Пётр дёрнулся, как от пощёчины. Улыбнулся через силу. Ну вот и расставили всё по местам. И на сей раз — окончательно. Потянувшись, он мягко заправил за ухо выбившуюся прядь, и сдержанно кивнул. Это было… больно. Ещё больнее чем-то, что отколол Макс, придя к нему домой. Просто Макс был прошлым. А Мир — настоящим. Стремительно утекающим сквозь пальцы настоящим.
— Хорошо, как скажешь, — Пётр мягко коснулся губами его лба и, не оборачиваясь, вышел из осиротевшего кабинета.
Только отъехав достаточно далеко от офиса Мира, он заставил себя ещё раз набрать почти позабытый номер. Макс вызов принял. То ли давно и прочно забыл его номер, то ли просто удалил и, глядя на высветившиеся цифры, не смог вспомнить, кто же это звонит.
— Он собирается закрыть дом моды и объявить об этом на послезавтрашней пресс-конференции. Тебе плевать на меня, но на него, я надеюсь, тебе не плевать. Он губит себя. Из-за того, что считает, будто он совсем тебе больше не нужен. И не перебивай меня, Соколовский. Заткнись и слушай. Я ухожу. Совсем ухожу. И делаю это ради него. Потому что люблю его. Но он любит ТЕБЯ. И ты будешь полным кретином, если не остановишь его. Всё. Счастливо оставаться.
Пётр сбросил звонок и зажмурился.
Почему в жизни всё так… херово?
13.
Мир отстучал сообщение Петру, который упорно отказывался отвечать на звонки и, отбросив телефон в сторону, рухнул плашмя на постель. Провел ладонью по белью и свернулся в клубок, давя внутри стон. Белое поле, алые маки… Ничего не изменилось. Здесь, в квартирке, где они когда начали жить, все было так же, как когда-то. Десять лет назад. Огромный диван в гостиной, зеркала в спальне, забытый магнит на холодильнике…
Они были здесь счастливы. Когда-то… Когда в их мире было только они двое. Кто виноват? Все? Или виноватых нет? Есть. Он сам, сам во всем виноват. Позволил себе… что? Стать самим собой? Пойти на поводу у своих желаний? Нет. Будь это просто секс, он сумел бы признаться Максу и тот… поворчал бы, поколотил стену, но не ушел. Простил. А он… позволил перерасти этому в нечто большее. Позволил Петру влюбиться. Позволил собственному сердцу решить что он, Страхов, тоже нужен ему.
Мир резко выпрямился и судорожно вдохнул. Показалось, что он задыхается, что воздух вдруг исчез. Вскинулся, хватаясь за горло, и рухнул обратно на постель, когда живительный газ достиг легких. Снова свернулся в клубок и закрыл глаза, вжимаясь лицом в подушку. Больно… Макс… ну где же ты…
Макс с чувством выматерился. Дом был пуст. Совсем пуст. Отключен был даже холодильник и, судя по тяжёлому спёртому воздуху – кондиционер. Мира здесь не было со дня прилёта. Кис всё это время тусил у родителей. Вернувшись в машину, он какое-то время просто сидел, глядя на алеющее небо. Завтра будет ветрено.
Чертыхнувшись, он снова завёл мотор и рванул по старому адресу, в ту самую квартиру, в которой они прожили самые первые, счастливые и беззаботные три года. Естественно, больше ему податься некуда. В противном случае, Пётр предупредил бы, что Мир… у него.
Он уже давно сменил старого «мерина» на более удобную новую модель. Но отчего-то снова кольнуло в груди. Вот так же он возвращался тогда, с жутким похмельем, чтобы сказать, как любит. Чтобы просить прощения.
Он жил? Нет, просто существовал, пытался жить без него. Простить ли? Нет, ведь Мир… был с Петром. А значит, Макс ему больше не нужен и любовь Страхова заменит ему всё. Выходит, нет?..
Парадное, пятый этаж, знакомая до малейшей царапинки в обивке дверь. У него есть ключи, но он просто звонит в неработающий звонок. Потому что права войти, как хозяину, у него нет. Или может есть?.. Может, именно этого в нём не осталось? Решимости покорять, как когда-то? Решимости сказать: «Я тебя люблю» когда все и вся вокруг против?
Он достал ключи и вошёл. Сам.
Неслышно обошёл квартиру. Кухню, гостиную… тихо скользнул в спальню. Дверь даже не скрипнула. Вот он. Бледный. Осунувшийся. Длинные блондинистые локоны сменились радикально-короткой стрижкой. Говорят, стрижкой при тяжёлых стрессах отчаявшиеся заменяют самоубийство.
Злости нет. Только боль плещется глубоко в душе. Боль и страх. По-прежнему страх. Что исправить ничего нельзя. Что он всё-таки опоздал. Макс прилёг на постель и, крепко прижав его к себе, зарылся носом в стриженный затылок, вдыхая такой родной запах.
- Что же ты творишь…
Мир вздрогнул, напрягся, а потом обмяк, зажмурившись. Макс… Он здесь. Он рядом… В груди словно что-то взорвалось и испуганными птицами полетели, заторопились слова. Невысказанное отчаяние, невыплаканная боль и огромная, как мир вина.
- Прости… Прости, Макс… - глаза жгло даже под закрытыми веками. – Я люблю тебя, ты мне так нужен. Всегда был нужен. Меня нет без тебя. Я не живу без тебя, не существую, - он сжимался все сильнее и больше всего на свете сейчас боялся открыть глаза. – Ты… Я не могу без тебя. Прости…
- Я люблю тебя, светлый… - выдохнул Макс. – Не понимаю, особенно сейчас, но люблю. Жизнь без тебя – не жизнь… Но что же ты творишь, хороший мой… Мы вместе и так дров наломали, а ты собираешься дрова в щепки перемолоть… Я не оставлю тебя. Прости, я… так боялся, что стал тебе совсем не нужен…
- Не понимаешь… - эхом выдохнул Мир, поворачиваясь к нему. – Я сам себя не понимаю. Я… столько всего натворил, любимый мой, - он робко, боясь, что его оттолкнут, провел ладонью по щеке. – Любимый. ЛЮ-БИ-МЫЙ. А ОН им не был и не будет никогда. Ты – мой день, мое солнце, нежность моя. А он… огонь, страсть, боль, которая мне нужна. Макс… но только без тебя я не выживу. Меня не станет, если ты уйдешь, не простишь. Только рядом с тобой мне тепло.
- Я не могу причинять тебе боль… - Может, всё дело в памяти? В том, как много лет назад ему приходилось вытаскивать Мира, теряющегося в роли? ТОГДА ему нужна была эта боль. Тогда у них и выхода другого не было. – Не могу, светлый мой… - Макс нежно коснулся его губ поцелуем и шепнул как когда-то давно: - Делай что хочешь, будь с кем пожелаешь, мой блудный кот… только всегда, слышишь? Всегда возвращайся ко мне… я слишком тебя люблю…
В ответ Мир вжался лицом в его ладонь, пряча горячие, долгожданные слезы.
- Люблю тебя… Люблю!
========== Эпилог ==========
Комментарий к Эпилог
Эпилог, но не конец. “Последнюю точку” смотрим дальше.
Эпилог
Пётр ещё раз оглядел кавардак, воцарившийся в гардеробе. Вроде бы всё сложил, и в то же время… куда девать все эти шмотки — не известно. И вроде не так долго в Москве пробыл, а гляди ж, сколько всего скопилось. Отдельно лежали несколько вещей. Три пары брюк, две футболки, рубашка, пояс… всё с логотипом «РБ». Оставить. Забыть. Иначе будет только больнее.
Мир звонил. Каждый день. Сыпал сообщениями. Но Пётр молчал. Потому что стоит только ответить и всё завертится по-новой. А он дал слово Максу. Хотя, прежде всего, себе.
В дверь настойчиво позвонили, и Страхов, тяжело вздохнув ещё раз, побрёл открывать.
— Убегаешь? — Мир, стоявший на пороге, шагнул вперед, не давая Петру и шанса остановить его. Оглядел сложенные вещи, закусил губу, а потом обернулся. — Не надо, не уезжай. Ты действительно мне нужен, — улыбка коснулась губ. — Я знаю, что я эгоист. Но мне нужна твоя любовь. Без нее я не буду целым.
— Я обещал, — Пётр прикрыл за ним дверь и прошёл в комнату. — Если я останусь, он… всё равно для него я на всю оставшуюся — враг. А для тебя… ты всё расставил по местам тогда, — он устало опустился на краешек заваленной вещами постели. — Я слишком люблю тебя, чтобы оставаться мальчиком на пару ночей от случая к случаю.
— Дурак, — выдохнул Мир, подходя к нему вплотную. — Ты стал частью моей жизни. Необходимой мне частью. Я не знаю, как все это будет дальше, но я не хочу тебя терять. А Макс… он понял, принял. Пьер… Я не буду ничего тебе обещать. Но не уезжай. Пожалуйста, — Мир склонился к нему, приникая к губам. — Пожалуйста.
Пётр собрал в горсть его короткие волосы, а потом, обняв, рывком опрокинул на постель, подминая под себя, наплевав на разбросанную одежду, часть из которой была плодом работы Мира.
— Я хочу тебя каждую секунду. Я вижу тебя в лицах других. Ты моё наваждение, Мир… и мне больно от того, что он… не важно, Мир, забудь… Мне, правда, лучше уйти, пока мы не натворили ещё бОльших бед.
— Самый большой мой страх уже случился. И закончился, — Мир улыбнулся, лаская кончиками пальцев его искаженное лицо. Словно пытался стереть с него боль. — Как мне уговорить тебя? У меня слишком мало дорогих мне людей. Не лишай меня себя.
— Я хотел бы ненавидеть тебя, Бикбаев, а ещё лучше никогда-никогда не знать, — Пётр прижался губами к его губам со всё той же жадностью, с тем же жаром, с которых всё началось так давно и недавно. — Но я люблю тебя. Просто люблю.
— Тогда люби меня. Просто люби. Как можешь, как хочешь, как умеешь. Люби.
— Люблю, — выдохнул Пётр, понимая, что решение в очередной раз изменилось кардинально, а бронь билетов придётся отменить. Но… немного позже, возможно…
***
Мир, словно не веря тому, что вернулся домой, захлопнул за собой дверь и прошел в дом. Разулся и, наскоро смыв с себя дневную пыль, прошлепал по полу коридора и замер перед дверью в спальню. Тонкая полоска света на полу… Не спит. Ждет? Мир на мгновение зажмурился и, давя зарождающийся страх, повернул ручку. После того, как он уехал от Петра, выставившего его за порог, предварительно дав обещание, что не будет пытаться сбежать, Мир навестил пап. И пять минут на «чайку попить» затянулись почти на три часа смеха и разговоров серьезных и не очень. И когда Мир спохватился, часы показывали уже начало одиннадцатого ночи.
— Извини, я заговорился с папами, — Мир виновато улыбнулся и тут же скользнул под одеяло. — Они передавали тебе привет, — помолчал немного, а потом, потянувшись вперед, коснулся губами его плеча. — Люблю тебя…
Макс закрыл книгу, отложив её на прикроватный столик и, чуть сдвинув в сторону приоткрывшего один глаз Киса, легонько поцеловал любимого. Любимого, вернувшегося домой. К нему.
— Я тоже люблю тебя, светлый… Спасибо, что ты есть у меня…
Это не КОНЕЦ, смотрим следующую часть.
========== Последняя точка ==========
Мир стоял у окна и нервно курил. Мял сигарету тонкими длинными пальцами, скупо улыбался, глядя на то, как словно впавшие в детство отцы играют в снежки во дворе. Их смех звенел в морозном воздухе, глаза сияли от такого простого, но такого огромного и светлого счастья. И пусть обоим уже далеко за сорок, сейчас, среди наметенных за день сугробов резвились двое мальчишек, влюбленных друг в друга до одури. Озябшие пальцы, побледневшие от мороза улыбчивые губы согревали дыханием и легкими поцелуями.
Мир докурил сигарету, отправил ее в пепельницу и, прикрыв глаза, уперся лбом в холодное стекло окна. В родительском доме всегда тепло. А вот в его собственном… Не холодно, нет. Просто… сквозняк. Дует по ногам, ласкает спину и плечи. И с этим нужно что-то делать. Мир знает, что именно. Но решится на это не так-то просто. Хотя… виной больше, виной меньше — какая уже ТЕПЕРЬ разница? Он сделал звонок полчаса назад. А сейчас нужно просто заставить себя выйти из этого дома, сесть в машину и проехать пару десятков километров. А потом…
…Он выскользнул из дома незаметно. Оставляя за спиной счастливый смех, почти бегом добрался до машины, нырнул в салон и, запрещая себе думать, рванул автомобиль с места…
…Касаться его было больно. Чувствовать ЕГО касания — невыносимо. Но Мир, как мазохист, снова и снова ластился, как большой кот, подставляясь под жаркие губы и наглые ласки. Волной подавался навстречу каждому движения внутри себя, словно пытаясь впечатать в свое тело это ощущение близости.
А потом, когда все закончилось, он сел на разворошенной постели, вытянул из пачки сигарету и выдохнул:
— Что держит тебя здесь, Пьер? В этой стране, в этом городе?
Страхов повернулся на бок и чуть заметно нахмурился. Губы дрогнули, но растянулись в тонкой улыбке, а в следующий момент Пьер уже выбрался из постели и, набросив на себя черный шелковый халат, сел в кресло.
Бокал коньяка и сигарета. И пристальный взгляд. Но не на Мира, а в окно, на заснеженный город, расчерченный черными нитками дорог.
— Ты лучше, чем кто бы то ни был, знаешь ответ на этот вопрос, мой грешный. Или… вернее будет сказать «не мой»?
Мир опустил ресницы, чуть сильнее сжимая сигарету. Он так и думал… Черт, от этого еще больнее.
— Я больше не могу быть с тобой, Пьер. Хочу, но не могу, — он подтянул ноги и обнял руками колени, зло усмехнувшись. — Я слабак и тряпка, раз позволил всему этому случиться, но, пожалуй, надо ставить точку. Знаешь, чем вы с ним похожи? У вас в глазах одинаковая боль. И причина — я. Пьер, я не могу так больше. Ты нужен мне, ты очень мне нужен, но я не выживу без него.
— Кого ты пытаешься обмануть, грешный? М?.. — выгнул бровь Пьер. В его глазах действительно плеснула боль. И скрылась за ресницами. Тогда, кажется, так давно, когда он сам пытался уйти, вырвать из души и сердца любовь к этому человеку, Мир не позволил ему сбежать. Его взгляд, его руки, его губы будто приковали Страхова к нему. Это не могло длиться вечно. Да. Кажется, это судьба, уходить и пытаться все забыть. Чтобы жить, а не выживать, медленно умирая от смертельной раны глубоко внутри. — Ты просто наигрался. Удовлетворил свою маленькую потребность, и на самом деле просто устал. Окей, свободен.
Серые глаза полыхнули. Мир встал с кровати, медленно подошел к расположившемуся в кресле мужчине и влепил сильную пощечину.
— Не смей, — почти прорычал он. — Я никогда не играл с тобой. И мне нужен был ТЫ. Ты и сейчас нужен. Но, похоже, это ты играл со мной все это время.
— Ми-и-ир, — протянул Петр, глядя ему в лицо. — Ну что ты как маленький, а? Ну трахались мы с тобой, ну обоим хорошо было, ну зачем этот драматизм теперь?
На щеке расцвел алый след ладони. Больно. Только физическая боль то, что творилось у него внутри, перебить все равно не сможет, сколько не избивай.
— Мог бы и по телефону сообщить, а так пришлось через весь город тащиться.
Мир вдруг хмыкнул и подался вперед, втираясь телом между его бедер.
— Хорошо играешь, Страхов. Только забываешь, что я всю жизнь прожил рядом с актерами. Маска циника подходит тебе идеально, признаю, — он склонился ниже, приникая к ярким губам, и шепнул:
— Прости. Прости меня, Пьер. Мы никогда не будем друзьями с тобой. Ты постараешься забыть меня, я знаю. А вот я даже пытаться не буду. Ты вернул мне меня самого. Спасибо.
— Уходи, Бикбаев. Я ненавижу долгие прощания, прощальные ночи и прощальные поцелуи. Это пошло и отдает дешевым пафосом. Поэтому просто уходи. Ты все решил, а я знал, что рано или поздно это случится, — Страхов мягко, но непреклонно удержал его, не позволяя длиться поцелую.
Год назад он купил билет с открытой датой. Осталось совсем немного: бросить в сумку вещи, закрыть дверь и сесть в самолет. И больше никогда сюда не возвращаться. Даже на день. Даже на час.
— Я уйду, когда сам посчитаю нужным, — в голосе Мира прорезался металл. — И мне плевать, насколько пафосными ты сочтешь мои слова. Если бы ты был мне безразличен, я бы ограничился смс-кой. А теперь просто не дергайся, — Мир всегда был сильным, по-настоящему сильным. И Петр удержать его не смог. Мир качнулся вперед и впился, буквально вгрызся в его губы. Без нежности, без ласки. Сильно, жестко, словно пытаясь стереть их контур. И закончил поцелуй также внезапно, как и начал. Отстранился, выпрямился, отошел и принялся одеваться. Ему больше нечего сказать. Хотя, нет, есть. Но Петр слушать его не будет. Что ж, тем хуже для него, Мира. Ему хотелось бы, чтобы Пьер простил его. Не сейчас. Когда-нибудь. Но, похоже, придется жить с этим всю оставшуюся жизнь. Но он сам заслужил это, так что винить можно только себя.