Слава Богам, ко мне никто не приставал с предложением покуролесить. Уж очень утомили меня и погоня, и этот пир. Провести остаток ночи с любимой Гвенвилл сил все же хватило.
Уснув под утро, встали с выгоном свиней в рощу. Эти поджарые, вечно голодные твари так орут по утрам, что проспать сможет разве что только глухой. Слава Богам, Гвенвилл уже не так спешила, как вчера.
Мы съездили на реку, выкупались. Плотно позавтракали в компании Уэна и Хоэля, ночевавших как компаньоны всадника в доме. Надев на себя все лучшее, неспешно выехали в Мутину.
Пленников с надетыми железными ошейниками, сковали попарно и, усадив на двух крепких лошадей, взяли с собой, чтобы свидетельствовали они о коварстве инсубров. По дороге я завел с ними разговор. Они без утайки поведали обо всем.
Узнал, что в Мельпуме (совр. Милан) — главном оппидуме (укрепленное поселение, замок, город) инсубров недавно умер Гратлон — их король. Его сын Дионат не смог удержать в повиновении всадников. Ну, не обладает будто он твердостью руки отца.
А тут еще и лингоны угнали в половине деревень инсубров скотину и посевы пожгли. Мне сразу стало понятно, что между смертью старого вождя и приходом на земли инсубров другого кельтского племени — лингонов — есть связь. И что воевать с инсубрами глупо. Тем интереснее стало быстрее попасть в Мутину, узнать, что решат вожди бойев.
Добрались к вечеру. От этрусков в Мутине остались только белые стены да загаженные навозом мостовые. Деревянные дома, по большей мере с соломенными крышами, ничем не отличались от деревенских. Правда, увидел я и каменные строения. К такому дому на круглой площади, когда-то бывшей этрусским форумом, мы и подъехали.
Нас вышли встречать две рабыни. Они узнали Гвенвилл и стали обнимать ее как родную. Нарадовавшись встрече, повели моих компаньонов и пленников к конюшням. Мы с Гвенвилл вошли в дом. За дверью, большой зал с растопленным камином.
Первая мысль: "Куда я попал? В сауну? На улице градусов двадцать пять. А тут — под пятьдесят, не меньше".
У камина в деревянном кресле сидит крепкий старик. Его волосы вроде седые, но не как сталь, — светлее, почти белые. Лицо молодое и только у глаз пролегли глубокие морщины. Голый торс, покрытый капельками пота, вызвал зависть: могучая грудь в шрамах, бицепсы, которым многие в моем времени позавидовали бы.
Увидев нас, он поднялся и медленно пошел навстречу бросившейся к нему Гвенвилл. Обнимая ее, он с любопытством поглядывал на меня. Наверное, посмотреть было на что: стою в новой кольчуге, опоясанный золотым поясом, с королевским мечом; шлем держу в левой руке, как белогвардейский офицер фуражку с достоинством королевича.
Стараюсь из последних сил выглядеть достойно: пот уже струится по вискам и спине, вызывая жгучее желание сбросить доспехи и одежду. Мысль о том, что каждую минуту кольчуга нагревается все сильнее и сильнее, вызвала приступ иррационального страха.
Гвенвилл что-то прошептала ему на ухо. Он поцеловал ее в лоб и протянул мне руку раскрытой ладонью.
Подхожу и пожимаю ему предплечье, видел, что так здороваются галлы.
Чувствую на своем "железную" хватку: "Да, ты крут. Понимаю — если что, церемонится, не станешь. Слава Богам, что сумел сбежать от похитителей! Довези они меня к этому дедушке — пел бы кенаром, только..." — густой баритон хозяина прервал мои размышления.
— Хундила, отец Гвенвилл и жрец Мутины, — представился он.
— Алатал, не помнящий родства, — отвечаю, как научила Гвенвилл.
— Пар костей не ломит. После зимовки в горах, я научился ценить, когда тело выделяет пот. Тебе жарко. Раздевайся.
С удовольствием сбрасываю кольчугу, уже не заботясь о том, как выгляжу. Пришлось нагнуться. Спасибо Гвенвилл, помогла и ушла в комнату, примыкающую к залу. Пока стаскивал с себя рубаху, она принесла табуретки и поставила их у кресла отца. Хундила уселся в кресло и пригласил присесть и нас.
Присели. Сидим как дети, ждем, что скажет патриарх.
— Рассказывай ты, — сказал так, что даже немой начал бы ему тут же что-нибудь рассказывать.
Я же решил говорить по существу.
— На вашу деревню напали инсубры. Мы с Гвенвилл убили с десяток их воинов, остальные, захватив скот, ушли на запад.
Хундила нахмурился, но не прервал меня, хоть я и сделал паузу, невольно реагируя на изменение настроения старика.
— Мы организовали погоню и отбили скот, захватили пленников. Сейчас они тут, в Мутине, мы привезли их с собой в качестве доказательства.
Жрец повеселел. Если быть точным, то все эмоции старика проявлялись только в глазах и движениях бровей. В отличие от других галлов, с кем мне приходилось общаться, этот обладал невероятным для них самоконтролем.
— Это хорошо, что вы вернули скот и захватили пленников...
Хундила хотел сказать что-то еще, но я позволил себе продолжить, будто воспринял слова жреца как похвалу, а не преамбулу.
— Гвенвилл полагает, что нападение инсубров может стать причиной для вторжения на их земли. Только это война не принесет бойям ни славы, ни добычи.
И отец и дочь, широко раскрыв глаза посмотрели на меня, не понимая, почему я так думаю.
"Сейчас, терпение, господа. Я буду вас удивлять!"
— Король инсубров Гатлон умер. Сейчас в Мельпуме безвластие, поскольку его сын не смог справиться со своеволием вождей кланов. Этим воспользовались лигуры. Они и сейчас грабят южные границы территории инсубров. Нападение на вашу деревню, как и на другие деревни бойев, вызвано не решениями короля или вождей кланов инсубров, а тем обстоятельством, что многие из них потеряли не только свой скот и посевы, но и дома и оппидумы.
— Откуда ты знаешь об этом? — спросил Хундила, снова нахмурившись.
— По дороге в Мутину я расспросил пленников.
Хундила кивнул. Я молчу. Использую паузу по полной, пытаясь сформулировать как-то помягче собственные амбициозные планы. Поскольку отец Гвенвилл смотрел на огонь в камине и как мне показалось, не собирается продолжать диалог, я решился озвучить задуманную авантюру.
— У бойев есть повод для сбора войска и вторжения к инсубрам, но только для того, чтобы клан Хундилы смог возвыситься, взяв под свою руку королевство инсубров, а разбив лигуров, на правах сильнейшего, и их земли.
Хундила оживился. Наверное, я невольно решил вопрос, над которым он размышлял, узнав об истинной причине, толкнувшей инсубров на разбой.
— Ты рассуждаешь, как друид. Хорошего мужчину выбрала моя дочь, — старик потер ладонями обеих рук колени. А что, если Алатал, не помнящий родства, на самом деле знатен настолько, что вынужден скрываться от заальпийских врагов у могущественных бойев? — бросает многозначительный взгляд, мол, ты меня понял? В знак согласия склоняю голову. Ход его мыслей мне понятен. — Сейчас я хочу поговорить с пленниками. Оставьте меня.
Мы ушли в выделенные для нас апартаменты. Я сделал это с огромным удовольствием. Общаясь с властным стариком, переволновался, и, оставшись наедине с Гвенвилл, почувствовал невероятное облегчение.
* * *
О чем Хундила беседовал с плененными инсубрами — ясно. Но когда утром я увидел их в приличной одежде с мечами на поясах, щитами в рост и длинными копьями, стоящими на страже у дома, задумался: наверное, Хундила не только одобрил мой план, но уже занялся его реализацией.
Изменилось и поведение Гвенвилл. Если ночью она была моей прекрасной валькирией, то с утра стала оказывать мне преувеличенную почтительность, будто я и правда королевского рода.
К обеду Хундила проветрил-таки свои апартаменты. Он пригласил влиятельных вождей бойев — Сколана и Алаша. За трапезой жрец недвусмысленно намекнул им, что готов оказать любую поддержку важной особе из-за гор. Что мне суждено владеть не только землями предков, но и инсубров и лигуров. Мол, верные люди получат нереальный профит, если окажут необходимую поддержку именно сейчас. Он намекнул — все предприятие надлежит держать в тайне, чтобы кланы Боннонии не прознали о грядущих великих делах мужей Мутины.
Слушаю Хундилу и искренне восхищаюсь: как сумел облапошить, в общем-то, серьезных на вид воинов. Более того, я чуть не поперхнулся, когда услышал от Алаша:
— Бренн (король) Алатал, я готов пойти с вами и во владения Гадеса! Пью за славные битвы!
Галл залпом осушил кубок, а я поймал обиженный взгляд Сколана, мол, его обскакали. Понимаю, что ответить Алашу нужно. Только как и что ему сказать? Поднимаю в ответ кубок.
— С таким отважным и благородным воином и мне море по колено!
Хундила вскидывает брови, одобрительно кивает головой. Алаш краснеет как девица, а Сколан возьми да брякни:
— Я, может, и не такой великий воин, как Алаш из рода Медведя, но всадников у меня больше!
Галлы тут же стали метать друг в друга гневные взгляды. Ситуацию разрулил Хундила.
— Вы оба — славные воины. И избранные из многих. Оглянитесь, — я едва сдерживаю смех, оборачиваются — ну просто пацаны! — тут нет никого. Только великие Алаш из рода Медведя и Сколан, предки которого заслужили носить на щитах изображение вепря.
Галлы успокаиваются и снова пьют, теперь за дружбу. Итогом обеда, плавно перетекшего в ужин, стал договор: через неделю у оппидума Алаша вблизи Пармы должна собраться армия в десять тысяч пехотинцев и тысячу всадников. Мне Хундила пообещал дать десяток тримарцисиев, верных лично ему. "Они головами ответят мне за твою жизнь", — пообещал то ли тесть, то ли сообщник. Я так и не понял, кто я для него — муж дочери или средство для усиления влияния среди кланов бойев.
Глава 6
— Ах, милая Афро, будь справедлива к мальчику. Способен он и сам вершить судьбу свою. Он без тебя разжег любви огонь и страсти. Ты не ревнуешь?
— Он — не Демиург. Его любовь цветет в моем саду. Великий Арес просит одолжения?
— Нет, глупая! Один лишь я не озабочен сутью поклонения богам. Мой мальчик славит всех без исключения!
— Пусть славит он меня!
— Афина мудрая спросила как-то Громовержца, чем может смертный угрожать богам? Ответил Он: "Забвеньем! Создатель может разрушать свои творенья, но и творения могут встать против него".
— Опять ты про нее!
— Афро, постой! Неугомонная, Анадиомена. Опять ушла. О, бедный мальчик мой!
* * *
Утром я получил от Хундилы поистине королевский подарок.
Жрец встретил нас с Гвенвилл в своем любимом кресле у камина. Мы спустились со второго этажа его дома, он встал и указал нам на выход. Остановил у самой двери, не дав выйти. Открыл сам.
У порога стоит черный как смоль жеребец пятилетка, бьет копытом и пытается укусить конюха.
— Он твой. Справишься?
Вряд ли Хундила решил проверить меня "на слабо". Ведь если объездить такое чудо, то конь сохранит верность на всю жизнь.
— Спасибо. Справлюсь!
Жеребец будто понял, кто будет его хозяином: повернул на мой голос голову, уши торчком. Беру коня под уздцы, веду по двору. Слушается. Отпускаю повод, слегка похлопываю по шее — конь идет рядом. Шепчу коню в ухо ласковые слова, спрашиваю: "Слушаться будешь?" — конь кивает головой.
Теперь я знал — лошади, как и всякому другому животному, присущи природное чувство равновесия и способность инстинктивно перемещать центр тяжести тела так, чтобы не терять устойчивости на ногах при движении. Если животному без подготовки приходится нести на спине всадника, это выводит его из привычного равновесия и стесняет движения. Именно поэтому кони под ковбоями во время выездки пытаются сбросить всадников — им с наездником на спине некомфортно.
Чем крепче конь — тем проще его объездить. Этрусские лошадки по сравнению с этим гигантом — просто пони. Надеюсь, что я не стану уж слишком обременительным для этого крепыша.
Вывожу коня на площадь у дома Хундилы. За нами со двора потянулось человек двадцать рабов и воинов. Это шествие привлекло внимание горожан. Пока я, приручая коня, бегаю с ним вокруг площади, народу прибывает все больше и больше.
Отпускаю повод, резко отпрыгиваю в сторону, бегу — конь за мной. Обгоняет и ставит корпус как заправский футболист, прикрывающий мяч. Взлетаю в седло. Конь шарахается в сторону, выравниваюсь в седле.
Чуть наклоняюсь вперед — умное животное уверенной рысью идет вокруг площади. Поглаживаю круп, снова резко наклоняюсь к могучей шее, сжимаю бока ногами, конь переходит в легкий галоп.
Эйфория овладела мной полностью. Наверное, снова вмешались боги. Иначе с чего бы я, ни разу в жизни не упражнявшийся в вольтижировке, позволил себе на ходу соскочить с коня и, только придерживаясь за край треугольного седла, лихо запрыгнуть обратно на спину. Конь — умничка ни на миг не сбился с темпа.
Пробую остановить аллюр: чуть отклонившись назад, подтягиваю на себя повод. Он понимает! Стал как вкопанный. Чудо, а не конь. Вот и имя подходящее. Одобрительно похлопываю коня по шее, приговаривая: "Ты — Чудо!" Трясет головой, перебирает от нетерпения ногами.
Подъехав к Хундиле и стоящей рядом с отцом Гвенвилл, говорю:
— Конь замечательный! Позволь объездить его за городом.
Хундилу так и распирает от гордости: его гость и подарок ему смогли покорить умением и грацией толпу, привести в восторг и восхищение.
— В твоем роду, случайно, не было друидов? Вчера ты рассуждал как зрелый муж, сегодня без усилий укротил коня! Скачи! Хотел бы я составить тебе компанию, но останусь, — жрец машет рукой, будто в отчаянии, глаза смеются. На публику, хитрец, играет.
Целую Гвенвилл, пускаю Чудо шагом по улице к городским воротам. Многочисленная толпа зевак идут за нами. У ворот ко мне присоединились Уэн и Хоэль. Хундила и тут все предусмотрел: старик решил сыграть по-крупному и не скупится — на компаньонах кольчуги и шлемы. Жрец понимает, что короля делает свита.
За два часа выездки у меня с Чудом сформировался понятный только нам язык общения. Конь быстро научился правильно понимать мои намерения. Уэн и Хоэль только руками разводили, восхищаясь конем. Жеребец ничуть не устал, но я решил, что для первого раза достаточно.
На подъезде к дому Хундилы мной овладела странная тревога. Предчувствие меня не обмануло. Во дворе у дома вижу старых знакомцев — Флавия и Луция. Перекусывают, негодяи.
Наверное, услышав коней, на пороге появляется Хундила, за его спиной мелькает заплаканное лицо Гвенвилл. С одной только мыслью побыстрее прирезать подлецов, спешиваюсь.
Хундила, подняв руки, беспристрастно заговорил, обращаясь не ко мне лично, а ко всем, кто может его слышать:
— Этруски Флавий и Луций утверждают, будто ты, бренн Алаталл — центурион Этрурии Алексиус Спуринна Луциус. Еще говорят, что убил ты знатного бойя по имени Адальгари и его компаньонов. По праву жреца Мутины объявляю справедливый суд до смерти.
Флавий от неожиданности поперхнулся, Луций, напротив, мерзко ухмыльнулся и, бросив на землю недоеденную лепешку, шагнул вперед.
"Тебя, гад, прирежу первым", — ярость уже разрывала мне грудь.
Слуга или раб Хундилы вручил этрускам мечи и щиты.
Я расстегиваю пояс, жаль пачкать такой кровью красавец— меч, отдаю его Уэну. Великан Хоэль протягивает мне свой. Беру, не отводя взгляда от Луция. Иду навстречу негодяю. Меня догоняет Уэн со щитом. Хотел отмахнуться, но пришла ясность: "Нет. Не дам им никакого преимущества". Чувствую покой и умиротворение. Благодарю Уэна, надеваю на руку щит.
Флафий и Луций, сомкнув щиты, медленно идут навстречу. "Видно, служили в легионе. Дезертировали, наверное", — промелькнула мысль. Слышу голос Гвенвилл:
— Отец! Они убьют Алатала!
Бросаюсь на них и, что есть силы, бью щитом, скольжу вправо, рубящим с боку достаю Флафия по руке. Визжит как свинья.
Луций пытается ужалить кончиком меча в лицо. Прикрываюсь щитом, бью снизу наугад, вслепую. Чувствую — пустота, отскакиваю, отступая правой ногой с разворотом. Вовремя. Поединщики, не ожидая от меня такой прыти, ударили щитами туда, где я только что стоял.