Их отец — Хундила — не так уж крут, как я думал. Столица Бойев — Боннония, захваченная у Этрутиии во времена разрушения Рима — этрусская Фельсина (современная Болонья). Знатные воины предпочитают жить там.
Этрусские нравы уже успели укорениться в среде галлов, и друид Хундила, вместо того, чтобы в лесной глуши воспитывать учеников, живет в Мутине как этрусский сенатор. Судит и милует, иногда учит. Но за деньги. Галлы не имеют письменности, и все знания передаются устно от друидов к ученикам.
С Гвенвилл мы собирали в лесу грибы и ягоды, удили в реке рыбу. Она была приветлива со мной, но держалась на расстоянии, буквально не приближаясь ко мне ближе, чем на метр.
Я же влюбился первый раз в жизни по настоящему. Засыпая, мечтал хотя бы прикоснуться к ней, взять за руку, вдохнуть запах волос, пахнущих полевыми цветами, уткнувшись носом в роскошную "гриву".
Она все ждала Адальгари и рассказывала мне о своей мечте — увидеть, как брат станет лучшим среди первых всадников Бойи. И хоть не от моей руки он потерял жизнь, слушая Генвилл, чувствовал я себя скверно. Отводил взгляд, хмурился, созерцая землю у ног. Тогда Генвилл просто уходила от меня, не задавая никаких вопросов.
Сегодня утром она предложила сразиться на мечах. Я, демонстрируя энтузиазм, согласился. Вышли из дома, к плетню. Изготовились. Смотрю, Гвенвилл подняла над головой меч, а ноги держит согнутыми, на ширине плеч. Вложив меч в ножны, говорю ей:
— Я и без меча с тобой справлюсь!
Ее глаза вспыхнули.
— Попробуй, — прошипела и ударила сверху, чуть развернув меч, что бы не разрубить мою буйную головушку.
Вполне ожидаемо, нанося удар, она чуть с запозданием сделала шаг левой вперед. К этому моменту моя левая нога уже стояла рядом, а рукой я прихватил ее кисть, зафиксировав большой палец.
Меч просвистел, разрубив воздух. Гвенвилл, теряя равновесие, подалась вперед. Опираясь на правую ногу, я развернулся лицом к ней и, слегка надавив рукой на кисть, отобрал меч.
— Как ты это сделал? — любопытство, отразившееся тут же на ее лице, граничило с обидой.
Долго объяснял, показывая основной принцип фехтования чем угодно: какая рука с оружием — та нога, впереди. Как рубить сверху вниз, наносить косые удары и с разворотом. Научить не смог, но она поняла — нужно тренироваться.
Я, поблагодарив местных богов, хорошо подумал и о японцах, чей наукой я сегодня смог воспользоваться.
После обеда, а трапезничают тут куда сытнее, чем в Эртурии, у Сенатора, Гвенвилл предложила пострелять из лука. Я честно признался — не умею. Она вручила мне кожаный наруч, взяла с собой лук и отвела меня на опушку рощи.
Наверное, это место давно использовалось для такого рода тренировок. Я увидел деревянные щиты, установленные с интервалом в пятьдесят метров друг от друга. Став напртив, натянул с трудом лук. Вспоминая, как когда-то стрелял из спортивного, прицелился. Отпустил тетиву.
В ближний щит я попал с первого раза, а попасть в нарисованного красной краской человечка, удавалось не часто. Гвенвилл, попадавшая в названное мной место на мишени практически не тратя времени на прицеливание, радовалась.
Тренировались, пока мои пальцы от прикосновения к тетиве не стали испытывать жгучую боль. Судя по разочарованному выражению лица Гвенвилл — недолго.
Чтобы поднять ей настроение, я предложил прокатиться верхом. Мы вернулись в усадьбу, и Гвенвилл попросила единственного в доме слугу Габа оседлать коней.
До заката мы путешествовали по округе, и мое умение наездника, подаренное кем-то из небожителей, восхитило ее. Возвращаясь с прогулки, мы держались за руки, и я от всей души славил богов.
* * *
Меня разбудил собачий лай. Иногда по ночам пес Гвенвилл лаял, но сейчас он бросался грудью на дверь и рычал. Подкинув в жаровню щепок, снимаю со стены меч и открываю дверь.
Дома на краю деревни горят.
Пес выскочил из дома, я вышел за ним. У плетня, с топором в руках притаился Габ. Слышу конское ржание и стук копыт. На улице появились всадники.
Человек десять остановились у плетня и, спешившись, полезли во двор. Габ ударил одного из них топором и тут же упал пронзенный копьем.
С криком атакую непрошенных гостей. Двоих удалось упокоить сразу. Остальные во двор не полезли. Беспокоясь о Гвенвилл, возвращаюсь в дом и запираю дверь.
Прислушался. На дворе тихо. Поднимаюсь наверх и вижу затаившуюся у окна Гвенвилл с луком в руках.
— Если их много, в доме не отсидимся. Все равно сожгут. Нужно выходить сражаться или бежать, — говорю тихо, словно нас кто-нибудь может услышать.
— Возьми в сундуке броню и одевайся, — отвечает Гвенвилл, уже не заботясь о скрытности.
— А ты?
— Кто-то должен охранять дом. Я позже. Давай, быстрее.
Из сундука у кровати Гвенвилл я достал короткую кольчугу, серебряный пояс и шлем — шишак с личиной, украшенный конским хвостом. Надел. Повесив на пояс ножны с мечем, взял копье.
— Я готов, собирайся.
— Иди на двор, я быстро, — ответила Гвенвилл, не отрывая взгляда от окна.
У плетня стояли кони. Я вышел на улицу и увидел их хозяев, пронзенных стрелами Гвенвилл.
В метрах пятидесяти по улице от дома за телегами собрались мужчины селения, вооруженные рогатинами и топорами. Заметив меня, они закричали "хэй!", потрясая оружием.
Когда ко мне присоединилась Гвенвилл, я увидел на ней только штаны и куртку из толстой воловьей кожи. На плече — перевязь с колчаном, набитым стрелами.
Она приказала крестьянам идти за нами. Сев на коней пришельцев, в сопровождении "колхозников" мы, не спеша, двинулись к догорающим на краю деревни домам.
Врагов там уже не было. Только трупы деревенских и собак. Пришельцы, убив пастухов, угнали с пастбища табун лошадей и овец. От жадности решили заглянуть в деревню. Понеся потери, в основном, от нас, свалили с добычей.
Народ разошелся готовиться к погребению погибших. Но не все ушли. С десяток крестьян стояли на улице, словно чего-то ожидая.
Гвенвилл, отсекла голову у трупа и водрузила ее на плетень, затем подошла ко второму. Крестьяне потащили обезглавленное тело к реке.
Я равнодушно взирал на дикий ритуал, мысленно обращаясь к местным богам: "Славьтесь, это для вас украшается человеческими головами плетень!" Странно, но с каждой отсеченной головой я будто чувствовал прилив сил...
Закончив с врагами, Гвенвилл вознеся к небесам окровавленные руки, поклялась Марсу (!) отомстить инсубрам (кельтское племя, соседи бойев), посмевшим напасть на деревню.
Затем мы хоронили Габа. Вначале сожгли, положив рядом с телом топор, потом останки захоронили на холме у рощи.
На душе скребут кошки. Гвенвилл весь день молчит. Завтра с утра собирается в Мутину к отцу за войском. Я с ней, куда деваться. Теперь точно на войну попаду.
Часть 2
Всадник
Глава 5
Гвенвилл молчит весь вечер. Поднялась наверх, даже не пожелав мне хорошего сна. Изнываю от духоты в доме. Дым с жаровни щекочет ноздри, попадает в глаза. Хотел подвязать бычьи шкуры, чтобы проветрить помещение, но не стал этого делать, вспомнив о головах инсубров на плетне.
"О такой ли жизни я мечтал? Конечно, нет", — улыбнувшись, желаю себе спокойной ночи.
Просыпаюсь, услышав скрип половых досок. Гвенвилл, змейкой юркнув под одеяло из овчины, прижимается ко мне словно... Нет, не может быть! Я целую ее. Она не противится. Я чувствую волны нежности, накатывающиеся от живота к сердцу, и отдаю ей свои чувства, получая неописуемое наслаждение.
Переживая страсть, впиваюсь в ее губы, после бережно, словно цветок, целую грудь и руки. Гвенвилл постанывает, лаская мой слух лучшими в мире звуками. Время от времени она покусывает мое плечо, прижимая к себе, останавливает меня на мгновение, затем снова отпускает на волю чувства и свои, и мои.
Снова, как и в первую ночь, Гвенвилл уснула на моей груди. Я, перебирая пальцами пшеничные пряди, поглаживаю голову Гвенвилл, вспоминаю строки Омара Хаяма:
Дай коснуться, любимая, прядей густых,
Эта явь мне милей сновидений любых...
Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,
Так нежны и так трепетны локоны их!
"О такой ли жизни я мечтал? Несколько часов назад, полагал, что нет, а сейчас все изменилось. Я люблю прекрасную женщину. И она любит меня, наверное. Спуриния — хороша, но то был брак по расчету и с ее стороны и со стороны старого сенатора, отчаявшегося выдать дочь замуж. А мне просто деваться некуда было с "подводной лодки".
Сейчас — все иначе! Хотя, если откроется причина гибели Адальгари, счастье может оказаться мимолетным. Может, все рассказать Гвенвилл. Только что — все? Уподобиться булгаковскому Ване, просившего у милиции предоставить ему пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного профессора и говорящего кота? Кто ему поверил? Даже Гвенвилл не поверит, что только мой страх убил ее брата и его товарищей. Оставлю, пожалуй, все как есть. Богам виднее, что будет".
* * *
С утра Гвенвилл, собираясь в дорогу, носится по дому так, что мне захотелось бросить привычное: "Не на поезд! Не опоздаем". Останавливаю ее, поймав за руку. Рассказываю анекдот:
— Биганна, твой Конал носится по деревне как молния.
— Что, так быстро?
— Нет, зигзагами.
Она сразу не понимает, морщит лобик, покусывает прядь. Словно солнышко вышло из-за тучи: ее лицо проясняется — дом наполнился звонким смехом.
Я, довольный собой, подмигиваю, а она в ответ говорит:
— Молния, молния — но стрелы не бывают кривыми. Ха! А молнии бывают! Какие же они тогда стрелы?
До меня доходит, что именно вызвало ее смех — стрелы Громовержца! Становится немножко грустно. Ну да ладно — оказывается, что юмор в этом мире может быть другим.
Среди жителей деревни охотников повоевать собралось человек двадцать. Все верхом, но без брони, да и меч я заметил лишь у одного. Остальные вооружились луками, топорами, копьями и дротиками. Напавшие вчера инсубры впрочем, вооружены были не лучше.
У меня появился если не план, то кое-какие мысли: "Ну, приедем мы в Мутину — голытьба голытьбой. Кто встанет во главе будущего войска? Кто будет принимать решения? Уж точно не я и не Гвенвилл. Угнанную скотину деревня вряд ли вернет, а получит ли достойные трофеи от войны — вопрос".
Поэтому, когда Гвенвилл решила послать вестников в ближайшие деревни, я вмешался.
— Подожди, не торопись, — слава Богам, Гвенвилл решила выслушать. — Давай прежде, чем ты поднимешь всех бойев на войну с инсубрами, вернем в деревню угнанную скотину и посчитаемся заодно с теми, кто убил жителей поселка.
Деревенские поддержали мою идею криками:
— В погоню!
Гвенвил, видя такое единомыслие, согласилась.
— Хорошо, попробуем.
Инсубры ушли на запад по берегу реки. Мы скакали с небольшими остановками весь день, двигаясь по многочисленным следам лошадей и овец.
К вечеру наш разведчик Уэн, молодой парень не старше шестнадцати лет, вернувшись, рассказал, что обнаружил врагов. Их всего пятеро. Все сидят у костра, варят мясо, пьют вино.
Спешившись, мы подобрались к орущим у костра песни ворам. Окружив их, изготовили к стрельбе луки.
Я, не таясь, выхожу к ним, стараюсь выглядеть спокойным. А сердце колотится так, что дышать тяжело! Оружие в руки не взял, несу только кожаные ремни. Самый глупый из них, подхватив с земли топор, бросается на меня.
Останавливаюсь на мгновение, только, чтобы оправиться от приступа страха. Он умирает, не сделав и двух шагов: стрелы деревенских вояк пробили ему шею, воткнулись в грудь и спину. Оставшиеся сидеть у костра разбойники покорно дают себя связать, протягивая мне руки, смотрят с мольбой в глазах. Понимаю, что передо мной вчерашние землепашцы.
Этот отряд успел ограбить не только деревню Гвенвилл: животных, бродящих по округе, оказалось гораздо больше, чем было угнано из деревни. Среди вещей инсубров ополченцы обнаружили роскошный пояс с золотыми пластинами, украшенный золотом меч и длинную кольчугу с боковыми разрезами до бедер, чтобы удобнее было ехать верхом.
Кольчуга для обычного галла — целое состояние, дорогой пояс — это еще и высокий статус владельца, а такой меч мог принадлежать аристократу королевской крови. Где эти разбойники захватили такую добычу, можно было только догадываться. Возможно, их шайку возглавлял кто-то из дома Бренна.
Мне с благодарностью за, так сказать, руководящую роль в этом предприятии "бойцы" решили отдать столь ценные трофеи. Наверное, тут не обошлось без Гвенвилл. Стою перед высоким парнем, преклонившем колено. Он протягивает мне все это добро: мечь, броню и пояс, а я не знаю, что предпринять.
Гвенвилл шепчет на ухо: "Бери. Это дорогой подарок, но заслуженный. Ты вернул им больше, чем они могли бы потерять".
Принимаю. Деревенские радуются. Зовут ужинать к костру инсубров. Пили, закусывая мясом, до глубокой ночи.
* * *
В деревне нашего возвращения так скоро не ждали. Всполошились поначалу, потом стали радоваться. Как дети: смеются, бегают от овцы к барану, гладят, разговаривают с животными. Женщины, посовещавшись, стали суетиться. Начали сносить на холм у реки шкуры и посуду. Старики отобрали баранов и свиней на убой. Вскоре истошный визг обреченных животных стал слышен и в деревне.
Заперев пленников, Гвенвилл сказала, что завтра все равно поедем в Мутину. И что мне стоит пригласить себе в тримарцисий компаньонов из тех воинов, что участвовали в погоне за инсубрами.
Я присматривался к деревенским, как только наш отряд выступил в погоню. Так что решал недолго. Моему приглашению несказанно обрадовался самый молодой — Уэн.
С разрешения Гвенвилл я подарил ему короткую кольчугу.
А вот Хоэль — угрюмый парень лет двадцати пяти, обладатель могучего телосложения и роста под два метра, даже получив в подарок меч, эмоций не проявил. Сказал только, что один он у старой матери. Приняв мои уверения, что, мол, вся деревня позаботиться о ней, согласился защищать меня и днем и ночью.
Мегапикник на берегу удался. На холме, лежа на шкурах, ели и пили почти все, кто смог прийти на праздник. В деревне остались только дряхлые старики и больные. Пастухи — и те сменяли друг друга каждые два часа.
Славили не только богов. Немножко похвалы досталось и мне. Время от времени кто-нибудь кричал: "Выпьем за Алатала и Гвенвилл!" Пили в охотку.
Решился взять слово и я. Предложил выпить за тех парней, что приняли участие в погоне. Выпили и за них.
Сам я только губы вином смачивал, иначе упился бы уже давно. Мужчины деревни постарались занять места поближе ко мне и Гвенвилл, поэтому, когда я заговорил с ней о будущем деревни, шум поутих.
— Завра мы уедем в Мутину, а что, если воры снова пожалуют? — спрашиваю как бы между прочим.
Не раздумывая, моя валькирия отвечает:
— Вернемся, отомстим.
— Отомстим! — поддерживают ее мужчины криком.
— А если в наше отсутствие те парни, что принимали участие в погоне, посторожат перелазы и лесные дороги на подходах к деревне? Хуже не будет?
Мужики задумались.
— А кто работать за них станет? — спрашивает "колхозник" с длинными рыжими усами и огромным животом.
— Да хоть бы и ты. Лучше поработать за Конала, чем лишиться коня и овец. А, может, если днем нападут, то и свиней своих потеряешь. С полей урожай убирать не завтра же? — поддерживает мою идею Гвенвилл.
Решили, что с охраной — спокойнее.
Будущих охранников сразу же потянуло на подвиги: похваляясь друг перед другом, они стали размахивать топорами, бороться и стрелять из луков по подброшенным деревянным мискам.