— Ты выебнешься, если наденешь бархатный пиджак на голое тело. А так считай это спецодежой. Ты бы не ворчал, если бы это был костюмом для спектакля, — Мир не рискнул приблизиться и просто остановился у порога. Кис заерзал, и он, отпустив его, скрестил руки на груди. — Тебе помочь?
— Лучше бы это был бархатный пиджак на голое тело и кроссовки, — вздохнул Макс. — Угу, если найдешь бабочку и завяжешь ее так, чтобы мне не пришлось. Иначе на церемонию я припрусь с «конопляной тетушкой» на шее, и это будет самым последним эпатажем в моей жизни.
— У меня есть идея получше. Там наверняка будут продавать «бабочки» на резинке. У тебя будет время, чтобы прикупить себе парочку.
— Я люблю тебя, Бикбаев. Что я без тебя буду две недели среди скучных вечно пьяных бюргеров делать? — Макс медленно поднялся со своего места, неспешно подошел к замершему Миру и, опустившись перед ним на колени, расстегнул джинсы. Лизнул впадинку пупка, губами проследил узкую дорожку, сбегающую вниз, и крепко обнял стройные бедра, привлекая Мира к себе еще ближе.
Тот резко выдохнул, запуская пальцы в его отросшие волосы.
— Даже не поцелуешь? — еле слышный выдох на грани слышимости.
Быстрый взгляд снизу вверх. Красивый. Офигительно красивый. Особенно когда вот так — чуть подрагивают крылья тонкого носа, полуприкрыты глаза, закушен уголок красивых полных губ.
— Поцелую, — Макс поймал губами открывшуюся нежную плоть, царапнул сквозь мягкую ткань джинсов аппетитную мировскую задницу. — Всенепременно.
Мир медленно опустил ресницы и закинул голову, позволяя Максу творить с ним все, что угодно. Только подольше бы не наступало утро.
— Хороший мой… — слова с губ сорвались сами — Не уезжай…
— Не могу, Мир, — это Макс простонал уже в его губы. — Не могу, светлый, это как твой показ в Монте-Карло… …
Он стащил с Мира джинсы, кое-как выпутался из рубашки и вытряхнулся из собственных брюк, с облегчением прижимаясь всем телом к нему, обнаженному, возбужденному, бесконечно любимому.
«Я пропаду без тебя… — это Мир уже не шептал, а с отчаянием выдыхал в его шею, обнимая. Без голоса. Без звука. — Пропаду…»
— Я так скучал по тебе, — тело пело, рвалось навстречу. Родные объятия, такие… нежные. — Хороший мой… Родной… — Мир целовал его горячо, почти больно. — Хочу тебя.
Они давно не дети, давно лишены ложной стыдливости, да и в аптеку теперь заходили оба, совершенно не краснея. Им не нужно долго рыться в поисках самой нужной штуки в самый ответственный момент, и заниматься любовью они привыкли там, где настигало желание, а не только патриархально в постели. Диван или кресло в гостиной, кухонный стол, письменный стол в кабинете — несколько минут, всего несколько минут, когда не звонит телефон, не паникуют актеры или не истерит поставщик…
Макс легонько подтолкнул его к дивану, заваленному вещами. К черту. Если он что-то и забудет, Берлин — это не забытый богом поселок на Камчатке и не тайга, всегда можно сходить в магазин и купить то, чего недостает. Конечно, костюма, сшитого Миром, ему точно будет не хватать. Ни один мастер в мире не знает его тело так, как знает Мир.
Шмотки с грустным шелестом свалены на пол печальной кучей. Кажется, где-то под рубашкой спрятался Кис. Но и это сейчас совершенно не важно. Важно, что Мир обнимает его, важно, что целует, важно, что хочет. И предстоит целых две недели, когда Мира не будет совсем.
Спину холодит кожа дивана, но руки Макса — горячие. Сильные. А от губ — не оторваться. Ласкать и ласкать. Чуть покусывать, облизывать. И тяжесть его тела так приятна.
Мир только вздохнул, принимая его в объятия, обнимая бедра ногами. Да, давно не дети. Но Макс все также нежен. Словно эта близость — первая в их жизни.
Первая. Неловкая. Словно они снова в старом доме, и отец увез мать на какую-то вечеринку, и этот узкий диван — постель в комнате Макса. Но они слишком хорошо знают друг друга. И потому — проникновение не причиняет боли, заставляющей замирать дыхание в груди. Они больше не дети. Но занятия любовью с Миром по-прежнему вызывают в Максе внутренний трепет и почти болезненную нежность к нему, такому сильному, но такому ранимому и хрупкому.
Мир тихо застонал, подаваясь навстречу неторопливым движениям и пряча за ресницами дикий голод. Жажду. Макс… Любимый…
— Сильнее… Пожалуйста…
«ВЫЛЮБИ, Макс». До криков. До сорванного голоса. Вот только слова застывают на языке от мягкого теплого света, льющегося из голубых глаз.
Сильнее? Чуть резче движение бедрами, глубже, быстрее. Сильнее — не значит больнее. Просто крепче обнять, чтобы даже сердце вбивалось, вколачивалось в его грудь.
— Люблю тебя… — и поцелуй такой же, глубокий, долгий, до звездочек под веками.
Удовольствие не ударило наотмашь, не ослепило. Накатило, накрыло девятым валом, погребло под собой и отступило, оставив затихающее эхо от долгого, протяжного стона, сорванного дыхания и перламутровых капель на обнаженном теле.
— Люблю… — Мир сжал его с силой, зарылся в волосы, вдыхая аромат. — Не отпущу…
Макс осторожно смахнул с его лба влажные прядки. Коснулся губами, слизнув капельку выступившего пота.
— Это только две недели, светлый мой. Обещаю не смотреть по сторонам и по ночам молиться на твою фотографию…
— Дурак… — выдохнул Мир, опуская руки. — Не хочу, чтобы ты молился на мою фотографию. Ты собрался? Или завтра утром опять будешь метаться по дому? — он чуть приподнялся, касаясь губами его скулы.
— Ну… самое нужное я взял. На совсем крайний случай есть магазины, а в отеле есть прачечная, так что не переживай, в разных носках и майке-алкоголичке таскаться не буду. Хотя… русская богема! Мне еще граненый стакан с водкой в руки и помятую папиросину в зубы, и я стану отвечать самым смелым представлениям о России, — Макс чуть повернул голову и легонько коснулся его губ своими. — Жаль что ты со мной поехать не можешь.
— Жаль, — Мир на мгновение зажмурился. — Тогда, может, в спальню? Здесь все-таки слишком узко.
— Узко? — Макс быстро поцеловал его обнаженное плечо и поднялся на ноги, а потом протянул ему руку. — М-да… не развернуться. Но ты так славно скрипишь на кожаном диване.
Мир вздернул бровь, но встал молча. Ощущение было дикое, но сейчас почему-то ни одна шутка Макса до сознания не доходила. Словно он вдруг разучился их понимать. Снова. Как было тогда, когда они только встретились. Мир обвел почти растерянным взглядом комнату, а потом потянулся и сжал запястье Макса.
— Пойдем? У нас так мало времени осталось.
— Ну что такое? — Макс нежно погладил его щеку и, обняв за талию, потянул в спальню. — Ну не конец света, родной. Мы, помнишь, пока я на съемках был, вообще не виделись почти, только перезванивались.
Да, не конец… Вот только ощущение такое, словно и правда — конец.
— Извини. Я сам не знаю, что со мной происходит, — Мир беззащитно улыбнулся. — Наверное, просто не хочу тебя никуда отпускать.
Шаг, еще шаг, еще шаг, лестница, коридор, их комната — бывшая комната Мира, полностью переделанная. И кровать теперь здесь монументальная. На века. Чтоб наверняка.
Макс легко толкнул его на постель и повалился сверху, приняв вес собственного тела на вытянутые руки.
— По возвращении оргию не обещаю, но… хочешь, привезу чего-нибудь интересненького? М-м-м?.. дас ист фантастиш, майн либе!..
Мир недоуменно сморгнул, и рассмеялся, чувствуя, как понемногу отпускает.
— Тренируешься? Правильно. Кто знает, кто тебе там попадется, — он хитро прищурился, а потом уже расхохотался в голос. — Чтобы у тебя попросить… Аленький цветочек? Нет, попадешь еще к Чудовищу…
— Мне не нужно никакое чудовище, Мир, — Макс перекатился на спину, потянув его за собой. — Только ты. Мне всегда нужен только ты.
— Значит, обойдемся без аленького цветочка, — Мир прижался губами к его груди. — Возвращайся быстрее. Это будет лучшим твоим подарком мне. Кстати, завтра надо будет заехать на работу до отлета. Я отдал девушкам твой новый костюм, чтобы они его хорошенько выгладили. Ты будешь у меня самым красивым.
— Какой хитрый маркетинговый ход! — хихикнул Макс, и тут же прогундосил — Мистер Соколовски, скажиттеее, кто есть тфорец ффашеко костюююма? Оу, мой костюм создал мой любимый человек, на вашей талантливой туше, герр Швайгер, он красиво сидеть не будет! Я люблю тебя, ты просто ангел.
Мир в отместку укусил его за шею и скатился с него.
— Ладно, уговорил. Будешь дефилировать там в том черном квадратном ужасе, который купил на прошлой неделе.
— Не-е-е-е, я буду у тебя самым красивым! — Макс повернулся на бок и носом уткнулся в его шею, щекоча дыханием. — А квадратный ужас отправлю в театр, может, художник по костюмам чего с ним сделает.
— Зачем так издеваться над человеком? — Мир фыркнул, обнимая его и натягивая на них одеяло. — И вообще… Ты меня позоришь: у тебя любовник — дизайнер, а ты шляешься по магазинам и покупаешь всякий хлам, — он сдвинул брови, изображая негодование, но, не выдержав, сам рассмеялся.
— Ну, должен же я хоть изредка смотреться пугалом! А то так хорошо все — любимый человек, любимая работа, друзья, награды, признания… Пусть каплей дегтя в моей бочке меда будет этот квадратиш-практиш! А остальное пусть все будет хорошо, — Макс обнял его за талию под одеялом и заговорщически шепнул. — По секрету, чувак зарплату за это получает, — а потом громче: — Свет!
Центральная система распознала команду, и дом погрузился во тьму. Тихой тенью в комнату проскользнул Кис и с удобством устроился в кресле.
Мир тепло что-то мурлыкнул в шею Макса и, прижавшись к нему, спрятавшись в его руках, потерся щекой о его плечо.
— Спокойной ночи, родной… И постарайся выспаться. Потому что завтра утром я намерен заняться с тобой любовью, — он выдохнул в расслабленные губы, мягко коснулся их поцелуем и закрыл глаза.
Но утреннего секса не вышло: они проспали. Суета, скорый завтрак, быстрые сборы, за костюмом надо заехать, а время уходит…
Остановиться и передохнуть они смогли только, когда Макс прошел регистрацию. Посадка уже шла, а Мир все никак не мог отпустить его руки. И смотрел, смотрел в любимые глаза…
— Все будет хорошо, — шептал Макс, обнимая его посреди зала. — Все будет хорошо. У тебя репетиции, подготовка к показу, ты соскучиться не успеешь, как я вернусь. Это мне там дуреть от скуки придется.
— Хоть не ври мне, Соколовский, — тоскливо прошептал Мир. И было плевать, сколько людей смотрят сейчас на них. Они вместе так давно, что даже папарацци надоело выслеживать их. — Ты будешь крутиться там, как белка в колесе.
— Ведь я белочкаааааа, твоя белочкааааа, — тихонько подвывал Макс ему на ухо. — Привезу тебе пива и сосисок. Жутко вредных и чудовищно калорийных, чтоб твой режиссер меня распял потом, ибо ты ни в один костюм не влезешь и танцевать не сможешь и снова будешь только мой. Так что дождись меня, Бикбаев!
— Трепло, — бросил Мир, отстраняясь от него. Хотел, было, что-то еще сказать, но, услышав объявление об окончании посадки, только тихо застонал и просто прижался губами к его губам.
— Люблю тебя, — выдохнул Макс и растворился в толпе, будто и не было его.
— Люблю… — Мир замер с нелепо поднятыми руками, растерянно глядя ему вслед. Секунда, вторая… Он сморгнул, словно только что проснулся и медленно опустил руки. В серой мути глаз плеснуло тоской и отчаянием, а потом Мир развернулся и, низко опустив голову, побрел к выходу. Утро. День только начался… Первый день без НЕГО.
========== Часть 3 ==========
6.
Мир от него бегал. Тупо бегал. Никогда не оставался с ним в одной комнате, если в помещении не было как минимум кого-то третьего, изыскивал тысячу причин, чтобы смыться сразу, как только заканчивалась репетиция, он даже душ не принимал, нырял в машину и все, привет! И если первые пару дней Петр откровенно бесился, на четвертый день он уже попросту хохотал. При том — над самим собой. Такой себе несостоявшийся Казанова, которого за нос водит деревенская простушка, которую, казалось, так легко будет уложить в постель.
Вот только Мир — не деревенская простушка. Мир — игрок. Еще какой игрок. И забывать об этом не стоит ни на мгновение. И Страхов с утроенной энергией принялся за охмурение объекта собственных желаний.
Один раз ему даже удалось. Почти удалось довести Бикбаева до белого каления. Он просто ушел немного раньше, якобы торопясь на встречу. А потом вернулся. Аккурат к тому моменту, когда Мир, решив, что остался в одиночестве, принял наконец душ и вытирался полотенцем в небольшом предбанничке. В гордом одиночестве. Конечно, Петр рисковал получить по морде, но прекратить восхитительную будоражащую игру не мог. Это было выше его сил.
Тогда он вошел, и без предисловий притянул Мира к себе, впиваясь поцелуем в губы, жаля плечи, шею, грудь. И пусть тот упирался, пусть матерился сквозь зубы, пусть прокусил губу до крови. Оно того стоило. Бешенство в его глазах. Бешенство и страх. Потому что он боялся не сдержаться.
…Ящик перед труппой Петр выставил вечером. Под звуки МУ, похлопывание по плечам и поздравления по поводу того, что в Израиле его признали лучшим актером, он прихватил заранее припрятанную бутылку «Кристалла» и двинул в гримерку. Все верно. Мир, принявший на грудь, совершенно точно за руль не сядет. Макс за ним из Берлина не примчится. Вот ведь забавность…
Петр толкнул дверь и улыбнулся. То, что надо.
— Меня Светка попросила подбросить ее домой. Это по дороге как раз. Могу подвезти и тебя.
Мир обжег его нечитаемым взглядом и отвернулся, ощутимо напрягаясь.
— Спасибо. Я вызову такси, — почти черные глаза Петра, казалось, прожигали его насквозь. Мир поежился и поднял воротник повыше. В тот раз, когда Страх поймал его в душе… Мир до сих пор вздрагивал от воспоминаний. Он тогда чуть не сдался. Страсть Петра просто вышибала дух, и Миру только чудом удалось избавиться от него до того, как ему окончательно сорвало крышу. Его тело — его враг. Словно ему снова только восемнадцать. Разбуженные Петром страсть и желание бушевали в крови и не давали спокойно спать. Отсутствие Макса доводило до истерики. Да и память — еще один предатель — издевалась, подкидывая воспаленному воображению картинки из прошлого. Обнаженный Петр, Макс и он сам. То, как касался его Петр тогда…
— Таааксиии? — из-за спины Страхова вынырнула Света Борисенко, которая играла Сибиллу в этом мюзикле. — Неее, мальчики, ну что вы как дети малые! Ну тут же ехать — два раза упал и на месте. Вы, может и трижды заслуженные, но лично меня «жаба» задавит платить за такси, так что собрались и поехали!
Она просто клещом вцепилась в запястье Мира и, подхватив под руку Петра, потянула обоих к выходу.
— Обещаю не занимать много места, и вообще, вести себя прилично!
— Свееткааа… — растерянно протянул Мир. Попытался высвободиться, но Светланка только стиснула его еще сильнее. Так, что острые ноготки впились в кожу. Мир невольно охнул. — Ладно-ладно, отпусти только.
Света послушно ослабила захват, и Мир невольно фыркнул. Слабый пол…
Хотелось материться. И желательно в голос. Петр изображал из себя душу компании, но его беззаботному виду Мир не верил ни капли. Вот только выставлять себя на посмешище, изображая из себя наивную девственницу, попавшую в плен к разбойникам, не хотелось.
Светка, не по-детски приложившаяся к шампанскому после репетиции, трепалась, не переставая, а когда на стоянке углядела еще одну бутылку в руках Петра — обрадовалась халяве.
— Ой, Петечкааа… Это что, настоящее?.. Вау, «Кристалл»! Никогда в жизни не пробовала!!!
— Ну, раз не пробовала, тогда открывайте, — Страхов отключил сигнализацию. — Загружайтесь. Мир, ради всего святого, открой ты, иначе мадам прелестница зальет всю обивку.
Мир только вздохнул, принимая бутылку. Такое шампанское он еще не пробовал. Нет, деньги позволяли иногда баловать себя, вот только желания ни разу не возникало. Пожалуй, он позволит себе глоточек…
— Я ошибаюсь, или то шампанское, которое ты ставил труппе, несколько отличается от… этого? — он помахал в воздухе уже открытой бутылкой. — Денег не хватило? — ухмыльнулся и задумчиво погладил горлышко кончиком пальца. — Стаканы есть или будем по старой привычке — из горла?