-Да.
-Ты их, наверное, ненавидишь и всю эту школу вместе с ними.
-Да нет.
Фрэнк в шоке вытаращился на него, не веря своим ушам.
-Что ты сказал? – переспросил он его, поднимаясь на локтях.
-Фрэнки, я не думаю, что ненавижу их, – спокойно повторил Джерард.
Фрэнк лег обратно, и они с минуту лежали в тишине.
-Как так,– продолжал допытываться ничего не понимающий Фрэнк. – Они же тебя столько…ну, ты понимаешь.
Джерард тяжело вздохнул и поднялся на кровати.
-Не могу я их ненавидеть, – сказал он и достал колу, которая так и стояла около кровати.
-Почему?!
Джерард сделал глоток и повернулся к нему лицом.
-Ладно, вот смотри, – сказал он, усаживаясь перед Фрэнком поудобнее. – Помнишь Адамсон?
-Кого? – не понял Фрэнк.
-Ну Алексу.
-А, ну да.
-Так вот, – продолжил Джерард, – ее родители – алкоголики. Они достаточно богаты, но гораздо беднее, чем раньше, потому что они все пропили. И продолжают пропивать.
Фрэнк внимательно слушал Джерарда, вглядываясь в его черты в темноте.
-У них два ребенка, да, у Алексы есть сестра, которую она, кстати, очень любит. И, вообще-то, пытается заботиться о ней. Она поэтому так часто прогуливает уроки. Родители напиваются вдрызг, и за сестрой никто не смотрит. А она маленькая, лет пять, – Джерард немного помолчал, – этого никто не знает, она никому, естественно, не говорит. Я случайно узнал об этом, потому что они живут недалеко отсюда, и я часто вижу из окна, как они проезжают на машине и горланят пьяные песни на всю улицу. Я не могу ее ненавидеть, понимаешь, Фрэнки? То есть, она та еще сука, по ее милости меня избивали и мокали головой в унитаз, она постоянно задевает меня и все такое, но когда я вижу, как почти в двенадцать ночи она гуляет с маленькой сестрой по улице, потому что ее родители устроили дома пьяный дебош, как я могу ненавидеть ее?
Фрэнк молчал, потому что в голову не приходило ничего нужного, но Джерард не ждал его ответа, поэтому продолжил:
-И у всех есть нечто подобное. Они меня злят, раздражают и все такое, но я их не ненавижу. Они ведь такие же как я, тоже люди.
-Такие же как ты? – тихо переспросил Фрэнк. – Нет, вы же совсем разные.
-А вот и нет! – протестующе воскликнул Джерард. – Ты даже не представляешь, сколько у нас у всех общего.
Фрэнк поднялся и тоже сел напротив Джерарда.
-Например? – спросил он.
-Ну… – Джерард почесал затылок, – Фрэнки, а ты мазал в детстве руки клеем, чтобы потом с кайфом отдирать его большими кусками?
Фрэнк расплылся в улыбке, вспоминая маленького мальчика, который по-тихому тырил клей и запирался с ним в ванной, чтобы потом родители удивлялись, куда так быстро девается в доме клей.
-Мазал, – сказал он, улыбаясь.
-Вот видишь! – воскликнул Джерард. – Не ты один, мы все. Или знаешь еще, когда родители укладывали спать, а спать не хотелось вообще, ты кричал, что хочешь пить.
-Да-а-а-а.
-И таких примеров миллион. Мы каждый день делаем одинаковые вещи, потому что мы все люди. В нас гораздо больше общего, чем мы можем себе представить. Понимаешь?
-Понимаю.
-Мир не однобокий, Фрэнки.
Фрэнк снова улегся на подушку и закутался в одеяло.
-Ты вгоняешь меня в депрессию, – пробубнил он.
-Ну, не грусти,– усмехнувшись, сказал Джерард, потрепав его по голове. – А знаешь, что у меня есть?
-Что? – спросил Фрэнк, высунув голову из-под одеяла.
-Клей.
Они просидели до пяти утра, выливая в руки клей, сдирая его кусками и снова повторяя все сначала. Джерард весело смеялся и ерзал на месте, как маленький ребенок, а Фрэнк сосредоточенно сдирал клей со своих рук, будто занимаясь самым важным делом в мире. И это было так легко и весело и казалось правда самым важным и веселым занятием в мире. Только когда клей закончился, они снова улеглись в постель, принюхиваясь к запаху клея в воздухе.
-Боже, я так хочу спать, – прозевал Фрэнк, потягиваясь под одеялом.
-Хороших снов, Фрэнки, – ласково сказал ему Джерард, лежа на боку и глядя на него сквозь темноту.
-А спой мне колыбельную, – вдруг попросил Фрэнк.
-Ты серьезно, что ли?
-Ну да.
С этими словами Фрэнк тоже повернулся лицом к Джерарду, немного повозился на кровати и закрыл глаза.
-Ну же, – шепнул он и положил руки под щеку.
Джерард тяжело вздохнул, помолчал несколько секунд и все-таки запел, шепотом, растягивая каждую строчку:
-Я родился на свет из звуков струнных,
Чтобы отдать всё кое-кому,
Стать песней лишь на твой слух.
Закрой глаза, я попробую проникнуть
И разбудить твоё сердце подобно весне,
Ведь я был рожден пробудить твои чувства.
Наверстай упущенное, слушай песню и радуйся,
Будь свободен как птицы, не грусти.
Твоё время придет, я научу тебя чувствовать,
Ты еще так молод, словно солнце после ливня.
Следуй за солнцем, поверь, это все не напрасно,
Вот увидишь, я пробужу твои чувства.
Когда Джерард пропел последнюю строчку, Фрэнк уже мирно дышал во сне.
He beats himself
Для страшного причастья
В слепящем блеске храма,
В мерцающем сияньи
У алтаря - Пьеро!
Рукою освященной
Сорвал он облаченье,
Для страшного причастья
В слепящем блеске храма.
Потом, благословляя,
Пугливым душам дарит
Трепещущее сердце
В руке, в кровавых пальцах -
Для страшного причастья!
Фрэнк валялся на диване, завернутый в одеяло, в одном носке, ел конфеты и смотрел детективный сериал по телевизору. Он был очень счастлив, потому что родителей не было дома, и он мог делать, что ему хочется, целый день, не слушая ругани и криков, и еще он немного грустил, потому что это был последний день осенних каникул. В следующий понедельник, после их ночевки с Джерардом, они отучились три урока, им выдали табели с предварительными оценками и отправили домой отдыхать до семнадцатого ноября. Но вот отведенные ученикам четырнадцать дней свободы от школы прошли, но Фрэнка это не так уж и сильно расстраивало. Ну, может совсем чуть-чуть.
Раньше бы он упирался руками и ногами, молился бы Зевсу и Перуну, делал бы что угодно, только бы не возвращаться туда, но на этот раз ему уже не терпелось прийти в школу, на урок химии, сесть на заднюю парту и локтем чувствовать присутствие лохматого мальчика в большом свитере рядом с собой.
Фрэнк был рад, что у него появился друг. Такой друг, к которому можно прийти в свой день рождения, потому что дома, как и в жизни, все катится к ебеням, и он накормит тебя мороженым, познакомит со своей собакой со смешной кличкой и споет колыбельную на ночь. Фрэнк был рад, что у него появился Джерард. Всегда такой веселый, жизнерадостный и забавный Джерард.
Они не виделись ни разу на протяжении каникул, потому что Джерард уезжал куда-то с семьей, и все, что оставалось Фрэнку – это разлагаться в одном носке на диване под горой конфетных пышек и скучать по другу. Что он делал, кстати, с огромным удовольствием, потому что после двух месяцев школьного кошмара две недели ничегонеделания – просто счастье.
Поэтому он наслаждался шоколадными конфетами, щелкал по пульту и был абсолютно счастлив до восьми часов вечера. Потом пришли родители, сначала отец, потом мать, и ему пришлось быстренько свалить в свою комнату, потому что букет в руках у матери не предвещал ничего хорошего. И больше ничего в этот вечер он не слышал, потому что даже если родители и ругались внизу, даже если произошел зомби апокалипсис, он ничего не слышал из-под теплого одеяла из-за громкой музыки в наушниках. Он спокойно уснул под тихую «Dreamer», и до самого утра ничто не тревожило его сон.
И даже когда утром крики родителей внизу подняли его на десять минут раньше, Фрэнк ни капли не расстроился. Он быстро соскочил с кровати, уронив при этом наушники и телефон, с которыми уснул в обнимку, и так же быстро побежал в душ, чуть не впилившись в дверной косяк по дороге.
Когда он уже чистый и одетый спускался вниз по лестнице, чтобы проверить, свободен ли сегодня путь к завтраку, он услышал на кухне родителей. Они уже не кричали, не били посуду, не били друг друга. Они просто тихо переговаривались, оскорбляли друг друга совсем вяло, и было слышно, что мама готовит кофе.
Фрэнку вдруг стало их невыносимо жаль. Он понял, что они просто устали. Устали орать каждый день, бросаться тарелками в стену и с пеной у рта доказывать что-то друг другу. Между ними больше не было прежней ненависти, злобного отчаянья и всепоглощающего страха потерять друг друга. Осталось только холодное безразличие. Мама готовила папе кофе не потому, что хотела позаботиться о нем, а просто так. Из вежливости. Будто они просто соседи по квартире.
И в эту минуту Фрэнк понял, что их семье действительно конец. Родители больше не любили друг друга. Родители больше не ненавидели друг друга. Родители стали просто людьми, по странному стечению обстоятельств, проживающими в одной квартире.
Оказавшись на кухне, Фрэнк поежился. Там было холодно. Родители ничего не сказали. Он просто сделал себе кофе, взял глазированную булочку из холодильника и вышел, так же тихо и молча, как и вошел. И ничего не произошло.
Когда Фрэнк ехал в школу, он подумал, что они, скорее всего, скоро разведутся. Их больше ничто не держало вместе. От этих мыслей стало больно. То есть, они же постоянно ругались и все такое, и это просто дико бесило и доводило до отчаянья, но это было все равно в миллиарды раз лучше, чем то, что они сделали сегодня. Ведь ненависть – это такое же чувство, как и любовь, и даже она гораздо лучше, чем безразличие.
Первым уроком была алгебра. Дела становились все хуже и хуже. Фрэнк путался в знаках и цифрах, забывал дописывать буквы, потому что эти гребаные котангенсы и арккотангенсы были, мать их, почти одинаковыми! В последнем примере он вообще сделал самую глупую ошибку в вычислениях: корнем из девяти у него оказалось пять, и вот тогда он понял, что это уже клиника.
В перерывах между уроками он хотел поискать Джерарда, но из-за огромного числа учеников в школе и очень маленького количества времени, отведенного на первую и вторую перемену, пришлось отложить все свои дела на целых три часа. Только после неимоверно скучной литературы, когда вся школа дружно кинулась пожрать, он смог отправиться на поиски своего друга.
Первым делом он решил поискать его в столовой. Он кое-как протиснулся в дверь сквозь давящий поток людей, но понял, что зря. В отстойном углу сидела только стриженая под мальчика девочка, ей пришлось так подстричься, потому что у нее вроде нашли вши, и еще три мальчика; все в очках и с книгами в руках. И даже намека на Джерарда там не было.
«Неужели опять где-то спит?» – подумал про себя Фрэнк, продолжая озираться по сторонам.
Он хотел было выйти обратно в коридор, чтобы подождать Джерарда прямо у столовой, но его остановил нехилый пинок под зад.
-Алекса! – завопил он, оборачиваясь, чтобы посмотреть, что вообще за херня.
Она громко засмеялась и встала напротив возмущенного Фрэнка, потирающего свою задницу.
-А чего встал прямо посреди прохода? – весело сказал она, оттаскивая его в сторонку. – Народ голодный, жалеть не будет.
-Ой да ну тебя, – буркнул он, все же улыбнувшись в ответ.
-Фрэнк, почему ты не пришел на вечеринку? – вдруг серьезно сказала она, сложив руки на груди. – Тебя, вообще-то, правда ждали. А ты не пришел. И теперь все думают, что ты дружишь с Пьеро.
-Бред, – быстро выпалил Фрэнк.
-Хлеб – это не футбольный мяч!!! –заорала мужиковатая буфетчица так громко, что, несмотря на нескончаемый шум голосов, ее услышал в столовой даже последний таракан.
-Да ну? – Алекса подозрительно сощурила свои накрашенные глазки и внимательно посмотрела на Айеро. – А не его ли ты сейчас тут выглядывал?
-Ну… – Фрэнк почесал затылок, виновато глядя на Алексу. – Вообще-то… Слушай, ты не видела его?
Она криво улыбнулась.
-Не видела, – сказала она безразличным тоном, – но после урока в него харкнул Кормак, так что он, скорее всего, сейчас в туалете, отмывается.