Марго поглощала еду сосредоточенно и молча. Эдит налила себе и Тома вина.
– Я и так уже немало выпил, – сказал он.
– Составь мне компанию, – улыбнулась она в ответ.
Он не отрывал от нее глаз. В последние месяцы она стала отращивать волосы, и теперь они не вились мелкими колечками, а падали мягкими кудрями ей на плечи. Лицо Эдит тоже смягчилось, округлилось.
Тома желал ее сильнее, чем обычно. Появиться на рождественском обеде у месье Нея с «английскими капюшонами» было бы неприлично, однако Тома надеялся, что вскоре они ему все-таки пригодятся.
Испытывает ли она к нему те же чувства, что и он к ней? Ему казалось, что да. Ведь она же ходит на свидания с ним, позволяет целовать себя и даже пригласила на этот обед. Но Эдит по-прежнему была осторожна и не показывала своего отношения. Она выжидала.
Закончив есть, Марго сразу ушла в кухню и оставила парочку беседовать за столом. Они допили бутылку. Эдит разбавляла вино в своем бокале водой, поэтому Тома досталось больше, чем ей, и это не считая того, что он выпил, обедая со стариками и Неем. По телу разлилась приятная истома. Эдит положила ладонь ему на плечо.
– Скоро тебе пора будет уходить, – сказала она. – Вечером мне нужно работать, а до этого я бы хотела немного отдохнуть.
– Хорошо.
– Спасибо, что согласился прийти. Мне было очень приятно. – Она поднялась, чтобы унести оставшуюся посуду в кухню. Он тоже встал, готовый помочь. – Останься здесь, – сказала она.
Через пару минут Эдит вернулась:
– Моя мать спит, это само собой, но даже тетя Аделина, кажется, задремала.
Она села рядом с ним, и он поцеловал ее, но делать это на стульях с высокими спинками было неудобно.
– Мне нужно отдохнуть, – повторила Эдит.
– Ладно. – Он встал. – Кстати, месье Ней уже нашел нового постояльца вместо мадам Говри?
– Нет. – Эдит покачала головой. – На это потребуется время. Месье Ней хочет, чтобы в той комнате поселился кто-нибудь особенный. А знаешь, мадемуазель Ортанс уже заново отделала ее. – Она улыбнулась. – Хочешь посмотреть?
– Конечно.
Она провела его через холл к лестнице, и они поднялись по скрипучим ступеням.
– Смотри, – сказала Эдит, распахивая дверь.
Тома узнал кровать, ореховый гардероб и картины – это все осталось как было. Но панели на стенах починили и перекрасили, на кровать постелили новое покрывало, очень красивое, из тяжелой камчатной ткани, а перед камином поставили маленький диван в стиле Второй империи с изогнутой спинкой, обтянутый тем же материалом. На каминной полке появились позолоченные часы; их циферблат поддерживали два блестящих херувима. Слева и справа от часов красовались фарфоровые фигурки, изображающие придворных короля Людовика XVI. На полу лежал новый ковер. Уже известный Тома письменный столик в стиле рококо завершал этот миленький, хотя и довольно предсказуемый ансамбль.
Обновление комнаты свершилось поразительно быстро, и Тома предположил, что некоторые из предметов обстановки прибыли сюда из дома юриста, возможно – из комнат самой мадемуазель Ортанс.
– Как видишь, – тоном гордой хозяйки сказала Эдит, – все готово для нового постояльца. Если кто-нибудь придет посмотреть комнату, нужно будет только поставить вазу с цветами.
Он кивнул. Да, комната была готова принять новую мадам Говри де ла Тур. Она была очень женственной, даже чувственной.
Эдит закрыла дверь и посмотрела на него как-то странно.
– Можешь поцеловать меня, если хочешь, – сказала она.
Но только он шагнул к ней, как Эдит отошла к кровати, откинула камчатное покрывало и легла поверх одеяла.
– Только поцелуй, – напомнила она.
Однако через полчаса они все еще лежали на кровати, и одежды на них оставалось меньше, чем было вначале.
Тома страшно ругал себя, что не взял с собой «английские капюшоны», но кто бы мог подумать, что все так обернется? Потом Эдит поднялась – она боялась запачкать постель и потому принесла из гардероба полотенце и расстелила на кровати.
– Ты должен быть осторожен, – предупредила она Тома.
– Я буду очень нежен. – Тома обнял и еще раз поцеловал ее. – Сразу скажи, если будет больно.
Но Эдит улыбнулась и ответила, что об этом волноваться не стоит. На его лице отразилось удивление, и тогда она пояснила, что все было давно и не имеет значения. А Тома понял, что думать о чем-то таком уже слишком поздно.
А еще через какое-то время она крикнула:
– Нет, нельзя!
Однако предупреждение запоздало.
В первые два месяца 1889 года Эйфелева башня продолжала расти. Темпы строительства поражали воображение. К марту она достигла невероятной высоты в двести семьдесят шесть метров, и там начали сооружать третью, последнюю платформу.
С этой платформы, одетой в стекло, потрясенные зрители смогут насладиться необыкновенной панорамой. В ясный день видимость оттуда будет достигать пятидесяти шести километров: на севере можно будет разглядеть чудесный парк Шантийи, на юге – большой лес Фонтенбло, а на западе, за Версалем, – две башни Шартрского собора.
Башню начали красить в бронзовый цвет, причем чем выше, тем более бледный цвет использовался – с целью подчеркнуть головокружительное изящество ее конструкции.
Самым сложным делом на этих заключительных стадиях строительства стала установка лифтов. На вершину башни вела лестница, но далеко не каждый готов подняться по ее тысяче шестистам шестидесяти пяти ступеням, а потом еще и спуститься по ним вниз. Для проектирования и монтажа лифтов нужно было найти подрядчика; несколько компаний пытались взяться за это дело. Но задача оказалась для них практически непосильной, и в этом не было их вины. Никогда раньше не требовалось поднимать столь большое количество пассажиров на доселе невиданную высоту. Проще было с лифтами, которые должны были перевозить пассажиров со второй платформы на вершину. Но как сделать лифт, который должен преодолеть почти сто двадцать метров с земли до второй платформы, двигаясь по траектории с меняющимся радиусом кривизны?
В конце концов в четырех «лапах» башни установили две системы. Французские инженеры создали два хитроумно сконструированных цепных лифта, которые могли доставить пассажиров снизу к первой платформе. А американский «Отис» изобрел сложнейший механизм – гибрид гидравлического подъемника и железной дороги, – который поднимал людей по двум другим опорам до второй платформы.
Тома с восторгом рассказывал Эдит обо всем, что происходило на строительной площадке.
– Месье Эйфель считает, что идея фирмы «Отис» на годы опередила французские лифты. Но мы не должны так говорить, – признался он. – Когда наверху закончат галерею, то над ней построят личный кабинет для месье Эйфеля. Он собирается работать там до конца жизни. Представь только: каждый день он будет работать, сидя среди облаков, как Бог.
Эдит нравилось то, что Тома любит свою работу. И в том, что он боготворит месье Эйфеля, она не видела ничего дурного.
– Нет, ты подумай, – часто повторял он ей, – очень скоро на башне будет написано мое имя, потому что я помогал строить ее.
В первые недели нового года Эдит иногда выходила к Трокадеро, перед тем как пойти убирать лицей, и смотрела в небо, в ту сторону, где работал Тома. Если день был туманный, то верхней части башни вообще не было видно. Чаще сквозь полог облаков и дыма из тысяч труб она могла разглядеть в небе слабое свечение огней, над которыми разогревали в жаровнях заклепки. Но бывало и так, что в ясную погоду те же жаровни блестели, как звезды, и тогда Эдит улыбалась, представляя, как у одной из них стоит с кувалдой Тома.
После Рождества они больше не занимались любовью. Он очень хотел.
– У меня есть чем предохраниться, – говорил он ей.
Но она отказывалась.
– Нет, не сейчас, – несколько раз говорила она ему.
Тома обижался и злился, и Эдит сама понимала, что в ее поведении нет логики. Но по причинам, которые она не могла бы объяснить даже себе, ей больше не хотелось отдаваться Тома. Пока нет. Пока она не решит, что делать дальше.
Во второй половине января Эдит забеспокоилась. Но она надеялась, что ошиблась, и никому ничего не сказала. К середине февраля сомнений больше не оставалось. С матерью говорить было бесполезно, и Эдит отправилась к тете Аделине.
– Идиотка! – вскричала тетя. – Когда? – И после того как Эдит рассказала о случившемся, добавила: – Ты сошла с ума! А он не принял никаких мер?
– Мы не собирались этого делать. Все случилось само собой.
– Ты сказала ему?
– Нет.
– Почему?
– Потому что он захочет оставить ребенка и жениться. Я его знаю.
– Гхм… – Тетя Аделина подумала. – Он может охладеть, когда все это из предположений станет действительностью…
– Нет. Он не такой.
– Ты любишь его?
– Тома целый год искал меня по всему Парижу. Я не поверила ему сначала, но это правда. И с тех пор как он нашел меня, ни разу не отступился.
– Я не спрашивала, любит ли он тебя. Меня интересуют твои чувства.
– Он добр ко мне. Внимателен. Старается угодить мне. И он честный. Мне это нравится. И еще я нахожу его привлекательным. Когда он рядом, я хочу его.
– У него нет денег.
– Но и у меня ничего нет, так и не на что жаловаться.
– Мы постараемся собрать для тебя небольшое приданое. Ты же знаешь: я считаю, что ты можешь найти себе кого-нибудь получше.
– Люди с небольшими деньгами ищут себе пару тоже с небольшими деньгами. Может, богатые могут жениться на тех, кто им нравится, не глядя на деньги.
– Ничего подобного. Их семьи не допустят этого.
– Еще Тома верный. По крайней мере, он не бросит меня, как это сделал отец.
– Я не хочу ставить в известность месье Нея, – помолчав, сказала тетя Аделина. – Он не обрадуется. – Она еще подумала. – Может, у меня получится отправить тебя на время куда-нибудь подальше от города. Ты родишь там, а ребенка отдадим на усыновление. Никто ничего не узнает. Это один вариант. – Она печально взглянула на Эдит. – Или я могу поговорить с одним знакомым врачом. Он…
– Этого я боюсь. – Эдит затрясла головой. – Это опасно.
– Ты же понимаешь, дитя мое, что если ты родишь ребенка и оставишь его при себе, то у тебя не будет ни единого шанса найти мужа? Если только ты не выйдешь за этого нищего мальчишку. Но вы будете обречены жить в бедности.
– Знаю. Мне нужно подумать.
– Ну что же, думай, только недолго. Скоро станет видно.
– Мне кажется, что уже очень заметно.
– Ты правильно сказала: тебе это кажется. Но весной…
И вот наступил уже март, а Эдит так и не решила, что делать. И так и не сказала ничего Тома.
О своем отце Эдит вспоминала нечасто. По правде говоря, она и не помнила его почти. Но она знала, как он выглядел. У матери его фотографий не было, зато тетя Аделина сохранила портрет брата. На фотокарточке был запечатлен мужчина с приятной внешностью. Его волосы были так же темны, как у тети Аделины, только она аккуратно убирала их от лица, а у него они торчали во все стороны мохнатой шапкой. В его облике чувствовалось что-то мальчишеское. Пиджак, расстегнутая у ворота рубашка. Тетя Аделина говорила, что внешность его соответствовала характеру: это был умный человек, созидатель.
Бросил ли он семью, потому что его жена оказалась глупой алкоголичкой, или она запила из-за его ухода? Второй вариант казался Эдит более правдоподобным, но уверенности не было, а тетя Аделина отказывалась обсуждать брата. Куда он делся?
– Кто знает? – вот и все, что говорила тетя, пожимая плечами.
Иногда Эдит представляла, будто тете Аделине известно местонахождение брата и что она хранит это в тайне. Может, он не хотел жить с матерью Эдит. А может, какие-то другие проблемы вынудили его прятаться. Может, он вообще попал в тюрьму. Однако Эдит нравилось думать, будто он по-прежнему любит ее, свою дочь. Она воображала, как он расспрашивает о ней тетю Аделину. Или как наблюдает за ней тайком, когда она идет по улице, следит за ней с любовью и гордостью. Такое ведь вполне возможно. Никто не знает наверняка. Она понимала, что все это лишь детские фантазии, но продолжала предаваться им, особенно перед сном, лежа вечером в кровати.
В последнее время она стала думать об отце чаще и мысленно сравнивала ощущение тепла, вызываемое ее глупыми мечтами, с тем ощущением тепла и уюта, которое она испытывала рядом с Тома, в кольце его сильных рук. И тогда ей казалось, что она могла бы рассказать ему о ребенке, растущем внутри ее, но потом решимость вновь покидала ее. И тем не менее все чаще и чаще Эдит склонялась к мысли, что в конце концов Тома должен все узнать.
Вот почему она согласилась, когда он предложил встретиться с Пепе и Анной в ближайший выходной, – Пепе как раз обнаружил ирландский бар, где можно было дешево пообедать, он был мастер на такие открытия. Эдит подумала, что, может быть, вечером, когда они с Тома вместе пойдут домой, она откроет ему свой секрет.
Они встретились в середине дня у того ирландского бара, который находился на окраине квартала Сен-Жермен рядом со старым ирландским коллежем. Юноши были в тот день особенно довольны, так как попали в число двадцати человек, продолжающих работать на вершине башни. Это было особой честью.
Пепе настоял, чтобы за обедом все пили темный ирландский «Гиннесс». Так как это пиво показалось им непривычным, они потом заказали еще красного вина. Тома развлек компанию историей о том, как заверил месье Эйфеля в своей способности работать на высоте, а потом запаниковал, хотя башня еще не достигла тогда даже первой платформы. Анна рассказывала о своей многочисленной семье в Италии. К концу обеда все были веселы, но слегка пьяны.
Потом им захотелось прогуляться, и они пошли по левому берегу Сены. Впереди вздымалась в небо почти законченная Эйфелева башня. Они подошли к огороженной территории, где устанавливались многочисленные сооружения для приближающейся Всемирной выставки. Немного поодаль бродили другие парочки, но вокруг башни было пусто.
Они уже собирались расходиться по домам, когда Пепе пришла в голову идея:
– А теперь мы с Тома устроим для вас небольшое представление под названием «Бесстрашные верхолазы на башне».
Он подвел их к дыре в заборе, и через минуту они оказались в укромном уголке под огромной южной аркой башни.
– Хотите забраться наверх? – спросил Пепе девушек.
– Нет, – замотала головой Эдит. – И там все равно все заперто.
Но Пепе только рассмеялся.
– Давай же, Тома! – воскликнул он. – Полезли!
Эдит в ужасе уставилась на них. Внезапно она испугалась: а если что-нибудь случится с Тома… именно сейчас, когда она наконец решилась…
– Останься здесь, Тома, – взмолилась она. – Не лезь наверх. Ты пьян.
– Мы не пьяны, – возразил Пепе. – И нам каждый день дают вино, когда мы работаем на башне.
– Прошу тебя, Тома! – Эдит протянула к нему руки.
Но парни уже карабкались по огромной балочной конструкции. Через несколько минут они добрались до лестницы. Эдит и Анна видели, как они бегут по ступеням, слышали их возбужденный смех. Потом те исчезли из виду.
– Как ты думаешь, где они? – спросила Эдит.
– Должно быть, решили подняться на самый верх, – предположила Анна.
– Господи, останови их! – молилась Эдит.
Она смотрела в переплетение металлических секций, уходящих в небо. Ограждения к этому времени уже все сняли. Кто бы ни оказался сейчас на башне, от падения его ничто не подстраховывало. Эдит по-прежнему никого не видела. Они с Анной передвинулись почти под самую арку.
И вдруг откуда-то сверху раздался слабый крик – это был Тома:
– Эдит! Ты меня видишь?
Она посмотрела в направлении, откуда донесся его голос, и увидела, что Тома балансирует на балке с внутренней стороны опоры.
– Да! – ответила она. – Осторожней!
– Это было вот здесь. На этом месте я запаниковал.
– У тебя все хорошо?
– Ну конечно! – Он помахал ей рукой.
– А где Пепе? – крикнула Анна.