вас в незаконном проникновении на башню.
– Я не скажу ни слова.
– Хорошо. У меня была возможность упомянуть месье Эйфелю, что, с моей точки зрения как юриста, вы действовали очень мудро.
Очевидно, Ней не терял времени даром и при первой же возможности сумел оказать Эйфелю немаловажную услугу, размышлял про себя Тома. Можно только восхищаться его ловкостью.
Когда юрист наконец высадил его перед домом на улице Помп, Тома вдруг почувствовал, что ужасно устал.
К началу следующего рабочего дня Тома продумал свою линию поведения. Во-первых, сам он ничего говорить не будет. Если кто-нибудь случайно слышал или видел, что они с Пепе встречались в воскресенье, он скажет, что они расстались сразу после того, как пообедали, и что он ничего не знал о падении Пепе с башни.
Может, у Тома и были сомнения насчет того, каковы будут последствия, если он станет болтать, но они исчезли после краткой и неожиданной для него встречи.
Он шагал по улице Помп и как раз проходил мимо того дома, что когда-то был фермой предков Эдит, когда его догнал Жан Компаньон и пошел с ним рядом.
– Хороший день для работы, – сказал старший мастер.
– Ага, – согласился Тома.
– Держи рот на замке, – перешел к делу Компаньон.
– Не понимаю, о чем вы, – сказал Тома, – но я вообще не из болтливых.
– Если кто-нибудь узнает, Эйфель уволит тебя. Ему придется это сделать. – (Тома промолчал.) – Но это, – продолжал Жан Компаньон обманчиво любезным тоном, – будет наименьшей из твоих неприятностей. Потому что я подстерегу тебя, и ты отправишься к своему дружку Пепе, где бы он ни был сейчас.
– Ничего не понимаю, – сказал Тома, – но меня огорчает, что вы мне не доверяете.
– Я доверяю тебе, – ответил Жан Компаньон.
Через несколько секунд он резко свернул в переулок, предоставив Тома поразмыслить над его словами в одиночестве.
Тома был сильным парнем и умел драться, однако у него не было никаких иллюзий. Если коренастый старший мастер захочет убить его, у него это получится.
На башне Пепе заменили другим человеком без каких-либо объяснений, но их и не требовалось: наверху уже заканчивали работу, людей было нужно все меньше. Несомненно, новость о трагедии скоро разлетится по городу, но пока о ней еще не сообщили даже газетам. День прошел спокойно.
Но только не для Эдит. Всю ночь она проспала в квартире тети Аделины беспробудным сном – благодаря сонным каплям, которые дала ей тетя. Утром она проснулась и выпила чаю с круассаном.
Однако уже во время завтрака к ней вернулось то ужасное холодное ощущение, которое возникло еще прошлым вечером, и нарастало до тех пор, пока Эдит не выкрикнула сидящей напротив тете Аделине:
– Это я убила его! Это из-за меня он упал!
– Ты ошибаешься, дорогая. – Тетя вздохнула.
– Я сказала ему поклониться. Если бы он не стал…
– Ничего бы не изменилось.
– Может, изменилось бы.
– У него был выбор. Люди должны понимать, каковы могут быть последствия их поступков. Он сам решил забраться на башню, никто его не принуждал.
В словах тети была правда, но Эдит не считала, что они снимают с нее вину. Девушка сидела над чашкой чая, сжав голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. И потом это случилось.
Сначала, почувствовав теплую влагу, Эдит не поняла, что с ней. Она ушла в комнату, где спала, и присела над ночной посудой. Через несколько минут ей пришлось позвать тетю.
Тетя Аделина сохраняла спокойствие. Она велела Эдит оставаться на месте, пока она сама отлучится на несколько минут. Потом она быстрым шагом ушла за доктором.
Очень скоро доктор подтвердил, что Эдит потеряла ребенка.
– Слава Богу, – сказала тетя Аделина.
Неделю спустя Тома сообщили, что месье Эйфель желает видеть его в своем кабинете.
Великий инженер не медлил и дня, устраивая себе кабинет на вершине башни. Поскольку лифты еще не ходили, рабочее место на третьей платформе подразумевало ежедневный подъем на огромную высоту, но Эйфеля это не смущало. С платформы к двери его кабинета вела спиральная лесенка.
Тома постучался и вошел. Комфортабельность кабинета поразила его: стены уже обклеили темными обоями в полоску, пол покрыли узорчатым ковром, вокруг письменного стола и вдоль стены поставили стулья и даже разложили там и тут разные безделушки для красоты.
И во все стороны открывалась захватывающая дух панорама. У монархов и президентов есть великолепные дворцы, но зато месье Эйфель построил себе самый лучший кабинет в мире.
В тот день дул довольно сильный ветер. Стоя почти на самой верхней точке башни, Тома ощущал слабые колебания под ногами.
Эйфель сидел за столом и смотрел в какие-то бумаги. Даже не поднимая глаз, он сумел прочитать мысли Тома.
– Максимальное отклонение от вертикали, вызываемое ветровой нагрузкой, составляет двенадцать сантиметров, – сухо проинформировал он рабочего. Закончив с документом, он взглянул на Тома. – Вы догадываетесь, зачем я вас позвал?
– Думаю, да, месье. Прошу простить меня.
– Когда русский царь строил город Санкт-Петербург, он был беспощаден к рабочим. Вы знаете, сколько человек погибло при создании города?