— Кто? — не поняла я.
— Да гей твой! Как ты думаешь, я ему понравился? А то я чуть не покраснел, как ты, когда он на меня посмотрел с улицы.
Гущин и смеялся, и искусственно пытался стесняться, но выходило у него это плохо. Покраснела, к своему ужасу, я. Меня охватил жар. Когда он перестанет про этого идиота болтать?!
— Как ты считаешь, он думал обо мне? — почти с девичьей жеманностью продолжил Гущин. И по-мужски, с приподнятой бровью спросил: — Не боишься, что меня уведут?
Я закашлялась. Да чтоб его! Я всегда от его еды давлюсь. Нет, я больше есть при нем не буду. Гущин быстро налил воды и похлопал меня по спине со словами:
— Да не расстраивайся, пошутил я! Я же сказал: так и быть, женюсь я на тебе когда-нибудь. Только возмести ущерб за тетрадку. — Он достал тетрадь и положил перед моим носом. У меня еще стояли слезы в глазах от кашля, и я не сразу заметила, что я, дура, забыла вырвать из нее ночные фантазии про Высоковского-младшего. Я так их и оставила на память бедному Гущину, который не догадывался о моих похождениях. На листе было три Высоковских, один голубой — перечеркнутый. Я глаз не могла отвести. Как же я круто его нарисовала! Особенно первого…
— Я, конечно, ценю твое творчество, но как-то я у тебя плохо получился. Может, если раскрасить и челку сделать кудрявой, тогда я больше буду похож, а?
Опять прикалывается. Когда же я перестану краснеть?
— Э… э… — Я тщетно пыталась выкрутиться.
— Вик, а может, ты перестаралась? Давай сознавайся, ты специально его мне нарисовала, чтобы я приревновал, да? Ну не могла же ты в гея влюбиться!
Так, раскрылся. Он меня пытает.
— Да нет же! Я не влюбилась в него! — не выдержала я.
— Ага, конечно! Да ты его только за то, что он на тебя похотливо посмотрел, чуть не пристрелила, а уж когда назло мне он поцеловал тебя, я был уверен, что произойдет мокруха! Даже фотоаппарат взял! Но ты его, к моему сердечному огорчению, помиловала. Так зачем ты его рисовала в моей рабочей тетрадке? А?!
Ни пить, ни есть я уже не могла. Да, зачем же я его все-таки рисовала? Чтобы понять, на кого он больше похож. И я поняла? Нет. Разве что на гея не походит.
— Над ним издевалась, — сказала я первое, что пришло мне в голову, и тут же пожалела. Глупо!
— А зачем в моей тетрадке?! Это мне назло, да? Одним выстрелом — двух зайцев, так? И что-то не похоже по этим картинкам, что ты над ним издевалась. Вик, или это я у тебя плохо вышел? Давай признавайся, кто у тебя на душе? Я или гей?
— Гущин, я куплю тебе дюжину тетрадок, только отвали от меня!
— Зачем ты его рисовала в моей тетрадке? Что ты хотела мне этим сказать? — не унимался Сережа.
— Да я нечаянно!
Это тупик. Что же придумать?
— Кристина… Она просила изобразить мне его достоверно. Вот я и прикидывала образы. А тетрадь твоя — первое, что попалось мне в руки в период вдохновения.
— А почему он тебя подвозил?
Я не ответила.
— Вик, зачем ты меня позвала?
Опять по-новой. Мне уже становилось страшно.
— Страшно. Было.
— Значит, сейчас я могу уезжать? Спасибо, Сережа, но ты мне негоже? — надулся Гущин.
— Нет!
Зачем я его останавливаю? Пусть домой едет. Но язык меня не слушался.
— Сегодня останься, — тихо сказала я.
— Зачем?
— Страшно.
— Страшно? Вика! Может, перестанешь мне мозг есть? Зачем я тебе нужен?
— Для компании. — Это первое что пришло в мою пустую голову. Гущин посмотрел на меня так, что я сразу поняла, что он не верит ни одному моему слову.
— О’кей! — весело сказал он. И положил свои ноги на соседний стул. Все его тело говорило о расслабленности и беззаботности. — Тогда я делаю такой вывод.
У меня закружилась голова. Да, умеет он голову затуманить.
— Ты ушла на больничный, и когда настала твоя рабочая смена, поняла, что долго не увидишь меня, такого-растакого красавца. Соскучилась и специально решила перед моим приходом поменять дверь, чтобы я поверил в твою вымышленную историю с воровством. Еще ты совершенно не умеешь клеить парней, особенно таких, как я. Поэтому, насмотревшись сериалов, попросила друга, то есть Высоковского, сыграть влюбленного. Но тот, видимо, перестарался. Он-то не знал, что ты целоваться не умеешь! И за раскрытие сей тайны готова его на тот свет отправить, к брату!
Я поняла, что еще одно слово — и я выкину его в окно.
— И как тебе моя первая сказка? — спросил Гущин, хитро смотря на меня. Он меня чувствовал.
— Ты серьезно? — только и спросила я.
— Вполне. Но, может, ты мне расскажешь свою версию?
Я встала и тихо пошла в коридор. Не могу я ему все рассказать. Да он мне и не поверит. Но справедливо ли его подвергать опасности, когда он ничего не знает? Я взяла свою большую сумку и медленно направилась в свою комнату. Гущин, прислонившись к стене, наблюдал за мной. Обаятельный он парень и красивый. Но чего-то в нем не хватает. Хотя и шарм есть, и ум. Может, меня его язык и неугомонный нрав отпугивает?
— Поезжай домой, — сказала ему я.
Гущин усмехнулся:
— У тебя температура.
— Я серьезно.
— Я тоже. Ты только сейчас просила меня остаться, мол, тебе страшно. Ты же скучать будешь. И кто тебя кормить будет и на работу провожать?
Неужели я и правда так беспомощна? Что я, сама себе поесть не приготовлю?
— Как-нибудь справлюсь, — ответила я. — Ты не обязан здесь жить и обо мне заботиться.
— Да, ты забыла. — Глаза Гущина коварно сверкнули. — Ты мне почти жена, а значит, слушаться должна.
— Что?! — У меня от его наглости перехватило дыхание.
— А то! Ты с утра мне сказала, что не против.
— Ты о чем?
— О том! Мы с тобой все утром обсудили. Только не делай вид, что ты ничего не слышала. Я тебе целую лекцию прочитал, какая бы на самом деле мне жена подошла.
Я не выдержала и ударила его сумкой. Он стал увертываться от моих ударов.
— Болван! Ты в своем уме?! Идиот! — кричала я.
Гущин же сделался еще более хитрым, глаза его блестели озорством. Стало понятно, что он снова чудит. Он поймал меня и крепко обнял. Я замерла. Новое ощущение. Не могу понять, неужели оно мне нравится?
— Да ты что? — удивилась я.
Гущин дьявольски улыбался:
— Остынь, малышка. Я тебе ничего плохого не сделаю, — почти прошептал он мне в ухо. Что за ерунда? У меня от его голоса волнуется кровь, и я краснею. Я сжала челюсти, разозлившись на себя, и почти басом ответила:
— Руки прочь!
Гущина вся эта ситуация смешила. Он опустил руки, но не отошел от меня ни на сантиметр и, довольно улыбаясь, посмотрел на мое красное лицо:
— Все, не трогаю.
Я оттолкнула его от двери и, закрыв ее за собой, упала на кровать.
— Вик, я еще с тобой не договорил! — кричал он из коридора. — Вообще, я понимаю, что ты тундра с замашками монашки. Но как твой будущий муж скажу тебе: прощайся со своими скверными привычками. Прочти, как все нормальные девчонки, эротический роман и поговори о сексе с Кристиной.
Что он там бормочет? Да я же за это его прибить могу!
— Ты заткнешься или нет?!
Обнаглел совсем!
— Вообще-то, я помогаю тебе решить твою проблему, — прямо в щель бубнил Сережа. — Ну, не хочешь — как хочешь. Все равно ты сдашься. По тебе видно.
Я не помню, как я встала с кровати, и не помню, как в руках у меня оказалась статуэтка египетской кошки из чугуна, я даже не почувствовала, что она тяжелая. Я открыла дверь своей комнаты и увидела уже напуганного Гущина, который медленно пятился назад:
— Вика, я все понял… — осторожно начал он. — Перегнул я. — Гущин забежал в комнату Маши, закрыл перед моим носом дверь на замок и оттуда уже выкрикнул: — И все равно я прав!
— Гущин!
— Что?
— Хочешь здесь жить, так помалкивай!
Топая, как слон, я ушла в свою комнату. Статуэтка оттягивала мне руку. Вот, чуть его не убила. Своего единственного друга! Я поставила статуэтку на место. На что этот идиот намекал? Неужели он еще надеется, что я с ним спать буду? Вроде нет… Но зачем тогда дразнит? Если б он не был таким идиотом и не работал со мной на одном заводе, тогда бы, возможно, я сдалась… В смысле, не сдалась, а влюбилась бы в него. Хотя с моим характером маловероятно. Мне двадцать четыре года, и мне трудно в этом возрасте вот так просто влюбиться. Мозг не дает. Всегда, когда я вижу красивого парня, похожего на мою мечту, я сразу в нем нахожу массу недостатков и понимаю, что с этим типом мне делать нечего. На него можно просто смотреть, наблюдать, здороваться, а на большее он не способен.
С Гущиным получилось все иначе. И то это его заслуга. Он в коммуналке всегда сам со мной заговаривал и шел на контакт с привычными подколами и глупыми шутками. А на заводе стал устраивать цирк со своей сменой, в которой были термисты и грузчики. Ребята всегда ему подыгрывали, с охотой участвовали в его спецспектаклях а-ля «сразим Вику наповал». Устраивали сражения на колбасных палках за стул, стоящий рядом с моим рабочим столом, запирали друг друга в термокамере за провинность вроде «за общение с Викой без личного разрешения нашего главного термиста Ромы, который охраняет ее даже от Гущина, и без благословения технолога, то есть самого Гущина». Гущин и сам, бывало, видя, что я иду навстречу, остановится и подтанцует что-то вроде степа или изобразит из себя ниндзя… Было даже как-то, что я от нечего делать нарисовала Сережу с палкой для колбасных рам, в воинственной позе. Листочек с рисунком я заложила в рабочую тетрадь-журнал, чтобы ребята не увидели, и ушла пить чай. Прихожу, а мой рисунок висит на термопечи, приклеенный скотчем. И подписано ужасным почерком: «Вот о ком думает Вика». Оказалось, Гущин списывал показания печей из моего журнала и, нарвавшись на этот листок, повесил его для ребят. После этого каждый парень из нашей смены просил нарисовать его, а потом допрашивал, влюбилась ли я в Сережу или просто его так подколола в ответ. Рисовать я никого не стала и говорила всем, что эта карикатура нанашего технолога, как он гоняет всех палкой.
Смена с Гущиным была для меня ожидаемым праздником на работе. Я запоминала его график на месяц вперед и страшно расстраивалась, когда ему неожиданно меняли смену. И он, как мне теперь стало понятно, отлично это знал.
Я села на кровать. Что же со мной творится? Мои глаза остановились на сумке, лежащей в кресле. Мозг включился в работу. Я быстро вытащила из сумки барсетку, достала заветную бумажку и разложила кредитные карточки. Сомнений нет: это пароли для карт, а не шифр. С чего тогда финансовый директор Павла взял, что это шифр? Надо завтра проверить. Только как? Наверное, надо попробовать запросить баланс. Карточка РИ-Банка, я видела их банкомат. Перед работой проверю.
При мысли о работе я снова вспомнила Высоковского. Голова начала кружиться. Поцелуй… Нет, я не могла ему отвечать! Мои щеки загорелись. Он в меня опять стрелял, поцеловал на прощание и снова попытался убить. Но почему? Я же не рою под него… Хотя… Я зачем-то устроилась к нему на работу, была на кладбище. Если он и правда убил своего брата, то мог испугаться, что я повсюду около него. Вот он и не упускает меня из виду и пытается тайком убрать.
Нет, у меня дурной вкус. При воспоминании о Михаиле сердце забилось просто бешено, мне даже стало страшно, и я пошла на кухню выпить кофе. Мне стало спокойнее, и я продолжила рассуждать. Меня хотят убить из-за бриллиантов. Еще этому сомнительному другу Павла зачем-то нужна бумажка с паролями от карт. И кто-то, возможно, Михаил, хочет меня убить. Но зачем? И что неизвестный искал в моей квартире? Бумаги! Но бумаги нужны и Михаилу. И он мне откровенно об этом сказал. Значит, есть все-таки какой-то неизвестный. Надо добраться до документов и посмотреть их.
Я прислушалась.
— Ну что, красавица, какие новости? — весело болтал с кем-то Гущин по скайпу.
— Серенький, очень мало нужной и полезной информации. Там такая каша! — отвечала какая-то девица. — Я тебе кидаю в файликах. И, Серенький, ты совсем нас бросил одних. Когда вернешься?
— Как только, так сразу. Спасибки, Линочка, чмоки-чмоки!
Послышался звук, похожий на хлопок крышки ноутбука. Я поняла, что Гущин сейчас выйдет, и побежала в свою комнату.
Фу, как противно! «Чмоки-чмоки», «спасибки»! Где он этой пошлости набрался? Я услышала, как Сережа закидывал посуду в машинку. Да, я совсем обленилась, даже в голову не пришло убраться на кухне. Сережа спать не мог, зная, что на кухне беспорядок. А я даже не заметила этого, когда пила кофе. Сережа прав, я не приспособленная к жизни, хотя и живу одна уже давно.
Глава 6
Всю ночь я провозилась. У меня сердце замирало, только от одной мысли о работе. Я опять увижу этого ненормального маньяка. Я не знала, что мне от него ждать. Я его боялась и ненавидела одновременно, но в то же самое время очень мечтала его увидеть. Для себя я решила, что хочу его видеть только из-за того, что мне необходимо понять, он ли убийца Павла и можно ли ему отдавать бумаги и личные вещи его брата. Я пыталась построить новую тактику своего поведения, чтобы он больше не посмел так фамильярно себя со мной вести. Мысленно я вспоминала одно и то же — его поцелуй. Да, тяжело молодой девушке без парня. Но нельзя же заводиться от гея, который ничего умнее не придумал, как на несколько секунд обратиться в натурала! Тоже мне мужчина! И почему я не могу своему мозгу приказать не реагировать на него? Почему организм не слушается меня?
К утру мне удалось задремать. Во сне я находилась в сказочном дворце. Вокруг горело много свечей, на стенах роспись и в зале белые колоны! Красотища! Я стояла в золотом бальном платье и видела себя со стороны. Да я во сне была прекраснее Дженнифер Лопес! Мои волосы были забраны в прическу из закрученных локонов и подобраны золотой лентой. Я в зале стояла одна. Потом из-за колонны вышел Михаил и протянул мне руку. Он был красив и все больше походил на мою мечту. Коричневый костюм в стиле XIX века ему слишком шел и опьянял меня. Сердечко пело как соловей в начале мая. И тут же заиграла музыка. Мы с Мишей танцевали. В конце танца он мне прошептал:
— Ты пойдешь на работу?
Я ничего не могла понять. Растерянность и боль меня охватила. Но как он не увидел этой красоты? А потом вышел Павел. Он был так же красиво одет и ухожен как его младший брат. Он с дьявольской улыбкой обратился:
— А тебе он тоже нравится, Вика? Я был уверен, что ты все поймешь. Это пароль, но это и шифр, Вика. Шифр от сейфа в моем кабинете. На работе. Ты пойдешь на работу?
— Ты пойдешь на работу? — раздался знакомый голос. И видение потеряло яркость. Павел ухмыльнулся:
— Ты ему нравишься. Это его любимый сорт.
Про что это он? Кому я нравлюсь? Я смотрела прямо в глаза Михаилу и уже дышать не могла. Глаза… Они зеленые или бирюзовые? Видение исчезло. Дышать носом я не могла, и в ужасе открыла глаза. Надо мной стоял Гущин. Он заткнул мне нос пальцами.
— Проснулась?
— Гущин, ты идиот? — я села на кровати вся сырая. Видно я сильно вспотела во сне. — Кто тебе разрешил сюда заходить?
— А ты специально не закрылась? Неужели меня ждала?
Опять. Я в изнеможении опять упала на подушки.
— Что ты дрыхнешь? Вставай, давай. Или ты не идешь на работу?
Меня, как током ударило:
— Сколько времени?
— Половина седьмого. Я тебя уже десять минут не могу разбудить.
Я вскочила с кровати и рванула в ванную комнату, попросив Сережу налить мне кофе.
— Твои вещи на моей кровати. — крикнул он мне. Оказывается он уже и стол накрыл, и вещи мне на работу выбрал. Нет, стоит мне пересмотреть свои убеждения. Не надо гнаться за принцами, когда перед носом живет такой заботливый парень, и пусть он кажется мне идиотом, надеюсь, это он перерастет. Возможно такое поведение — просто защитная реакция на мое молчание.
Выйдя из ванной, я подошла к своему месту за обеденным столом, и мой взгляд упал на лист формата А4. Я его взяла и стала читать. «Брачный контракт. Я, Гущин Сергей Александрович, 17.07.1987 года рождения, обещаю: 1. Заботиться о Виктории Алексеевне Рязанцевой 02.01.1986 года рождения. А именно, обещаю, вовремя кормить, следить за ее рабочим графиком, чтобы моя будущая супруга не уставала, не перерабатывала и больше отдыхала. Обещаю возить ее в отпуск по заморским странам. Стирать, гладить, бельё, содержать в чистоте наше жилище. Обещаю со всей тщательностью и скрупулёзностью исполнять свой супружеский долг, а именно, с газетой в руках, слушать, какие интересные нынче сериалы, какую кофточку себе купила ее подруга, в каком магазине зимние скидки, сколько зарабатывает муж у соседки и почему дворник не вышел на работу. Обещаю всю зарплату отдавать жене, кроме калыма.