– Вон! – заорал Севка, утирая мокрое лицо рукавом. – Вон отсюда! Старая кляча! Арматура ржавая!
– Там девушка, – не обращая внимания на его гнев, кивнула на дверь Фокина. – Красивая, но тупая. Позвать?
Севка выскочил за дверь и за руку втащил в кабинет длиннющую девицу модельной внешности.
– Вы кто? – спросил он, усадив девицу на стул.
– Модель и актриса, – моргнула она накладными ресницами. – Хожу по всем кастингам. У вас же тут кастинг? – огляделась она.
Девчонка была что надо: свеженькая блондинка лет двадцати, ногастая, губастая, грудастая, с младенчески-неосознанным взглядом. Короткая юбка и фиолетовый топ давали вдоволь налюбоваться всей этой красотой.
– Покажите живот, – приказал Фокин.
Девица с готовностью задрала топ, продемонстрировав загорелый живот с блестящей сережкой в пупке.
Мисс Пицунда громко фыркнула и обрызгала из пульверизатора все углы.
– Сухо, – пояснила она свои действия. – Это вредно для кожи.
– Вы мне подходите, – объявил Севка девице. – Как вас зовут?
– Кристи. Вообще-то, Маша. Кристи – мой сценический псев…
Драма Ивановна брызнула ей прямо в рот, и Кристи закашлялась.
– Нужно регулярно увлажняться, – строго сказала Фокина. – Сцена вам сухости не простит.
Кристи закивала, а Драма Ивановна щедро оросила ее водой.
Севка вырвал у Фокиной пульверизатор и швырнул его в мусорную корзину.
– Мисс Пицунда, ваши обязанности с этого момента будет исполнять Кристи, – торжественно объявил он.
Фокина расхохоталась ему в лицо, показав вставную челюсть и розовую глотку.
– Будьте добры, освободите рабочее место! – повысил Севка голос.
– Я не могу освободить место, которого нет!
– Стол, стул, компьютер, плитку и турку отдайте в распоряжение Кристи!
– Запомните, Всеволод Генрихович, все, что вы перечислили, выдано мне завхозом под расписку, и никто, кроме меня, не имеет права этим пользоваться. Кстати, вы не забыли, что вам нужно спасать отца?
– Хорошо, черт с ними, столом и компьютером. Ты, Кристи, будешь сидеть на балконе, когда я работаю в кабинете, и сопровождать меня везде, куда бы я ни пошел. Договорились?
– Да, – потупилась Кристи. – А можно, я в салоне красоты увлажняться буду, а не здесь?
– Можно.
– А авансик какой-нибудь можно? Для вдохновения.
– Можно. – Севка достал из сейфа пару купюр и сунул деньги новой секретарше.
Драма Ивановна, громко фыркнув, принесла две чашки черного кофе – одну она поставила перед Севкой, другую вручила Кристи. К кофе она, как всегда, на подносике с аистами притащила печенье, варенье, кексы и сухофрукты.
– Приятного аппетита, – сказала Фокина со змеиной улыбкой.
– Нет, ну посмотрите вы на нее! – возмутился Севка. – Я ее не беру, а она работает, я ее увольняю, а она пашет, я ее в три шеи гоню, а она мне кофе варит и носит, варит и носит! Я ей денег ни хрена не плачу, а она тут всех увлажняет!
– Я пригнала со стоянки вашу машину, Всеволод Генрихович. Она внизу. Вы ведь захотите сейчас поехать в «Соколик»?
– Не ваше дело, что я сейчас захочу, – прошипел Севка. Пулей вылетев из кабинета, он помчался к лифту. – Кристи, за мной! – заорал он.
– А кофе?! – крикнула Драма Ивановна.
Кристи едва успела запрыгнуть в лифт. Она была на две головы выше Севки, и был в этом особый шик – Севка отчего-то ощущал себя рядом с такой каланчой состоявшимся, мудрым и денежным.
– Скажите, мы едем на съемки клипа? – спросила Кристи.
– Какого клипа? – опешил Фокин.
– Как? Вы разве не режиссер?!
– Я?! Ну… в некотором роде да, я режиссер. И клип обещает быть суперзабойным. – Севка по-хозяйски похлопал Кристи по бедру, и она ему многообещающе улыбнулась.
Девчонку еще учить и учить, но ничего, с такой красотой он справится, такую наивность и простоту одолеет…
Машина действительно стояла возле главного входа, причем на месте, предназначенном исключительно для директора института.
Фокин поспешно прыгнул за руль, открыл пассажирскую дверь и, когда Кристи уселась рядом с ним, быстро отъехал от таблички «Только для начальства».
– Ну, надо же, какая машинка вонюченькая и неудобненькая, – подивилась новая секретарша. – Это для клипа такая нужна?
– Для клипа, для клипа, – откликнулся Севка, выруливая на оживленный проспект.
Кристи повернула к себе зеркало заднего вида и накрасила губы розовым блеском.
Севка, усмехнувшись, развернулся в неположенном месте. Он решил, что не так предсказуем, как думает Драма Ивановна, поэтому поедет сейчас не в «Соколик», будь он неладен, а сначала поговорит с Васей.
– Соедини меня с Лаврухиным, – протянул он свой мобильник Кристи.
– Это продюсер?
– Продюсер, продюсер, – хмыкнул Фокин.
Кристи заклацала накладными ногтями по кнопкам, изучила надписи на дисплее и пропела в трубку:
– Господин Лаврухин? С вами хочет поговорить режиссер Фокин. Да, режиссер. Вы будете с ним разговаривать? Господин Лаврухин говорит, что всенепременно, – улыбнулась она Фокину.
Севка нацепил гарнитуру.
– Слышь, Бунюэль ! – раздался в наушнике измученный голос Васи. – Приезжай к пивной возле базара, я тут… работаю.
Работал Вася возле стакана пива с осевшей пеной. Пиво он зажевывал мятной жвачкой. Лицо у Васи было измучено, брюки помяты, и в общем-то лейтенант мало чем отличался от прочей братии, пришедшей сюда с утра поправить здоровье. Столики стояли на улице, поэтому свежий ветер тоже способствовал реанимации тел.
При виде Кристи Вася скривился и поскучнел. Он не любил банальных красоток, ему нравились женщины в теле и с кулинарными способностями.
– Драс-с-сьте, – пробормотал Лаврухин, отодвигая от себя пиво и делая вид, что не имеет к нему отношения.
– Привет, Лавруха, – поздоровался Севка, присаживаясь за стол и усаживая рядом с собой Кристи. – Это моя новая секретарша. Не обращай на нее внимания, она в клипе снимается.
Вася кивнул и придвинул к себе пластиковый стакан с пивом.
– Ой, первый раз вижу продюсера в милицейской форме! – прощебетала Кристи.
– Он тоже в клипе снимается, – ухмыльнулся Севка. – Кристи, детка, от тебя сейчас требуется молча смотреть на небо и время от времени подмигивать во-он тем ребятам за соседним столиком.
– А где камера? – огляделась Кристи.
– Не думай о камере, думай о результате.
– Хорошо. – Кристи закинула ногу на ногу и вошла в образ. Подмигнув облакам, она выпучила глаза на парней за соседним столиком.
– А от меня что требуется, Бунюэль? – буркнул Лаврухин. – Тоже подмигивать?
– Для начала скажи, ты ночью был у любовницы?
– Какой любовницы?! – возмутился Лаврухин. – Чего б я в обнимку с пивом утром сидел, если б ночью с любовницей кувыркался? Запомни, Фокин, я тещу люблю, поэтому жене никогда не изменяю. А ночью я встречался с одноклассниками в кафе «Мангуста». Перебрал малость, голова раскалывается… – Лаврухин отхлебнул пиво и, держа его во рту как лекарство, закрыл глаза.
– Ясно, – помрачнел Фокин. – Лучше бы ты, Вася, бабу себе завел, чем с одноклассниками встречаться. Я всю ночь не мог тебе дозвониться. Режиссером вот с перепугу стал. – Севка кивнул на Кристи, которая усердно подмигивала облакам и пялилась на парней, которые уже начали нервничать.
– М-м-м, – простонал Вася и, проглотив наконец пиво, спросил: – Ты про папаню пришел узнать?
Ощутив комок в горле, Севка кивнул.
– Там дело – труба, – покачал головой Лаврухин. – У Генриха в сторожке нашли домашнее вино, водку и одеколон «Гвоздика», похищенные у зарезанных жертв. На вопрос, откуда у него все это, Генрих Генрихович мычит что-то невразумительное, типа «нашел».
– А нож? Клинок, которым он убивал, тоже у него нашли?!
– Генрих говорит, что все ножи выбросил от греха подальше, а куда – не помнит.
– Идиот, – чуть не заплакал Севка. – Все мозги пропил! Что, и отпечатки его есть?
– Только на бутылках. А в домах у потерпевших никаких отпечатков нет. Следователь считает, что он убивал в перчатках.
– У папани отродясь перчаток не было! Он в сорокаградусный мороз в варежках ходит! – не выдержав, заорал Севка. – Этим вашим следователям лишь бы козла отпущения найти! Не убивал никого папаня! Он пьяный и мухи не обидит!
– А трезвый? – нагнувшись к нему, тихо спросил Лаврухин. – Трезвый он какой?
– А никакой, – тоже шепотом ответил Фокин. – Я трезвым его последний раз видел, когда мама жива была.
– Вот видишь. – Вася залпом допил пиво. – Папаня твой наверняка страдает белой горячкой и сам не ведает, что творит.
– Нет у него белой горячки! У него боль душевная и… беспокойство за мир во всем мире. Не виноват папаня.
– Да верю я, что Генрих Генрихович никого не убивал! – Лаврухин швырнул пустой пластиковый стакан в урну. – Просто я пытаюсь показать тебе, как рассуждает следствие. Такие, как твой папаня, всегда в группе риска, на них проще простого повесить любое преступление. А уж что эти алкаши в своих показаниях несут… – Вася махнул рукой. – Никакой адвокат им не поможет.
– Адвокат! – треснул себя по лбу Севка. – Нужно срочно нанять хорошего адвоката!
– Найми, – пожал плечами Лаврухин. – Хотя и так ясно, что дело темное. Скорее всего, маньяк орудовал.
– У жертв всех маньяков есть что-то общее, – возразил Севка. – А тут такой разношерстный народ! Что может быть общего у дедушки-пчеловода, физика-ядерщика, двух молодых девиц, известного диджея, пенсионерки, сорокапятилетнего мужика и подданной Испании, которая приехала погостить к родственникам?
– Дачи в «Соколике».
– Ты хочешь сказать, что кто-то решил уничтожить всех владельцев дач?
– Не всех, а только тех, кто воевал с руководством кладбища из-за мусорной свалки.
– Точно! – подхватил Севка умную мысль. – Папаня рассказывал, что старые памятники, венки и другой мусор землекопы выбрасывают за ворота кладбища, а дачники возмущаются образовавшейся свалкой! Они даже организовали инициативную группу, которая пишет жалобы и приглашает прессу на «место преступления». У папани пару раз интервью брали на тему, что он думает по этому поводу как работник кладбища. Папаня сказал, что со свалкой бесполезно бороться, потому что мусор был, есть и будет, а если покопаться в нем, то можно найти много пластиковых бутылок и пакетов, которые выбрасывают сами дачники. Постой, Лаврухин, так это что же получается? Кто-то вырезал всю инициативную группу?! Но тогда выходит, что орудовал никакой не маньяк, а… кто-то… из работников кладбища?
– Сам видишь, что это плохая идея, – вздохнул Лаврухин. – И в первую очередь потому, что под удар опять попадает Генрих Генрихович, который в интервью одобрял эту свалку. Не забывай, у него нашли спиртное, которое пропало из домов жертв.
– Поехали! – вскочил Севка.
– Куда?
– В «Соколик»! Нужно срочно поговорить с кем-нибудь, кто в курсе этой заварухи со свалкой.
– Ты обнаглел, Фок? Я на работе.
– Опохмеляешься!
– Гад! Я тебе, конечно, сочувствую, но не могу же я все бросить и носиться с тобой по городу. Все, что мог, я для тебя сделал. Только не талдычь мне про взаимовыручку, я и так всю оперативную информацию тебе слил.
– Значит, не поедешь? – прищурился Севка.
– Нет! Не имею права, я же при исполнении. А если честно, – скуксился Вася, – голова болит, сил нет. Да еще ботинки новые за каким-то чертом надел, жмут как сволочи.
– Голову принимаю, а про «не имею права» и новые ботинки будешь одноклассникам рассказывать.
Севка резко встал и хотел позвать Кристи в машину, но к столу подошли парни, сидевшие за соседним столиком.
– Слышь, чего твоей бабе от нас надо? – сурово спросил черноволосый бугай, похожий на дальнобойщика.
– А что она делает? – поинтересовался Севка.
– Глазами ест.
– Очень сильно ест, – подтвердил второй парень, тоже похожий на водителя фуры. – Моральный ущерб, так сказать, наносит.
– Я тебе что сказал делать? – Севка взял Кристи за подбородок и заглянул в ее бессмысленно-голубые глаза. – Я тебе сказал на небо смотреть и чирикать, как воробей.
– Чирикать?! – с ужасом переспросила Кристи. – Чирик-чирик! А камеры где? – завертела она головой. – Чирик-чирик!
– Возмещать будем? – нахмурился черноволосый.
– Что? – не понял Фокин.
– Моральный ущерб!
– Чирик-чирик! – не на шутку разошлась Кристи.
– Мне б самому его кто возместил. – Севка рукавом вытер пот со лба. – Молчать! – заорал он на Кристи. – Играем рыбу. Рыбу играем! Треску с крючком в губе.
– Хотите, я вам моральный ущерб возмещу? – подошел к парням Вася. – Лейтенант Лаврухин, – представился он, отдавая честь. – Документики предъявите.
Парни попятились, сшибая пластиковые стулья.
– Мы это… пошутили, лейтенант. Какие документы в пивнушке с утра? Только сушняк и опохмельняк… – Они ретировались, а Севка хлопнул Лаврухина по плечу.
– Хоть какой-то от тебя толк, – сказал он и пошел к машине.
– Чирик! – засеменила за ним Кристи. – Чирик!
– Я тебе что сказал делать? – строго спросил ее Севка.
– Я не умею играть треску!
– А ты попробуй.
– Где у нее крючок?
– В жопе! – не выдержав беспробудной тупости и забывчивости, заорал Севка.
– Тогда тем более не умею! Если только порепетировать вечером…
Фокин уселся за руль и подождал, когда Кристи, красиво взмахнув ногами, устроится рядом с ним. Повернув к себе зеркало заднего вида, она накрасила губы ну о-очень розовым блеском.
Мечта исполнилась.
Красивая секретарша наконец появилась, но толку от нее было не больше, чем от младенца в люльке.
– Едем снимать в «Соколик», – заводя движок, пояснил Севка.
– Где это? – поинтересовалась Кристи.
– Возле кладбища.
– О-о-о, – простонала она, и Фокин не понял, что в этом возгласе – ужас или восторг.
В городе лишь один адвокат никогда не проигрывал ни одного дела – Женя Данилов. Драл он за свои услуги дай боже, но ради папани Фокин готов был раскошелиться.
Севка перестроился в правый ряд и набрал Данилова, номер которого был забит в телефоне в числе других номеров «нужных людей». Севка регулярно поставлял Евгению богатых клиентов, и тот был благодарен ему за это.
– Женя? Хочу тебя обрадовать, я твой клиент.
– В смысле? – пробасил в трубке Данилов.
– Моего отца обвиняют в убийствах. Хочу, чтобы ты защищал его, пока я не найду настоящего преступника.
– Позволь… Но ты же уже нанял меня!
– Я?! – От удивления Севка едва не врезался в троллейбус.
– Ну да. Пятнадцать минут назад по твоей просьбе звонила твоя секретарша с чудным именем Дамба Андреевна.
– Драма Ивановна?
– Точно! Она попросила защищать твоего отца, пока ты не найдешь убийцу.
– Вот коза старая… И тут меня обскакала.
– Что?
– Скажи, она и деньги тебе уже заплатила?
– Нет, сказала, что ты перечислишь. Ты мою таксу знаешь?
– Я лучше тебя твою таксу знаю. Кусучая и злая собака! Спасибо, дружище, что выручил. – Севка нажал отбой, прибавил газу и помчался к кладбищу по хорошо знакомой дороге.
«Соколик» оказался дачным поселком с большими претензиями.
Все участки были образцово-показательно ухожены, а дома соперничали друг с другом красотой и дороговизной. Только два обстоятельства портили этот лоск – соседство с кладбищем и свалка возле дороги, разделявшей дачные участки и кладбищенский забор. Над огромной кучей, из которой торчали старые кресты, облупившиеся памятники и обветшалые венки, кружила стая ворон.
Зрелище было не из приятных. И хоть Севка не раз видел эту свалку, он только сейчас заметил, какой у нее удручающе-трагический и неопрятный вид. Неудивительно, что дачники объявили свалке войну.
Севка припарковался у двухэтажного домика с черепичной крышей и свистом обозначил свое присутствие для хозяина, стоявшего возле грядки в известной позе. Хозяин – дед в красной бандане, – приложив козырьком руку к глазам, посмотрел в сторону Севки и подошел к забору.