Петр свернул к круглосуточному супермаркету. Купил пару бутылок самого дорогого шампанского из тех, что там были, и, вызвав драйвера, откупорил одну прямо на стоянке. Пил быстро, прямо из горлышка, ничуть не заботясь о том, что пенная жидкость время от времени почти фонтаном била. Все равно.
Нет, он не любил. И не влюбился. Это не жадность и не чувство противоречия. И это не назло Максу. Не из мести и не из желания разрушить почти семейную идиллию. Это не блажь, не желание заполучить того, кого хотят без преувеличения все вокруг.
Что это? Он и сам не знал. Но больше всего на свете желал одного: повторения этого совершенно безумного вечера. И платить готов был любую цену. Без преувеличения.
Мир закрыл за ним дверь, запрещая себе о чем-либо думать, выключил свет во всем доме, оставив только подсветку на лестнице, поднялся на второй этаж, протянул руку к двери в спальню и… уронил обратно. С силой закусил и без того болезненно распухшие губы и развернулся в другую сторону.
В бывшей отцовской спальне ничего не изменилось. Они с Максом не тронули здесь ничего. Мир прикрыл за собой дверь и, отбросив покрывало с кровати, юркнул под одеяло. Свернулся клубочком, пытаясь согреться… А через пару минут все запреты рухнули. И мысли, которых он так боялся, вихрем закружились в голове.
Он изменил Максу. Он. Изменил. Максу. Любимому. Изменил. И никакие оправдания не помогут. Он мог все остановить. МОГ. Но не захотел.
Мир глухо застонал и перевернулся на другой бок. Поморщился от льющегося из окна лунного света и отвернулся. Стыда не было. Только боль. Вина. И страх, что узнает. Узнает и не простит.
— Прости… Прости, Макс…
========== Часть 4 ==========
7.
С утра из рук валилось совершенно все. За полчаса с момента появления, Мир успел нарычать на своего секретаря, забраковать пару уже готовых костюмов и теперь пил мелкими глоточками обжигающий кофе, одновременно пытаясь привести в порядок расшалившиеся нервы. Через полтора часа — репетиция в театре. Хорошо, что сегодня в планах нет никаких танцев, иначе к вечеру он имел бы все шансы рухнуть прямо на сцене.
Мир отставил чашечку в сторону и принялся собираться. А уже через час подъезжал к театру. Смотреть в глаза Петра он не боялся. Просто со вчерашнего вечера возненавидел зеркала.
Пётр был до тошноты свеж и бодр. Шутил и смеялся, подкалывал похмельную Светлану и собственную «супругу», бледневшую при одном только упоминании алкоголя. Кажется, только шампанским вчера у коллег дело не ограничилось.
— Что не весел?.. — Страхов рядом нарисовался как-то вдруг, ни взглядом, ни жестом не выдав ничего. Точно и не приключилось вчера между ними. — Если хочешь убить меня — давай, ты будешь Отелло, я, так и быть, позволю придушить себя как примерная Дездемона.
— А мне есть, к чему тебя ревновать? — Мир вскинул бровь, здороваясь со всеми. — Мы сегодня в костюмах или можно не переодеваться?
— Я тут тебе реальную возможность прибить меня и не мучиться предлагаю, а ты ещё капризничаешь, — фыркнул Пётр. — Мы сегодня не в костюмах, так что можешь расслабиться.
— Я решил отложить расправу над тобой до лучших времен, — Мир ослепительно улыбнулся одной из девушек, и та расцвела, кажется, даже позабыв о своем похмелье. — Да и следов страданий на твоем лице я не наблюдаю. Тебе все равно, а с собой… я сам разберусь.
— Актёр я или где в конечном итоге? К тому же, у меня есть ещё полторы недели. Страдать я буду потом, — шепнул Пётр.
— Что у тебя есть? — Мир сузил глаза.
— Полторы недели, грешный мой, — выдохнул Пётр так, чтобы слышно было только ему.
— Тебе не хватило? — Мир вскинул голову, глядя на него с отчаянием, бешенством и чем-то еще.
— На что спорим, что и тебе тоже не хватило? М?.. — Пётр смотрел ему в глаза спокойно и уверенно. Будто говорили они совсем не о проведённом вечере, а о какой-нибудь попойке.
— На эти полторы недели, — Мир сказал это прежде, чем успел прикусить язык.
— Идёт, грешный мой, — Петр дыханием ожёг скулу и отошёл, бросив на него долгий выразительный взгляд.
Мир только скрипнул зубами ему вслед и, пообещав себе, что не даст Страху возможности даже приблизиться к себе, окунулся в суету.
***
На часах было уже почти восемь вечера, когда Мир вспомнил о времени. Воспользовавшись тем, что на сегодня его работа закончена, а Страхов — еще занят своей сценой с Бэзилом, Мир, коротко попрощавшись с режиссером, тенью понесся к выходу, чуть не забыв свою сумку. Проверять себя на прочность и выдерживать атаки Петра ему не очень-то хотелось. Бегать от Страхова, конечно, было стыдно, но это он точно переживет.
Манёвр Мира от внимания Петра не ускользнул. Страхов только досадливо прикусил губу, но поделать ничего не мог. Оставить сцену незавершённой возможности не было. А впрочем…
Пётр поймал его на стоянке, у машины. Он просто стоял, опершись бёдрами о капот, скрестив руки на груди, и ждал. Наблюдал, как выходит из дверей Бикбаев, как идёт, как достаёт ключи… Сигнализация ведь срабатывает только на угрозу. Если пнуть, или попытаться открыть дверь, проникнуть в салон.
Мир споткнулся, когда взгляд наткнулся на темную фигуру. Выматерился про себя, а потом вскинул голову и неторопливо дошел до машины. Не глядя на Петра, отключил сигнализацию, открыл дверь…
— Хорошо иметь отца-режиссера, правда? Отойди, придавлю.
— Ой, кто бы говорил, — коротко улыбнулся Пётр, плюхнувшись на переднее пассажирское. — От сына режиссёра слышу.
— Вот только я в постановках собственного отца не участвовал, — Мир кинул на него насмешливый взгляд. — Решил прокатиться со мной до моей работы? Так девушек моих уже там нет, а я помех не терплю.
— Зато участвовал в постановках Соколовского, — пожал плечами Пётр. — Да и что мне твои девушки, Бикбаев? Мне хочется увидеть тебя… на столе… среди твоих выкроек…
— И не мечтай, — бросил Мир, трогаясь с места. — Дальше порога я тебя не пущу. Так что тебе лучше выйти сейчас.
— Значит, дальше порога не зайдёшь и ты. Рабочий день закончен, — тяжёлая ладонь опустилась на его колено, плавно поднялась вверх и чуть сжалась, накрыв пах.
Мир стиснул зубы и поблагодарил небо за то, что держит руль в руках и концентрация на дороге мешает ему сосредоточиться на том, что делает Петр. На наглом касании, на которое, к его ужасу, тело отреагировало волной поднявшегося из глубины жара, подавить который, к счастью, сознанию удалось довольно быстро.
— Ты нашел лучший способ покончить жизнь самоубийством, — хмыкнул он. — Продолжай в том же духе, и мы впишемся в ближайший столб.
— Не впишемся, если ты съедешь на обочину, — пальцы с мягкой уверенной силой методично сжимались, массируя напрягшуюся плоть. — А если и нет — это будет приятная смерть. Хоть и не такая пафосная, как мне представлялось.
Мир сдвинул брови. Тело и сознание словно разделились. Тело откликалось на ласку и требовало продолжения, но рассудок холодно отмечал, что если Мир сейчас пойдет на поводу у своих желаний, то…
Мир свернул с проспекта на боковую улицу, ударил по тормозам и с досады ударил по рулю. Пробка. Ну, твою мать… Заполошно оглянулся, еще надеясь вернуться, но позади уже стояла машина.
— Черт! — в голосе звучало почти отчаяние. Дорога, стелющаяся под колеса, была его спасением. Мир медленно выдохнул, стараясь не прислушиваться к тому, что творится с его телом. — Петр, все, хватит. Закончили, — отпустив руль, он накрыл его пальцы своей ладонью, не давая двигаться. — Убери.
— Нет, — покачал головой Страхов, склонившись к нему. Почти больно прикусил нежную кожу в основании шеи, опускаясь мелкими поцелуями-укусами ниже, расстегивая пуговицы, пока не прижался губами к животу.
Мир резко выдохнул, словно его ударили. Перед глазами на мгновение потемнело и взгляд расфокусировался.
— Да когда же ты успокоишься?! — слова с губ сорвались сами. Отстраниться? Но куда? Дверь не открыть. Откинь спинку назад — и тут же подставишься. А драться с Петром в салоне машины… Бред.
— Через полторы недели. Может быть, — рубашку он расстегнул до конца и, отбросив руку Мира, взялся за молнию на его брюках.
Пальцы Мира тут же сжались в его волосах. Потянули, а через секунду держали уже только воздух. Короткие, гладкие и шелковистые пряди просто выскользнули из его руки.
В ответ рычаг звонко щёлкнул, и спинка водительского сидения плавно откинулась назад, опрокидывая Мира фактически на спину. И плевать, что они в пробке стоят. В пробках можно проторчать не час и не два. И много чего успеть. Например…
Пётр расстегнул на нём брюки и, высвободив быстро наливающуюся плоть, накрыл губами головку, проследил языком вены, обвивающие ствол под тонкой кожей, тихо гортанно рассмеялся.
Сдержать стон Миру не удалось. И тихое «остановись» прозвучало почти, как мольба. Горячий рот Петра мутил рассудок, а тихий смех прошелся по позвоночнику мягкой лапкой.
Вместо ответа Страхов только шире распахнул на его груди рубашку и погладил раскрытыми ладонями грудь, покатал меж пальцев напряжённые горошинки сосков, глубже вбирая в себя его возбуждённый член.
Мир выгнулся, царапая пальцами обивку сидения. Кровь зашумела в ушах, и с языка сорвалось долгим стоном:
— Ненавижуууу….
Смех с губ Петра так и не сорвался. А был бы он торжествующим. Восторженным. Совершенно довольным. Наверное, он напоминал бы кошачье урчание. Только Пётр молчал, лаская такое желанное тело, исторгая из него тихие стоны и проклятия. Но ему, кажется, было всё равно.
Мир кусал губы, мотал головой, рассыпая волосы, то стонал тихо, то негромко вскрикивал. И плевать было, что вокруг них — машины, что любой, кто пройдет мимо и бросит взгляд, в окно — увидит, как он извивается. Как скользят по вискам крохотные слезинки от ненависти к самому себе, своему телу. Слабый… Слабый!
Пара резких глубоких движений, ладонь почти грубо скользит по влажной плоти, сжимаясь, и ещё… и ещё резче… Чуть сжалась в основании члена и губы снова сомкнулись на головке, до последней капли собирая семя.
Мир обмяк, чувствуя, как к удовольствию примешивается боль от закушенной губы. Ему удалось сдержать крик…
Закинув голову, он зажмурился. Петр не увидит слез в его глазах. Никогда. Даже если он выиграл.
— Я не буду говорить тебе спасибо, — голос был глухим, севшим. — Что дальше?
— Я не жду от тебя благодарности, — качнул головой Пётр, бумажной салфеткой промокнув уголки губ. — Я всего лишь хочу тебя. И твоё тело хочет меня. Но ты ведёшь себя как ребёнок и бегаешь. От меня и от себя.
— У меня есть человек, которого я люблю, — глухо произнес Мир и поднялся, пытаясь привести себя в порядок. Вовремя: впереди в скоплении машин наметился просвет. — Может, я и веду себя, как ребенок… Я просто не хочу ему изменять, — Мир медленно выдохнул. — Мне нужно выпить.
— Тогда поехали ко мне. Этого добра хватает. И бокалы богемского стекла тоже. — Пётр откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. — Я исчезну с твоего горизонта, когда он вернётся. Даю слово.
— Почему бы тебе не исчезнуть сейчас? — Мир покосился на Страхова и тяжело вздохнул. Как бы он к нему не относился, Петр был привлекательным. Волнующим. Даже сейчас. Пробка понемногу рассасывалась, и Мир выдохнул почти с облегчением.
— Я не хочу исчезать сейчас, Мир. Просто не хочу. — Губы пекло и эта блядская красная кайма просто бесчеловечно зудела. Пётр облизнулся и бросил на него взгляд из-под полуопущенных ресниц. — Я хочу тебя. Я ХОЧУ ТЕБЯ. И на ближайшие несколько дней тебе придётся смириться с этим фактом.
Машина перед ними тронулась с места, и Мир нажал на газ. Хотел, было, выматериться — грязно, грубо, но вместо этого только обреченно выдохнул:
— Мне ведь от тебя не избавиться, да? Адрес диктуй, герой-любовник.
— Полторы недели, Бикбаев. Я своё слово держу, — глаз он так и не открыл. Продиктовал адрес, великолепно проигнорировав ироничное обращение, но вдруг усмехнулся. — И заметь, в любви не признаюсь и не клянусь испортить тебе существование.
— Сделай ты это, и я бы в тебе разочаровался. И никакой спор меня бы не сдержал, — Мир прикинул, как быстрее добраться до квартиры Страха и свернул, съехав с главной дороги. — Да и ты мне никогда не врал. Так что услышать от тебя признания в любви мне не светит. Случаем, еще одна бутылка «Кристалла» у тебя не завалялась?
— Четыре. Сопьёшься, деточка, — хмыкнул Пётр. — Но ты прав, это было бы верхом идиотизма. Да и оно тебе не надо. А мне так особенно.
— Не сопьюсь, — хмыкнул Мир, стараясь не думать. Вообще ни о чем не думать. — Верх идиотзима — признаваться мне в любви? — он расхохотался, пользуясь тем, что из-за светофора машина не двигалась. — Забавно…
— Скажешь, нет? Знаешь, что о тебе говорят? Мужчина-мечта. Красив, богат, перспективен…… мало кто вспоминает, что ты живёшь с другим мужчиной. По тебе сохнут и падают к твоим ногам, и в штабеля укладываются. Так что признаться в любви тебе — ещё большее самоубийство, чем минет на скорости……
— Бред… — выдохнул Мир. — Я обыкновенный человек со своими недостатками, проблемами и «тараканами» в голове. Легко любить образ. Но не думаю, что кто-то из этих… штабелей… смог бы выдержать меня в реальной жизни. Это не настоящая любовь. И я — не мечта.
— Я о том же, — пожал плечами Страхов. — С тобой… ммм… интересно спать. Секс был прекрасен, спасибо. Но жить с тобой… Ты же стерва, Бикбаев.
— Ну, спасибо за ласку, — Мир фыркнул. — И как это, интересно, Макс до сих пор живет?
— Маленький грешный Святой? — выгнул бровь Пётр. — Не знаю. И, откровенно говоря, нет желания лезть в ваши отношения.
— Только попробуй, — глаза Мира сузились, а в голосе зазвучала настоящая, не прикрытая угроза. А потом растворилась, словно ее и не было. — И нет, Макс — не святой. Просто… — он задумался о том, как ответить, не затронув скользких тем. — Просто он меня любит. Таким, какой я есть. И да, Страх, я — стерва. Тут ты точно угадал, — Мир сделал пару поворотов и припарковался перед одним из подъездов красивого, явно элитного многоэтажного дома. — Не маловат ли шалашик для тебя, а, Пьер? Или тут у тебя нечто вроде зала ожидания на вокзале между поездками?
— Можно сказать и так. Много ли надо молодому-холостому? Кровать-траходром, кухня, душ и шмоточная…. Я нечасто здесь появляюсь, — Пётр передёрнул плечами и выбрался из салона. Подождал, пока к нему присоединится Мир и вошёл в парадное, одарив консьержку шикарной улыбкой, отчего у тётушки едва не случился приступ.
Мир еле слышно рассмеялся и тоже улыбнулся одной из своих самых роскошных улыбок. Ресницы опустились и тут же взметнулись вверх. Теперь эта очаровательная дама долго будет вспоминать его улыбку, но зато описать его лицо вряд ли сможет.
— Этаж? — стоило им зайти в лифт, как улыбка Мира изменилась. Стала почти наивной и чуть отстраненной.
— Скворечник. Жми последний, не ошибёшься, — Пётр прислонился плечом к стенке. — Посмотришь, как выглядит ночной город с высоты тридцатого этажа.
Мир нажал кнопку и тоже прислонился к стене. Скоростной лифт бесшумно закрыл двери и взмыл вверх. Уши чуть-чуть заложило.
— Ты не очень удивишься, если я скажу, что мой рабочий кабинет расположен на тридцать четвертом? — Мир невинно похлопал ресничками.
— Ну что ты, впаду в ступор и начну колотиться головой о стену, потому что в этом мерянии пиписьками ты меня переплюнул. Пойду повешусь на воздушном шарике, — фыркнул Пётр.
— Не забудь пригласить меня, когда решишься. — Дверь лифта открылась, но Мир не двинулся с места, словно еще сомневаясь. — Похоже, самое время сослаться на головную боль и смотаться, — он чуть криво улыбнулся.
— Ты собирался напиваться. Я один четыре бутылки «Кристалла» не осилю, — Пётр обнял его за талию и вывел, легонько подтолкнув к самой дальней двери на площадке. — Так что сегодня ты мой собутыльник. И не только.
— Я бы предпочел ограничиться только этим пунктом программы, — Мир переступил порог квартиры. Он знал, что ведет себя, как капризная девственница, но по-другому просто не мог. Что-то внутри не давало беспрекословно сдаться. — Здесь весь ты, — он с любопытством огляделся. Строго, но дорого без вульгарной роскоши. Минимум мебели, но все на своих местах. — Мне нравится.