– Что вы от меня хотите? – осторожно поинтересовался Севка, обескураженный этими слезами.
– Найдите картины! И… убийцу моего дяди тоже найдите! – Милавина взяла себя в руки, достала из сумки платок и деликатно высморкалась. – Найдите!
– Так убийцу или картины? – уточнил Севка.
– И то и другое.
Влетела Драма Ивановна, вытерла носками стол, поставила кофе и крекеры в вазочке.
– Вон, – зашипел на нее Севка, и мисс Пицунда вышмыгнула за дверь, словно нашкодившая кошка.
У Севки как-то вмиг замерзли босые ноги. Он мечтал о серьезном и интересном деле, но, получив его, почему-то вдруг испугался.
Какого черта эта звезда подиумов, светская львица, тусовщица и сногсшибательная красотка приперлась к нему со своими проблемами? Почему он должен искать убийцу ее дяди и картины русских художников?!
– Извините… – Севка нырнул под стол и начал напяливать на босые ноги ботинки.
Есть две минуты подумать.
Стоит ли браться за дело, в которое наверняка уже вцепились все службы и органы?
– Так вы согласны? – наклонилась она к нему. От слез и следа не осталось на ее милом лице без косметики.
Она была хороша, как капля росы на рассвете. И чиста, как все та же капля.
Сердце у Севки рухнуло вниз и протелеграфировало мозгу: «Это она! Любовь всей твоей жизни! Ты нашел ее!»
– Да, – прошептал Фокин из-под стола, едва не теряя сознание от нахлынувших чувств. – Я согласен.
Ее глаза повеселели, и один из них подмигнул Севке.
– Вот и отлично! – разогнулась она. – Вылезайте, я вам все расскажу.
Севка вылез из-под стола и постарался принять серьезный вид.
– Вот посмотрите, – Мила достала из сумки фотографии и разложила их перед Фокиным.
– Что это?
– Снимки картин, которые украли. Дядя сделал их при жизни для картотеки. Вот, смотрите, это очень ценные картины! Верещагин, Семирадский, Маковский, Толстой, Бакст, Бенуа, Васильев, Щедрин, Коровин, Боровиковский… Эти полотна стоят бешеных денег! Вы знаете, что русская живопись девятнадцатого-двадцатого веков сейчас в большой моде за рубежом?
– Нет, – честно признался Севка, рассматривая фотографии. – Я вообще мало что о живописи знаю.
– Да будет вам известно, уважаемый детектив, что за последние несколько лет русская живопись вошла в моду у коллекционеров всего мира! За нее платят бешеные деньги и не гнушаются ничем, чтобы заполучить картины русских художников! Те десять картин, которые пропали из коллекции моего дяди, стоят несколько сотен тысяч, а то и миллион долларов, хотя еще года четыре назад за них заплатили бы вдвое меньше. – Мила встала и взволнованно прошлась от стола к двери и обратно. – Подумать только! Коровин! Верещагин! Васильев! Маковский! Моего дядю выследили! – шепотом сказала она, наклонившись в Фокину, и он уловил ее запах – словно морским бризом повеяло или чем-то вроде того…
– А… дядю… простите… Обстоятельства убийства, если можно… – пробормотал Севка.
– Вот! – ткнула пальцем Милавина в одну из фотографий. – Вот обстоятельства его смерти!
На снимке, который Фокин сначала принял за художественное полотно, был запечатлен старик в домашнем халате, лежащий на диване с гнутыми золотыми ножками. Закрытые глаза старика, его мертвенно-бледное лицо и испачканная кровью шелковая обивка дивана говорили о том, что произошла трагедия.
– Дядю ударили по голове, – прошептала Мила. – Как сказали врачи, травма не очень опасная, но дядя был старенький, девяносто два года, и сердце не выдержало. Он умер сразу после удара. Преступники вырезали картины из рам и скрылись.
– Свидетели есть?
– Какие свидетели! – Мила собрала фотографии в кучу и снова уселась напротив Севки. – Дядя жил очень уединенно, никого к себе не пускал, хозяйство вел сам. Дом охранялся только одним охранником – общим на весь поселок.
– Очень неосмотрительно, – покачал головой Севка.
– Да если бы у дяди на воротах стояла рота ОМОНа, это его не спасло бы! Разве вы до сих пор не поняли, что его ограбила та самая банда, которая вот уже на протяжении полугода грабит музеи и коллекционеров картин по всей стране?! Они забирают только русскую живопись! И только девятнадцатого-двадцатого веков! Банда опасная, наглая и неуловимая. На ее след до сих пор не могут выйти самые опытные следователи. Картины моего дяди – это заказ! Причем заказ наверняка из-за границы.
– Постойте… – Севка вскочил. – Но если это банда, о которой давно известно и которую не может поймать полиция, то почему… Почему вы пришли с этим делом ко мне?! Я, конечно, расследую убийства и пропавшие вещи ищу, но…
Она схватила его за руку.
Севку словно током ударило, и он замолчал. На ее мизинце завораживающе поблескивало кольцо с мелкой россыпью бриллиантов.
– Вы правильно сказали «банда, которую не может поймать полиция», – взволнованно сказала Мила. – Что они могут, эти менты? Только штаны просиживать и взятки брать! А вы найдете картины! И тех, кто дядю убил, тоже найдете, я знаю!
– Найду! – Севка расправил плечи. – Да я для вас Большую Медведицу с неба достану!
– Сколько это будет стоить? – схватилась Мила за сумку.
– Медведица?
– Картины. И убийца моего дяди.
– Не знаю. Сумму я озвучу потом, когда сделаю дело.
– Но текущие расходы…
– Я не из тех, кто дерет деньги с клиентов на бензин, – соврал Севка. Он схватил Милу за руку, поцеловал в ладонь и зажмурился в ожидании пощечины. Пощечины не последовало, длинные прохладные пальцы шаловливо пощекотали ему подбородок.
– Спасибо. – Милавина отняла руку и встала. – Спасибо, – повторила она и исчезла за дверью.
Сон это был или явь?!
– Постойте! – кинулся к двери Севка. – Вы забыли оставить свой адрес и телефон!
В коридоре никого не было, ни звездной клиентки, ни Драмы Ивановны.
Севка вернулся к столу. Визитку Милы Милавиной он нашел среди фотографий картин русских художников девятнадцатого века.
– Драма Ивановна! – в двадцать первый раз завопил Севка. – Драма! Ивановна! Мисс, блин! Пицунда!
Она наконец вошла с неизменным подносом и кофе.
– Спускалась на первый этаж, чтобы посмотреть, на чем ездит эта мегазвезда, – поставив перед Севкой поднос, пояснила свое отсутствие Драма Ивановна.
– И на чем она ездит?
– На такси.
Мисс Пицунда, вздохнув, села на стул.
– Вы должны отказаться от этого дела, Всеволод Генрихович, – твердо сказала она.
– Вы опять подслушивали? – Севка залпом выпил горячий кофе, но вкуса его не почувствовал.
– Называйте мое поведение, как хотите, но от этого дела надо отказаться, потому что оно затрагивает интересы очень опасных людей. Организованная банда – это вам не маньяк-одиночка. Пусть этим занимаются полиция и прокуратура.
– Я здесь решаю, от чего отказываться, а от чего нет.
– Хорошо, – пожала мисс Пицунда плечами. – Но предупреждаю, это очень опасно.
– А я рисковый парень. И у меня есть к вам вопросы.
– Какие?
– Где вы взяли новую рубашку?
– В магазин сгоняла.
– Ведьма на помеле.
– Что? – не поняла Драма Ивановна.
– Быстро бегаете, говорю.
– Тем и живу.
– Что, и про Милавину небось уже все сведения в Интернете собрали?
– Не все, но собрала.
– Слушаю вас.
– А я не уволена?
– На ближайшие двадцать минут – нет.
Драма Ивановна встала и пошла на балкон. Севка был вынужден тащиться за ней. Она прислонилась спиной к перилам, он сел в свое любимое кресло-качалку.
– Людмила Сергеевна Милавина, – начала свой рассказ мисс Пицунда, – родилась в нашем городе двадцать семь лет назад в семье учительницы и инженера. Училась плохо, интересовалась только карьерой модели. В шестнадцать лет продула несколько конкурсов красоты в Москве, но не отчаялась и умотала в Париж, где в результате многочисленных кастингов попалась на глаза Пьеру Рене – владельцу известного модельного агентства «Нью моделз». Он-то и сделал из Милы мегазвезду, придав ее красоте огранку. После знакомства с Рене карьера Милавиной так стремительно пошла вверх, что соотечественницы от зависти заполонили весь Интернет грязными историями о ней. За короткое время Мила вошла в двадцатку самых высокооплачиваемых моделей в мире и стала лицом таких брендов, как «Анна Морани», «Армагеддон», «Томми Фрайзер» и «Питти». В прошлом году Мила вышла замуж за арабского шейха, но брак продлился всего три месяца. Мила удрала от своего мужа, вернулась в Париж, однако ее покровитель Рене уже охладел к ней и нашел себе новую фаворитку. Дела у Милы пошли на спад. На показы ее стали приглашать меньше, а контракт с известной косметической фирмой, на который очень рассчитывала Милавина, сорвался. Мила, привыкшая жить на широкую ногу, стала искать своим талантам новое применение и… увлеклась фотографией. Говорят, она очень талантливая фотохудожница, но пока малооплачиваемая. Родители у Милавиной умерли, никого из родственников, кроме дяди, нет. У меня все.
– Не густо, – резюмировал Севка.
– У меня было всего двадцать минут, десять из которых я бегала за рубашкой.
– Вы слышали что-нибудь о кражах картин русских художников?
– В газетах писали, что по стране пронеслась волна краж полотен русских живописцев. В частности, месяц назад из нашего краеведческого музея украли картину «У озера», которую и ценной-то никто не считал. Она была написана в девятнадцатом веке малоизвестным русским художником. Подозревают, что это дело рук банды, у которой налажен сбыт картин за границей.
– Что еще в газетах писали?
– Много чего. Курсы валют, прогноз погоды.
– Ладно, идите.
– Я не уволена?
– До вечера – нет.
Чеканя шаг, Драма Ивановна вышла из кабинета.
Без Лаврухина в этом деле не обойтись, но где он, Лаврухин, в семь тридцать часов утра?..
Севка схватил джинсовую куртку и выбежал из кабинета.
– Меня не будет до вечера! – сообщил он на бегу мисс Пицунде.
– Василий Петрович сейчас дома завтракает! – крикнула ему вслед Драма Ивановна.
Дома, дома, дома…
Дома – где? У жены, у мамы, у тещи, или дома – в полиции? Или у одноклассницы?
Севка вырулил на проспект и погнал по левой полосе. Проще всего было позвонить Лаврухину, но Фокин понял, что если услышит, что «абонент недоступен», то разобьет телефон.
Он решил нагрянуть к жене.
Таня Лаврухина открыла дверь с ножом в руке. Васькина жена была полненькой, улыбчивой шатенкой, поэтому нож у нее в руке воспринимался исключительно как кухонный инструмент и навевал мысли о вкусной еде, а не об опасности.
– Ну, привет, – сказала она, вытирая нож о фартук. – Заходи, коли пришел.
Севка шагнул в коридор, снял ботинки и обнаружил, что он босиком.
– Васька дома? – спросил Фокин, ощущая насмешливый Танин взгляд.
– А где ж ему быть? Восьмой пирожок с мясом доедает и девятым с капустой закусывает.
Севка хотел прошмыгнуть на кухню, но вдруг был зажат Танюхой в угол таким образом, что ее нож оказался у его печени.
– Скажи, Фок, у Васьки любовница есть? – шепотом поинтересовалась жена Лаврухина.
– К-кхэк, – крякнул Фокин. – Откуда я знаю?
– Знаешь, Фок, знаешь. Ты лучше всех знаешь, есть у Васьки любовница или нет.
– Убери нож, – попросил Севка.
– Извини. Я не заметила. – Таня убрала руку с ножом за спину и отошла на шаг, видимо, устыдившись своего агрессивного поведения.
– Нет у Васьки любовницы, – тихо сказал Фокин. – Он так тещу свою обожает, что о других бабах даже думать не может.
Таня звонко расхохоталась и тычками в спину загнала Севку на кухню.
– Чего вы там шепчетесь? – с набитым ртом проворчал Лаврухин.
Вася был в халате и тапочках, перед ним стояли два тазика с пирожками и огромная пивная кружка с молоком.
– Я спросила у Фока, есть ли у тебя любовница, – призналась Таня, наливая во вторую пивную кружку молоко и ставя ее перед Севкой. – Ешь, сыщик! А то тощий, как глист.
– И что тебе Фок сказал? – нахмурился Лаврухин.
– Что ты мою маму любишь, – вздохнула Таня.
У Васи явно отлегло от сердца, потому что он запихал себе в рот сразу два пирожка.
– Разговор есть! – Фокин выразительно посмотрел на Таню, и она, пожав плечами, вышла из кухни, притворив за собой дверь.
– Вот эти с капустой, а эти с мясом, – указал Вася на пирожки. – Жри, не жалко.
Севка выпил кружку молока и утер рукавом рот.
– Я взялся за дело Милавиной, – словно прыгая в холодную воду, выпалил он.
– Постой, это убийство Грачевского, что ли? – вылупился на него Вася.
– Кража картин, ну… и убийство тоже.
– Ты с ума сошел, Фок?! – подскочил Лаврухин. – Ты соображаешь, куда суешь нос?! – Путаясь в полах халата, Вася обежал вокруг стола и остановился возле своего стула. – Это дело на контроле у ФСБ! Кражами картин занимается Интерпол! И МУР! И… и… – Вася открыл рот и постучал себя по темечку, издав звук пустой кастрюли. – Если ты попадешься им под ноги, причем, неважно кому – органам или бандитам, – тебя размажут!
– Нас. Нас размажут, Лавруха. Ты будешь работать со мной.
– Нет!
– Будешь. У нас же взаимовыручка и взаимовыгодное сотрудничество.
– Нет!
– Ты хочешь сказать, что больше никогда не будешь обращаться ко мне за помощью?
– Нет!
– До свидания. – Севка резко встал и пошел к выходу.
– Стой! – побежал за ним Вася. – Ну ты же меня без ножа режешь, Фок! Ну не могу я в это дело соваться! Если начальник мой, Волков, узнает, меня из полиции попрут! Навсегда попрут, понимаешь ты?!
Севка, со злостью помогая себе руками, пытался обуться, но босые ноги не лезли в ботинки.
– Вот скажи, – подошла к Васе Таня, – много ты в своей полиции наработал?
– Ты это… к чему? – опешил Лаврухин.
– О чем бы Фок ни попросил, ты должен ему помочь, – твердо сказала жена.
– Вы сговорились?! – взвился Лаврухин. – Сговорились, да?!
– И носки ему принеси, а то он как гусь лапчатый! – распорядилась Таня.
Вася умчался в спальню, переоделся в форму и вынес Севке носки – новые, с биркой.
Пока его не было, Севка украдкой поцеловал Тане ручку.
– Я теперь твой должник, – шепнул он.
– Это я твоя должница, Фок. Я ведь была уверена, что Васька мне изменяет. Глазки у него в последнее время уж больно блудливые, – улыбнулась Таня.
Около десяти часов утра Фокин с Лаврухиным подкатили на дребезжащей «девятке» к дому Грачевского.
Фокин несколько раз порывался купить новую машину, но каждый раз уговаривал себя немного подождать – а ну как с секретаршей Кристи получится: новая, красивая, но фиг далеко уедешь…
– И что делать прикажешь? – проворчал Вася. – Обыск без санкции проводить?
– Не обыск, а осмотр места происшествия, – возразил Севка. – И зачем нам санкция, когда хозяйка сама все покажет? Считай, что мы в гости пришли чайку попить.
Фокин вышел из машины и позвонил в ворота.
– Да какая она хозяйка? – подскочил к нему Вася. – Племянница! Всего-навсего племянница, даже не дочь!
Калитка открылась автоматически, и Севка направился к двухэтажному дому с колоннами и резными балкончиками.
– Ну, ты подставил меня, Фок! – трусцой бежал сзади Лаврухин. – Ну, подставил!
Милавина встретила их на крыльце. Черная повязка на платиновых волосах, уложенных в узел, и черный брючный костюм, наверное, должны были сделать ее образ траурным и скорбящим, но придали ей изысканности и соблазнительности.
– Я вас ждала, – улыбнулась Мила. – Знала, что захотите осмотреть дом. Проходите, только… – Она уставилась фиалковыми глазами на Васю, давая понять, что удивлена присутствием полицейского в своем доме.
– Это Лаврухин, – чувствуя, что не хватает воздуха в ее присутствии, представил Васю Севка. – В этом деле без его помощи не обойтись, поэтому будьте с ним откровенны.
Мила кивнула, зашла в дом и, цокая каблуками, стремительно пошла по просторному холлу, жестом приглашая следовать за собой.
Большая гостиная поразила Фокина простотой и почти полным отсутствием мебели. Здесь царила атмосфера музея, тишины и покоя. Белые стены, увешанные картинами, камин, тумбочка и диван с позолоченными гнутыми ножками, знакомый Севке по фотографии – больше никаких излишеств. Десять рам зияли пустыми глазницами, ровно десять – Севка посчитал, пройдя вдоль стены. Остальные картины поражали богатством красок и налетом вековой старины. Севке очень понравилась голая натурщица с яблоком, но куда ей было до Милы Милавиной с ее платиной волос, глубиной темно-синих глаз и трауром, который, как благородная рама, подчеркивал ее тихую, словно заводь, красоту.
– Полотна ножом вырезаны, – диагностировал Вася, словно ищейка, идя вдоль пустых рам. – Украденные картины были застрахованы?
– Нет, – покраснела Милавина. – Дядя был человек старый, капризный и, если честно, жадный. Он не верил в страховку и не хотел на нее тратиться.