— Не люблю «Мартини Асти», да, я мальчик избалованный, — хмыкнул Петр. — Эту мне прислали в подарок. Маленький реверанс от моего агента. — Взревел двигатель, и машина плавно тронулась с места. Светка восторженно взвизгнула. — Это машина, а не дом на колесах, ну откуда у меня здесь стаканы? Так что, ваше здоровье.
— Ну, может в комплекте к бутылке твой агент прислала тебе еще и парочку бокалов богемского хрусталя… — Мир пожал плечами и повернулся к Свете. — Сначала дама, — и снова к Петру: — Страх, мы знаем, что ты у нас круче Шумахера, но если мы выбьем себе зубы о бутылку, догадайся, кто будет оплачивать нам вставные.
— Насколько я помню, это ты у нас низко летаешь.
Светка сцапала бутылку и сделала несколько мелких быстрых глоточков. Довольно застонала и вернула бутылку Миру.
— Божественно, мальчики. Господи, как после ЭТОГО можно пить что-то другое?
— Отличный способ бросить пить. Или разориться, — хмыкнул Мир и сделал глоток, и еще один. Прикрыл глаза и облизнулся. Он не особо любил алкоголь, но это действительно было нечто потрясающее. Пожалуй, он купит парочку бутылок на юбилей отцам.
Еще глоток, и Мир откинулся на спинку сидения, с неохотой отдавая бутылку Светке. Поймал в зеркале заднего вида взгляд Петра и вскинул бровь в немом вопросе.
— Оставьте хоть глоточек, а то дома на трезвую голову сидеть будет тоскливо, — подмигнул ему Петр. Забавно они, должно быть, смотрелись со стороны. На заднем сидении — красивые молодые люди и водитель-плейбой. И бутылка дорогущего шампанского.
Мир еле удержался от того, чтобы не показать Страху язык и демонстративно не допить шампанское, и так заканчивающееся с дикой скоростью. Вместо этого он только сделал еще один глоток, последний и с сожалением отставил бутылку, предварительно попытавшись ее закрыть, чтобы не выдохлось. В любом случае, Страху они оставили не так уж и мало.
— У-у-у… Лишили девушку последней радости в жизни, — Светка надула губки, разыгрывая обиженную приму.
— Вот это вряд ли, свет очей моих! — улыбнулся Петр. — Твои радости жизни ждут тебя дома.
Машина плавно перестроилась в крайний правый, свернула с проспекта на боковую улочку и через каких-нибудь пять минут Светка уже слегка неловко выпрыгивала из салона, одарив Петра роскошным поцелуем.
— Вкусно, — облизнул губы Петр, и рванул с места, будто за ним черти гнались.
— Эй, полегче! — Мир вцепился в подголовник переднего пассажирского сидения. — Шампанское свое разольешь, — внутри растекалась блаженная легкость, и весь мир казался таким же, как пузырьки «Кристалла». Легким, почти эфемерным. Напряжение ушло, тоска почти забылась.
— Какой русский не любит быстрой езды? Да ты не дрейфь, я трезв как стеклышко, аж тошно!.. Ненавижу пить один.
Петр мчался по городу на максимально дозволенной скорости, виртуозно избегая поздних пробок.
— Не смеши меня, Страхов. Чтобы лучший актер не нашел себе собутыльников… Кстати, поздравляю, — Мир выдохнул и опрокинулся на спину, благо габариты машины Петра позволяли вытянуться на сидении хоть и не в полный рост, но достаточно удобно.
— Ну, ты же помнишь, я мальчик капризный. И в выборе собутыльников тоже, — быстрый взгляд в зеркало на заднее сидение. Страхов вздохнул. Сегодня или никогда? — Не люблю подпевал и тех, кто кивает и в рот заглядывает.
Он резко свернул на тихую сонную улицу, проехал еще несколько кварталов и въехал на аллейку, ведущую к дому. К бутылке он потянулся, едва заглушил двигатель. Сделал несколько больших глотков и блаженно прикрыл глаза. Действительно полный восторг.
Душный августовский воздух, тяжелый, как перед грозой. На улице — никого. Только пляшут в луже света под фонарем бабочки.
Петр решительно выбрался из салона, открыл заднюю дверь и практически выволок Мира. Верное решение. Забавно на того действует алкоголь. Расслаблен и спокоен. Но это сейчас. А если… Что если… рывком заломить руки за спину, толкнуть, всем телом вжать в горячий металл авто, коленом раздвинуть ноги и с силой впиться в шею, вот так, чтоб чувствовать, как под губами бьется в истерике тонкая голубая жилка. Погрузить пальцы в его волосы, зафиксировать затылок и целовать, целовать, не позволяя ни вздохнуть, ни вырваться. Все, к черту, Бикбаев, не могу больше!
Глаза Мира распахнулись от шока. Долгую секунду затуманенный шампанским мозг пытался понять, что происходит, а потом ощущение прижавшегося к нему пылающего, напряженного тела Петра словно ударило наотмашь. Заискрило, заиграло. И чужие губы — дерзкие, наглые лишали силы. Сопротивляться? Мир дернулся, но только еще сильнее вжался в Петра. Застонал коротко то ли от бешенства и отчаяния, то ли от внезапного удовольствия. Страсть. Чистая. Незамутненная. Сильная. Такая, о которой давно мечталось… И не пошевелиться. Полностью в его власти.
Петр прикусил мочку его аккуратного ушка и покатал на языке сережку. Кончиком языка очертил ушную раковинку и выдохнул:
— Теперь тоже пошлешь?.. — Ладонь погладила бедро, скользнула на задницу, пальцы ловко пробрались под пояс джинсов, лаская обнаженную кожу. — Нет, не пошлешь… — зубы сжались на напряженном под тонкой тканью футболки соске. Чуть потянули и отпустили. Страхов тихо рассмеялся. — Ты тоже хочешь.
Мир облил его бешеным, яростным взглядом и, вырвав руки у ослабившего захват Петра, с силой оттолкнул его от себя. Долгую секунду смотрел в черную бездну его глаз, и почти бегом направился в дом.
Петр закрыл машину и вошел следом.
Это сложно назвать победой. Это не победа. Временное равновесие. Потому что Мир ему этого не спустит. И при удобном случае попросту уничтожит.
Футболку он сбросил где-то в коридоре. Там же нагнал Мира. Вжал в стену, собрав в горсть длинные светлые пряди, заставил запрокинуть голову, уже даже не целуя, а скорее покусывая нежную кожу. Ненавидишь? Ненавидь! Но тебя, так же как и меня, ведет от этого. Ведет со страшной силой, и сопротивляешься для виду, для очистки собственной совести.
В черных глазах сияла усмешка. Словно Петр видел его насквозь, читал, как открытую книгу. Чего сейчас он ждет? Сопротивления? Или покорности?
Мир зарычал про себя и рванулся вперед. Сжал пальцами плечи, развернулся, с силой впечатывая Петра спиной в стену.
— Хочешь поиграть? — шепнул, обжигая дыханием скулы и чуть влажные губы. — Давай поиграем.
— Не наигрался еще? — Петр играючи подхватил его на руки, заставив ногами обвить бедра и, оторвавшись от стены, вжал его в противоположную.
Мир коротко охнул, запуская пальцы в его волосы, с силой сжимая пряди. Облизал пересохшие губы:
— Это лучше, чем сходить с ума.
— А мне нравится, — выдохнул в его губы Петр. Кончик языка прошелся, очерчивая красный контур, пока не проник вглубь. Отстранился он как-то резко. Опустил Мира на пол, и рванул пояс на джинсах.
Мир только зашипел, когда от рывка его качнуло вперед, и пальцы сжались на обнаженных плечах. Звякнула пряжка, вжикнула «молния», и он вздрогнул, когда горячие ладони Петра нагло скользнули под ткань.
Скользнули, на миг сжав крепкие полукружия ягодиц, а потом Петр рывком сдернул с него джинсы, оставив болтаться где-то на коленях и развернул его лицом к стене. Перед глазами — круги и как-то совсем не хватает воздуха.
Мятый пластиковый тюбик был теплым. И гель был теплым, согретый теплом… нет, жаром его тела. Петр заставил Мира сильнее раздвинуть ноги и осторожным толчком вошел внутрь напряжённого тела, чуть не воя от странной, совершенно безумной смеси удовлетворения, восторга и боли. Пальцы сжались в кулак, плотно обхватывая возбужденный член Бикбаева.
Мир вскрикнул, дернулся назад, инстинктивно пытаясь уйти от болезненного вторжения, но только толкнулся в ладонь Страха. Застонал, пальцы беспомощно заскребли по стене. Это то, чего он хотел… Подчиниться. Сдаться. Страсть. Настоящая, почти звериное желание обладать. И пусть от боли перехватывает дыхание в груди… Это то, что ему нужно. Но сдавленное «еще» так и не сорвалось с губ. Только тихое:
— Больно…
— Знаю… — так же тихо выдохнул Петр и застыл, позволяя ему привыкнуть к ощущениям. Только ладонь прошлась по стволу вверх-вниз, настойчиво, сильно, да губы накрыли колотящуюся под тонкой кожей голубую венку. Бешено бьется пульс. Сходит с ума сердце.
Чувствовать его в себе — странно. Дико. Но возбуждающе. И горячие пальцы на его члене — такие же, как тогда, в ту ночь. Сильные, дерзкие.
Пара глубоких вдохов, и умело расслабить мышцы. Полный контроль над телом.
— Двигайся…
Толчок, глубокий, уверенный. Петр хотел этого давно, и теперь сполна брал, черпал удовольствие из этого сильного восхитительного тела. И плевать, что это — холл, что они даже до дивана не дошли, что этот секс мог бы быть совершенно иным, а мог и вовсе не случиться.
Он двигался в узком теле, целуя изящную шею, четкие скулы, зарываясь лицом во влажные волосы. Двигался быстро, сильно, великолепно чувствуя, что нерешительность и мягкость здесь и сейчас — не нужны. Что должно быть так. И только так.
— Еще… — Мир стонал сквозь стиснутые зубы, подаваясь ему навстречу, зарываясь пальцами в его волосы. Боль сплавилась с удовольствием. Но мало… Все равно мало. — Не жалей. ЕЩЕ!
Быстрее. Сильнее. Глубже. Яростнее. Без капли нежности. В конце концов, он отпустил Мира, а потом жестко зафиксировал его бёдра, почти вбиваясь в него. Пошлый влажный звук. Ни с чем не спутаешь. Он коротит нервы совсем так же, как ЕГО стоны. Еще! Сильнее! Да! Не останавливаться, даже если сердце вырвется из клетки ребер.
Крик, стон, почти рычание… И пожар внутри, погасить который, кажется, невозможно. Губы — в хлам. Но так легче, так ярче. Еще ярче. Ноги дрожат, ладони соскальзывают со стены. Капли пота стекают по вискам, и потяжелевшие волосы лезут в глаза. Дрожь. Сильная. Крупная. Мир забился, застонал, чувствуя, как сводит рот в предоргазменной судороге. Еще немного… Чуть-чуть…
Резко на себя, чуть приподняв бедра, ударяя в центр его удовольствия. Петр закричал сквозь закушенные до крови губы, задвигался рвано, дергано, почти судорожно, чувствуя, как пульсирует, дрожит внутри каждый мускул, как растекается внутри НЕГО удовольствие. Злое. Неправильное.
На крик Миру не хватило воздуха. Только хрип и глухой стон. Погребло, ослепило, вывернуло все тело. Жар внутри заставил забиться и выгнуться, судорожно хватая ртом воздух. Судорожный всхлип, и Мир обмяк, с тихим стоном оседая по стене на пол, когда ноги все-таки отказались держать…
Но упасть ему не дали. Страхов подхватил, прижимая к себе подрагивающими от напряжения руками. У самого ноги подкашивались. Стоял на одной только силе воли. Но упасть не позволяли ошметки гордости.
Ненавидеть бы Мира… Слишком многое он бросил ему под ноги. Слишком многое. Только ненавидеть не выходило. Хотелось, до безумия, до полной потери рассудка. Даже сейчас, после сокрушительного оргазма.
Заставить себя шевелиться Петр смог через пару минут. Подхватил на руки безвольного расслабленного Мира, порадовавшись про себя, что с него джинсы вот так не свалились. В несколько неловких шагов пересек холл и вошел в гостиную, где и опустил Мира на диван, окончательно избавив долгожданного любовника от одежды.
Тот слабо застонал, окидывая расфокусированным взглядом комнату. Еще почти минуту на то, чтобы взять под контроль дыхание и рассудок. Тело, казалось, звенит от все еще гуляющего в нем удовольствия, тесно сплетенного с болью. Мир шевельнулся и еле заметно поморщился. Не смертельно, но саднит.
А еще не хотелось ничего говорить. Зато почему-то захотелось курить. Мир выгнулся и потянулся к пачке сигарет, лежащих на журнальном столике у изголовья. Вытянул одну, нащупал зажигалку и прикурил.
Петр сел на пол, вытянул ноги, запрокинул голову на диван, щекой касаясь обнаженного плеча Мира. Хорошо. Слишком хорошо. Теперь понятно, почему на этом человеке буквально помешано столько народа. Его манекенщицы, его окружение, даже его клиенты. Его хотят все. Вот только имел до сих пор — только один человек.
Нет, это даже не смешно, но он хотел Мира снова. И это становится любопытно. Кто кого затрахает до неадеквата?
— Я хочу тебя. Снова.
Мир лениво выпустил струйку дыма и, чуть сдвинувшись к краю, усмехнулся:
— Незаметно.
Петр неторопливо поднялся на ноги и стащил с себя джинсы вместе с бельем. Потом — повернулся, демонстрируя степень собственного возбуждения. И собственное совершенное тело заодно.
— Достаточно убедительно?
Мир оценил. Вскинул бровь, усмехаясь скорее тепло, чем ехидно:
— Боюсь, моя задница не выдержит еще одного такого марафона. Отвыкла.
— Значит, мне придется с официальным визитом посетить местный душ. В противном случае твоя задница действительно имеет все шансы пострадать, — вздохнул Страхов.
Мир расхохотался. Отправил недокуренную сигарету в пепельницу и провел ладонью по животу и ниже. Капли собственной спермы уже засохли и стягивали кожу. Не самое приятное ощущение. Но избавляться от него почему-то упорно не хотелось. Петр оказался потрясающим любовником. Именно таким, какого Мир хотел.
Повернувшись к стоящему перед диваном обнаженному Страхову, Мир долгим задумчивым взглядом окинул его с ног до головы и неосознанно облизнул кончик пальца. Пожалуй…
— Ключевое слово — такой марафон…
— То есть любой другой марафон тебя вполне себе устроит?
Петр плавно опустился перед диваном и стащил Мира к себе на колени, почти плотоядно ухмыляясь. Заставил локтями опереться о мягкое сидение позади себя и прижался губами к основанию шеи, лизнув наметившийся след.
— Звучит так, словно это мне не хватило одного раза, — хмыкнул Мир. Он сидел на коленях Страха и был настолько открыт… Но он давно забыл что такое стыд. Да и чувство беззащитности почему-то возбуждало.
Ему нравился взгляд Страха. Нравилось смотреть на пламя в его черных зрачках и знать, что он — тому причина. И всплыли вдруг в памяти собственные слова… О да, если бы не Макс, он бы в него влюбился.
Губы Петра проследили четкую линию шеи и плеча. Ладони с мягкой уверенной силой скользнули вдоль бедер вверх, погладили плоский подтянутый живот, мазнули по груди, снова вернулись к крепкой заднице.
На этот раз спешки не было. Как не было грубости или боли. Петр был предельно осторожен, входя в раскрытое его тело. Почти нежен. И только поцелуй был таким же голодным, как их первый раз, случившийся не далее, как несколько минут назад.
— Чееерт… — выдохнул Мир, падая назад на диван. Вторжение Петра оказалось для него почти неожиданностью. Как и тот факт, что тело мгновенно откликнется на него, вспыхнув снова. Не бушующий пожар, но огонь. И такая чувствительная кожа. — Твою мать, Страх… — слова сами слетали с языка с каждым новым неторопливым и осторожным толчком. Другое удовольствие. Совсем новое. Мир мотнул головой и снова выгнулся в его руках, почти зависнув аркой над диваном.
— Ты что-то хотел сказать?.. — прошептал Пётр, неспешно покусывая острый напряженный сосок. Мир заводится с пол-оборота. Как только ему удавалось держаться так долго, и молчать?
— Да… Нет… Когда-нибудь я просто сверну тебе шею за это… — стон Мира был болезненным. Но и удовольствие, которое дарил Страх, тоже было на грани боли. Не яркое, но слишком острое.
Мир неосознанно облизал пересохшие губы:
— Неудобно… Хочу на пол…
Столик полетел в сторону. Пётр совершенно бесцеремонно откинул его, чтоб освободить себе пространство. Подхватив Мира за талию, медленно развернулся на месте и осторожно опустил его на пол, так и не соизволив выйти из подрагивающего тела. Склонился к нему, покрывая грудь мелкими короткими поцелуями.
Мир тихо рассмеялся, провожая взглядом ни в чем не повинный стол. Рассмеялся, и застонал громко, протяжно, запуская пальцы в черные, как смоль, волосы. Попытался собрать в горсть слишком короткие для этого прядки, недовольно дернул одну, такую непокорную, и крепко обнял за плечи, заставляя накрыть собой.