— Это единственный выезд. Если там нас ждут, то бери пистолет у меня за спиной… — кричал он мне. И остановился, бросив ключи в кусты. Я поняла, что он тоже думает, что нас убьют, поэтому не хочет, чтобы преступники имели его личные вещи. Он достал мобильник, нажал всего одну кнопку и сказал:
— Гаражи. Наши гаражи, помнишь? Да. В засаде.
С кем он говорил? Только с тем, с кем есть общее прошлое. Наверное, это его брат подполковник Петров.
Доехав до прямой дороги до выезда, мы поняли, что окружены и остановились. Я нащупала рукоятку своего травматика и достала его из-за пояса Михаила. Сколько у меня патронов осталось? Один я потратила при нападении ещё до переезда к Маше. Потом стреляла в чашечку ноги в гаражах в Москве. Дальше в руку… Итого пять патронов есть. Надеюсь, Михаил не тренировался стрелять? Я осмотрелась. Семь человек! Пять патронов… Двое останутся по любому, как во сне. Я выстрелила одному парню в чашечку ноги. Тот сразу упал, грязно ругаясь матом
— Не подходите! У нас ничего нет! — крикнула я и выстрелила в другого нападавшего.
— А нам и не надо! Бросай оружие! — один из мужчин направил в меня пистолет и я вновь выстрелила, попав ему в руку. Пистолет он выронил, но его поднял другой. Миша стал с этим парнем драться, отбивая оружие. А у меня оставалось два патрона, если Высоковский их не тратил. Я выстрелила в раненого в ногу мужчину, на этот раз попав ему в руку. Потом ранила ещё одного, который направлялся ко мне, остальные два убежали. Миша выбил пистолет и бросил его мне. Один из лежащих ребят достал наган, но Миша наступил ему ботинком на руку и забрал оружие себе.
— Вам не уйти. — смеялся тот. — А ты считай покойник! Тебя сразу трое заказали.
— И кто? — спросил его Миша.
— Так тебе и сказал!
Мы хотели уже уехать на байке, как нас окружили ещё семь человек и тут меня прорвало. Я чувствовала себя, как во сне. Я стреляла во всех подряд, пока не увидела, что все лежат. Меня трясло, и слёзы полились из глаз, я упала на колени:
— Нет… Всё не как во сне… — повторяла я. Миша поднял оброненное мной оружие, вытер его носовым платком и сунул в руки одному из ребят, в которого я стреляла из травматика, он, видимо, потерял сознание, когда я стала стрелять во всех без разбора. У Миши зазвонил телефон:
— Направо. У нас ЧП. Давай, я тебя встречу. — потом он посмотрел на меня и сказал. — Ты никого не убивала. Запомни. И ни в чём никому не признавайся. Ты меня слышишь?
Я утвердительно кивнула. А он меня быстро поцеловав, отвёл от места, где я стреляла, а туда перетащил того парня, кому сунул оружие, а сам завернул за угол. Дальше я увидела людей в черных масках, меня схватили и, зацепив наручники, посадили в машину. А я всё плакала и не могла успокоиться. Вот так, из-за глупого сна, я превратилась из обычной гражданки с воронежской пропиской в хладнокровную убийцу. Я не помнила, куда и в кого я стреляла. Но я близко им не давала к нам подойти. Наверное, стрелок с такой психикой, как у меня, становится очень опасным для обычных граждан. А вдруг это были обычные люди, и я их убила только потому, что они захотели нам помочь? Мне стало ещё хуже от этой мысли.
Дальше всё было, как в моём страшном сне. Меня привели на допрос, и я говорила только одно:
— У Высоковского спросите. Я ничего не поняла.
Они решили, что у меня шок. Возможно, это так и было. Меня посадили в обезьянник. Там сидел то ли наркоман, то ли бомж, ещё совсем молодой. Он пытался со мной говорить, но я молчала. Сколько я так бессмысленно сидела, я не помню. Но к вечеру, я почувствовала, что хочу есть и спросила у парня:
— Здесь кормят?
— Когда как. Смотря, кто дежурит. А ты девушка, тебя накормят. За что сидишь, планшет подрезала?
— Нет. Я сама не знаю, за что. — Всё. Я включилась. А правда, за что? Группа захвата и меня повязала. Что стало с теми людьми, в которых я стреляла, я не знаю, хоть убей! Неужели меня Высоковский подставил?! Через меня отделался от своих врагов! Нет, я не сдамся! Я еще рассчитаюсь с ним.
Вместо ужина, меня повели на допрос. В этот раз допрашивал очень красивый молодой человек. Мне он показался очень похожим на Алена Делона в молодости. Тёмно синие глаза, брутальный брюнет. Если бы не мое ужасное состояние и не голод, я бы в него влюбилась. Он относился ко мне с уважением и участием, даже не допрашивал, а разговаривал со мной:
— Вика, как вы себя чувствуете? Чаю не хотите?
— Кофе. И сливок двойную порцию.
Следователь велел своему напарнику принести заказ и вновь обратился ко мне:
— Что вы делали в гаражах?
— Я не знаю. Я ехала с Высоковским. Михаилом. — уточнила я.
— Какие у вас с ним отношения?
— Это имеет значение? — возмутилась я.
— Имеет.
— Партнёрские! После того, как Павел разбился с моей подругой в автокатастрофе, мою квартиру дважды вскрывали, в меня трижды стреляли, в Михаила тоже. Поэтому мы держались вместе.
— А причина? Ваше мнение, почему в вас стреляли?
— Павел со своим финансовым директором вёл грязный бизнес, а потом решил под чужим именем скрыться с моей подругой и вывел деньги из фирм, этим подставив родственников и коллег по темному бизнесу. За это его и убили. Теперь всем нужно, чтобы деньги и документация Павла не попали в руки Михаилу. Михаила они тоже прощупывали и поняли, что их тёмному бизнесу конец, вот и решили его убрать с дороги. Я думаю, что так всё и было. Доказательства темного бизнеса у меня есть. Ну а плёнка с записью убийства Павла у подполковника Петрова из ФСБ. — Всё, как на духу, ответила я.
— Хорошо. Что случилось в гаражах?
Меня немного забило. Главное не выдать себя. Что там говорил Высоковский? Я не виновата. Я никого не убивала. И он сунул пистолет какому-то парню в руку… Так, строим на ходу версию:
— Нас окружили. Я стреляла из травматика. А потом, у одного я отбила пистолет. Его подобрал парень и стал стрелять по всем подряд. Я выстрелила ему в колено, он упал и потерял сознание. Наверное, он наркоман. — заключила я. Бред! Бред! Неужели он поверит?
— Хорошо. Разберёмся.
Нам принесли кофе, и я жадно стала его пить.
— Меня выпустят? — поинтересовалась я.
— Как будет готова экспертиза и проведено следствие.
— А в чём я виновата? — такой хороший мент и тупит! Следователь широко улыбнулся, и его лицо стало еще обольстительнее:
— Вика, не буду вам врать, вы подозреваемая, до тех пор, пока мы не допросим Михаила.
— Так допросите!
— Не можем.
— Это как?! — они что, издеваются? Он что, в Кремле, что до него добраться нельзя, как до президента!
— Мы не можем найти его. — ответил полицейский, и у меня защемило сердце, мне не хватало воздуха.
— Вика, вам нехорошо?
Я пыталась успокоиться и взяла остывающую чашку в руки:
— Нормально… Он звонил. — сказала я, пытаясь потихоньку дышать.
— Когда? Вам? Разве у Вас был телефон?
— Нет. — ответила я. — Тогда. В гаражах. Он звонил. И ему звонили, потом он пошел кого-то встречать, завернул налево. — У меня потекли слёзы. Только бы остался жив! Я из-за него столько людей повалила, а он исчез. Может он, как Паша, кинуть всех решил? Забрал карточки с пин-кодами и заграницу… Нет, он не может…
Дальше я помню, что от следователя получила валокордин и меня снова посадили в обезьянник. У меня не было четкого ответа на все вопросы.
К ночи у дежурного постоянно звонил телефон и этим меня достал до невроза. Я же очень надеялась, что меня найдет Гущин. Ну, если он действительно журналист, то найдёт. И хотя бы принесет поесть. А я его попрошу найти этого сбежавшего Высоковского, главное, чтобы он вытащил меня из этого вонючего места. Часам к трём ночи, пришли на дежурство ещё трое полицейских и смеялись между собой:
— Да, как наша смена, так всегда нам не спать!
— А что в этот раз? — поинтересовался дежурный.
— На труп Высоковского вызвали…
Дальше я оглохла. Меня мой сосед по камере тряс, но я его не слышала, а съехала по стенке и свет в глазах погас.
Проснулась я в больнице. Я её сразу узнала, хотя это не была обычная палата. Окно с нежно салатовыми занавесками, много живых цветов, телевизор, стол и два стула, кресло… В моей руке капельница. Я стала понемногу всё вспоминать, и нет, лучше бы я это не вспоминала! Не знаю, сколько я хлюпала и кусала губы, раскаиваясь, что вообще зря людей поубивала… Лучше самой быть убитой, чем столько людей повалить зря…
Ко мне зашла медсестра и бегом убежала. Пришли еще два человека в белых халатах. Они между собой что-то обсудили и сделали мне укол. Я опять провалилась в сон. Когда я очнулась, со мной сидела медсестра:
— Вам лучше? Как спалось? — спросила она, мило улыбаясь.
— Хорошо.
— Я позову следователя. Он каждый день к вам ходит. И жених ваш приходил!
— Кто из них? — спросила я, имея в виду Гущина и Высоковского, но потом вспомнила. — Хотя знаю.
Через несколько минут вошёл тот красавчик, что допрашивал меня:
— Добрый день. Вы можете говорить?
— Да.
— Тогда вам вопрос: откуда у вас травматическое оружие? Где вы научились стрелять?
Я стала беспристрастно отвечать. Он заставил меня всё вспомнить до мельчайших подробностей, даже пришлось рассказать, что мы с Высоковским целовались. Но, на рассказе о событиях в гараже меня словно заклинило. Я начала плакать. Следователь ушёл. Позже пришла медсестра и принесла букет цветов и записку. В ней было очень аккуратным, разборчивым почти печатным почерком написано: «Ты умница. Не сдавайся. Ps: Спасибо» Гущин? По характеру записки так бы написал Гущин, но и приписал бы вроде этого: «Я знаю, ты сейчас страдаешь, без моей чертовской улыбки!» Да. Без Гущина грустно. У Гущина почерк другой. Неразборчивые каракули в сумасшедшем порядке. Может это Маша? Какой почерк у Маши? Я не помню! Возможно, это Маша и Кристина наняли курьера, а медсестра подумала, что это мой жених.
Когда я смогла вставать, то поняла, что ещё нахожусь под следствием, и с меня обвинение не снято. Хотя я толком не могла понять, в чём меня обвиняли и почему я под стражей до сих пор. В больнице я узнала, что мне лечат сердце и нервы, что у меня, мол, полностью изношенный организм и после лечения, если меня не посадят в тюрьму, то от работы меня ждет санаторий. Я слышала, что от моего завода действительно отправляли в санаторий… Но не думаю, что простых рядовых. Именно в больнице, чтобы не сойти с ума, я стала строить планы на новую жизнь. Если меня не посадят в тюрьму, то я поеду в деревню и останусь там навсегда! Буду жить в бабушкином доме, засажу клубникой весь её огород, а это пятьдесят соток, в июне продам, всю зиму буду рисовать картины, а осенью организую выставку и буду их продавать. И не будет мне одиноко. Мне нельзя жить в обществе. Я смертельно-опасная.
* * *
Так прошло две недели. Если бы не телевизор с видеомагнитофоном, принесённая для меня электронная книга, то я бы завыла от тоски. Конечно, я задумывалась, почему у меня отличное питание, личная санитарка и барские условия заточения. На ум приходила только Кристина. Я с горечью думала, что с ней я смогу полностью рассчитаться только года через три.
И вот однажды в палату медсестра принесла знакомую мне одежду и велела переодеться. У меня тряслись руки. Это джинсы и джемпер, которые я оставила в своём кабинете в офисе Высоковских, перед фуршетом. Мне не хотелось это снова надевать. Это всё равно, как дважды прожить один и тот же день. Как будто жизнь старая возвращается… Когда я переоделась, в палату вошли следователь и Гущин. Я на Серёжке повисла от счастья:
— Я знала, что ты не оставишь меня! Я знала, что найдешь…
— Видал? — спросил Гущин у следователя. — А ты говоришь, что о Высоковском думает…
— Я не понимаю, какая разница ему, о ком я думаю? — я встала буквой «Ф» и гневно пилила глазами Гущина.
— Вик, успокойся, это мой друг, Женька Енисеев. Твой следователь и покровитель. Он охрану тебе организовал.
— Ну, скажем не только я. Была команда сверху, что мне было на руку.
— Что меня охранять, если я и так под арестом? — не поняла я.
— Ты не была под арестом. — ответил Женя.
— Ну, под следствием. Без разницы. — мне было всё равно.
— Вик, под следствием человек живет свободно. Но под подпиской о невыезде. — объяснил мне Гущин, а у тебя была личная охрана, пока не посадили вашего убийцу.
— Его посадили? — у меня впервые за последнее время появился интерес к жизни. — И кто он?
— Финансовый директор. Ефимов. Мы нашли труп киллера, взяли ребят, что ты повалила. — Гущин осекся. — Тех, кому ты колени перебила, вот они и дали показания на финансового. Мы долго не могли найти его. А потом он сам пришел и сдался. Вот такие сказки.
— Нет. — я сморщилась, почувствовав тошноту. — Это не он.
— А он говорит, что он! — перебил меня Гущин.
— Он не он, в этом будет следствие разбираться. — настойчиво вставил Евгений.
— А сколько было в гаражах людей убито? — я спросила, а сама себя ругала. Гущин с другом переглянулись и Женя ответил:
— Наркоман, что всех перестрелял, вот он мёртв. Умер от шокового состояния. У него было слабое сердце и передозировка. И еще один, ударился головой, когда падал. Остальные живы.
— И что говорят? — мне стало право интересно.
— Это тайна следствия. — нахмурился Евгений, а Гущин, обняв меня, сказал:
— Да разное, и все по разному. Вик, что тебе до них? Ты свободна, вышла с больничного, скоро на работу. Своих проблем хватает…
— С какого больничного? — не поняла я.
— Вик, ты лежала под нашей охраной в больнице, теперь вылечилась. Всё! Пора домой. — объяснял мне Гущин.
— Подожди, это разве не тюрьма? Не тюремная больница?
— Нет. Эта частная клиника. — ответил Евгений.
— О нет! — я схватилась за голову. — Теперь мне еще за неё платить…
— Не дрейфь, за тебя уже заплатили! — в обнимку с Гущиным я выходила из палаты.
— И кто?
— У подруг спроси.
Как легко всё для Гущина. А мне теперь не только отдельную палату оплачивать, но и частное лечение и сиделку! Уж лучше тюрьма!
У входа больницы стояла зеленая машина Кристины, а около неё я заметила хозяйку и Машу. Я их крепко обняла и закричала:
— Вы сума сошли! Я не в тюрьме была, а вы меня бросили и даже не навестили!
— Я говорила, что она так и отреагирует? — сказала Кристи Маше.
— Но… — только и сказала Маша, и замерла, смотря мимо меня. Я обернулась. И чуть не упала. Недалеко на знакомой байке сидел Михаил. В одной руке у него был букет с цветами. У меня кругом пошла голова. «Труп Высоковского». Это ошибка? Или ложное значение? Труп самого Высоковского или труп сделанный Высоковским? Он жив! Он не сбежал. Это он писал мне единственную записку. Что ж так мало? Почему не подписался? А я же за упокой молиться стала! Идиот!
Я почти бегом пошла к нему, он едва успел слезть с байки. Я сначала его крепко обняла, потом поцеловала… А дальше мне так обидно стало, что всё это время я жила, как в тюрьме, когда сам он был на свободе и я думала, что я совершила столько убийств и всё зря… Я его оплакивала и винила себя во всём, а он написал мне три предложения и не подписался даже.
Я не сдержала своих эмоций и дала ему пощёчину, потом отвернулась, чтобы уйти. Но вспомнила про цветы и отобрала их. Не хватало, чтобы он их сиделке моей подарил. Обиженная, я села в машину к Кристине на заднее сиденье, а голову положила на переднее. Я слышала, как Гущин мне крикнул «Пока! Я тебе позвоню, любимая!». Это, наверное, было им сделано для Михаила. А Маша с Кристиной сели впереди. Всю дорогу Кристинка внушала мне, что это ненормальная семья, что она нам с Машкой таких ребят найдет! А Маша утверждала, что всегда знала, что Миша хороший и Паша его, оказывается, очень любил. Я их не слушала. Дома я получила новость. Миша по завещанию Павла отдал Маше рекламное агентство и деньги, что тот незаконно перевел на её имя.
Маша на самом деле не знала, что он собирался поменять им имена и остаться жить в Америке. Квартиру, купленную на имя Маши он тоже оставил ей, а вот организации забрал, так было прописано в просьбе Павла, в случае, если его план даст сбой. Маша ни чего не знала о делах своего любовника и была поражена, что он столько для неё готов был сделать.