-Мне пришлось учиться быть сильным. Меня никогда не любили, да и ее особо тоже. Но она всегда была слишком пуленепробиваема для них, а я был под ее защитой. А когда она уехала, мне пришлось защищаться самому. Сначала было ужасно тяжело, но ведь она меня всему научила. Фрэнки, ее так же как и меня ненавидели, понимаешь? Ее так же заталкивали к парням в раздевалку почти голой. Но она все равно была сильная, а они все равно проигрывали. Теперь я тоже сильный, а они проигрывают. Нас не любили, потому что мы делали то, что хотели. Мы были свободны, я сейчас свободен, а они нет. Устраивать пьяные вечеринки и купаться в одежде на закате – это разные вещи, понимаешь? Они легко напиваются, но они крутят у виска, когда кто-то плещется в одежде в воде. Они на самом деле тоже хотят быть такими, сумасшедшими и безбашенными, но их останавливают выдуманные ими же всеми границы. Вот они и ненавидят меня за то, что я могу так делать, и напиваются, чтобы хоть как-то заглушить в себе то чувство, что они живут не так, как хотят, притворяясь для самих же себя, что выпивка, крутые вечеринки и папины автомобили – это то, что им нужно.
Джерард замолчал. Фрэнк хаотично перебирал его пряди, нервно закусывая губу. Джерард он ребенок, он просто маленький ребенок, который много понимает и нуждается в тепле.
Они молчали около пяти минут, каждый думая о своем, в радиоприемнике звучала «Yesterday» .
-Фрэнки? – наконец, тихо проговорил Джерард.
-Да? – так же тихо отозвался тот.
-Дай мне свою колу.
Домой они возвращались сытые и счастливые. Рассекая на старом пикапе по грязным лужам они громко пели « This Is Gonna Hurt», строили рожи друг другу и воображали себя рок-звездами.
Около дома Фрэнк оказался только в семь вечера. Попрощавшись с Джерардом, он вылез из машины и вытащил свою сумку, и дождь тут же окутал его своей пеленой.
-Спасибо, Джи, это было круто, – проговорил он, теребя ремешок.
-Вот да! – радостно завопил Джи, широко улыбаясь ему. – Хороших снов, Фрэнки.
-И тебе.
Дряхлый пикап двинулся с места, оставляя после себя длинные полосы от колес на грязи, и умчался вперед по дороге, а Фрэнк, пару секунду посмотрев ему вслед, направился к дому, доставая из кармана ключи.
Войдя в прихожую, он услышал громкие крики родителей из кухни, и, обрадовавшись, что можно проскользнуть незамеченным, пробрался в свою комнату. Приняв душ и нацепив свою пижаму, он взял наушники, чтобы не слушать крики родителей, и забрался в кровать, думая о том, как здорово, что на завтра не задали уроков и он может проспать больше десяти часов.
Walk with me, Suzy Lee
Это утро было необычно для Фрэнка тем, что вместо бьющейся в истерике матери в семь утра, к нему в комнату вихрем ворвался отец, с силой распахивая дверь. Он не был зол или раздражен, он был просто в ярости. Он тяжело дышал, не зная, куда деть свои руки, а глаза сверкали от гнева.
-Пап? – не помня себя от страха, еле выговорил Фрэнк.
-Ну и какого черта ты еще в кровати? – выделяя каждое слово, прошипел отец, сжимая и разжимая кулаки.
-Я…я…
-В школу нам больше уже не надо?!
-Вообще-то…
-Ты хоть немного думаешь о поступлении?! – не обратив на слова Фрэнка никакого внимания, продолжил кричать отец. – Ты хоть представляешь, сколько мы денег в тебя вложили? Сколько мы сил потратили, чтобы обеспечить твое будущее? Я спрашиваю, ты это понимаешь?!
Фрэнк никогда не видел своего папу таким. Он злился и раньше, конечно, и кричал и даже ломал вещи, но никогда это не было просто так, без повода, и так жестоко и так страшно. Он не узнавал в этом человеке, который стоял перед ним с раскрасневшимся лицом, того, кто всегда шутил за ужином и тайком от мамы давал ему деньги. Боясь разозлить отца больше, Фрэнк торопливо закивал, накрываясь одеялом до самого носа.
-Ты ничего не понимаешь! Какого черта ты еще лежишь? Вставай и собирайся в школу!!!
С этими словами отец быстро подошел к кровати, стаскивая перепуганного Фрэнка с кровати, отчего он с глухим стуком упал на пол, больно ударившись локтем.
-Но, пап… – еле выговорил он, и ответом ему послужила звонкая пощечина.
Вскрикнув от неожиданности, Фрэнк прижал руку к пылающей щеке и снизу вверх посмотрел на отца затравленным взглядом. На лице человека, которого он всю жизнь любил и уважал, не дрогнул ни один мускул, когда он ударил его.
-Поднимайся и иди в школу. Живо.
С этими словами отец вышел из комнаты, специально оставив дверь открытой, и Фрэнк услышал истеричные вопли матери на кухне и все тот же жестокий, полный ярости, голос отца, от которого становилось жутко.
Фрэнк не выдержал, и соленая слезинка скатилась по его щеке. Это было просто невозможно. Он сидел на холодном полу, с ноющим локтем и раскрасневшейся щекой, и не мог поверить. Каждый раз его родителям удавалось удивить его, и уже казалось, что хуже тех слов про аборт быть не может, но…
-Я сказал: собирайся! – послышался снизу голос отца, и быстро подскочив, Фрэнк побежал в ванную, задевая по пути дверной косяк.
Он никогда не мылся, не ел и не одевался с такой скоростью. На все про все ему хватило пятнадцати минут, и, выходя из дома и слушая вдогонку ругательства и угрозы отца, он подумал, что это может стать неплохой традицией – сваливать из дома с утра пораньше.
-И чтобы сегодня был дома вовремя!
Бредя этим утром по еще спящим темным улицам Атланты, он впервые в жизни совершенно точно хотел умереть. Он же знал, что отец не имел в виду ровным счетом ничего из того, что сказал. Просто ругаться с одной только мамой ему надоело.
«Уроды».
Он совсем не хотел так думать о родителях, но они были просто отвратительны. Его любимые мама и папа были просто отвратительны. Два самых любимых человека в его маленькой жизни были ему отвратительны.
Было тошно, невероятно холодно, и он все еще плакал. Слезы сами капали на промерзший асфальт, ничуть не унимая боль внутри. Почувствовав, что ноги его почти не держат, он остановился у какого-то незнакомого дома с маленьким двориком, украшенным прелестными цветами, бесцеремонно зашел на чужой газон, залез поглубже, в самую яркую и пышную клумбу, и улегся прямо на землю, прячась за высокими цветами. Стало еще холоднее, почти до боли в спине, но это было не так уж и плохо, потому что физическая боль вытесняла душевную.
И это было хуже всего на свете – то, что он сделал. Ему хотелось совсем не этого. Хотелось… революции. Хотелось встать и сделать что-нибудь безумное, совершенно ненормальное, даже абсолютно чокнутое и невероятное! Грудь разрывало изнутри, будто все то, что он так долго сдерживал в себе, пыталось вырваться наружу. Хотелось сказать родителям, чтобы они не впутывали его в свои проблемы, хотелось перестать так напрягаться из-за учебы, потому что… Потому что медицинский университет – мечта его родителей, а совсем не его собственная. Хотелось так много и так сразу, хотелось дышать миром и задохнуться им же, и он чувствовал, что все это рядом, что стоит протянуть руку – и он схватит то, что ему так необходимо. Он чувствовал себя на грани, еще чуть-чуть и он сорвется, плюнет на все и будет делать так, как правда хочет, он близко, он это уже чувствует, но…
Но нет. Он все равно продолжал слушать родителей, ходить в школу и делать все то, что ему осточертело. Он сам не понимал, почему не позволит себе сойти с ума хоть на минутку, и все это казалось таким близким и таким далеким одновременно.
Фрэнк продолжал валяться в клумбе. Часы уже показывали без пяти восемь, начал накрапывать дождь. Случайно он вспомнил о вечере, проведенным вместе с Джерардом два дня назад. Тогда он несколько часов подряд чувствовал себя по-настоящему живым и счастливым, и было очень здорово распевать песни и смотреть, как Джерард мотает в такт музыке своей лохматой головой. На секунду он подумал, что, возможно, все не так плохо, но потом вспомнил, какие проблемы могут быть из-за общения с Пьеро, и всякие надежды на счастье окончательно оставили его.
Часы показали пятнадцать минут девятого. Из своего цветочного убежища Фрэнк слышал, как чужие подошвы зашаркали по асфальту и улицу наполнили звуки голосов: люди выбирались из своих домов. Подумав, что он так слишком долго валялся на холодной земле, Фрэнк аккуратно вылез из клумбы, стараясь привлечь как можно меньше внимания. Снова перебежав маленький газон и выйдя на дорожку, он принялся отряхивать cебя и увидел, что его все-таки заметили: молодая мама со своим годовалым ребенком с удивлением пялились на парня, который только что вылез из клумбы. Испугавшись, что они могут позвать хозяев дома или даже вызвать полицию, Фрэнк быстро зашагал подальше от них, чувствуя себя немного неловко.
Вернувшись домой, он, как и ожидал, не обнаружил там родителей. Мама скорее всего была с любовником, папа с друзьями или где-нибудь еще, где можно поорать и выпустить пар. Скинув с себя промокшие кеды и грязную куртку, Фрэнк быстро поднялся в свою комнату, заперся изнутри, разделся и шмыгнул под одеяло, чувствуя, как потихоньку становится тепло. Это было самое дерьмовое воскресенье в его жизни.
Just another ordinary day in the Frank Iero's life
Непогода - осень - куришь,
Куришь - все как будто мало...
Хреновое утро хренового понедельника.
Фрэнк стукнул по пищащему будильнику и со вздохом перевернулся на живот, утыкаясь лицом в подушки, совершенно не находя в себе сил, чтобы открыть хоть один глаз.
Промычав какие-то ругательства, он с трудом откинул одеяло, кое-как поднялся с кровати, и тут же пронизывающая боль в пояснице усадила его обратно. Возможно, пролежать час с лишним на холодной октябрьской земле – было не самой лучшей идеей.
Часы показали, что он отстает от расписания уже на целых семь минут. Аккуратно поднявшись, он медленно поплелся в коридор, надеясь, что горячий душ хоть немного уймет острую боль. Он себе, наверное, что-нибудь застудил.
Только когда он уже схватился за дверь ванной комнаты, он вдруг понял, что в доме… тихо. Никто не кричал, никто не бил посуду, никто не ворвался к нему в комнату и не разбудил его в шесть утра. Забираясь в душевую кабинку, он перебирал все возможные варианты такого поворота событий.
Родители попросту уже могли уйти на работу. Нет, не могли. Слишком рано. Они могли еще спать? Тоже нет, они уже несколько месяцев подряд просыпались раньше, чем часы показывали семь, и начинали орать. Может, одного из них просто нет дома? Тогда другой прилетел бы к Фрэнку в комнату и устроил скандал с утра пораньше ему. Больше идей не было.
Вытираясь полотенцем, Фрэнк взглянул в запотевшее зеркало. Протерев его ладонью, он увидел в нем самого себя, растрепанного, уставшего и с ярко-красной царапиной на скуле. Наверное, отец задел своим обручальным кольцом, когда ударил его. Какая ирония.
Спускаясь на первый этаж, он продолжал прислушиваться к тишине. Неужели родители ушли? Он невольно обрадовался такой перспективе провести утро в одиночестве, без нервотрепки и ругани, спокойно позавтракать и так же спокойно уйти в школу. Но вся радость в миг улетучилась, когда он вошел на кухню и увидел отца и мать, молча сидевших за столом.
Как только Фрэнк несмело шагнул вперед, мать тут же подскочила с места, подбежала к плите, хватая по пути тарелку и быстро что-то накладывая в нее из стоящей на плите сковородки, и поставила на стол перед Фрэнком горячую яичницу и поджаренные тосты с маслом. Пока он непонимающе смотрел на суетящуюся мать, которая уже заваривала ему чай, и на отца, низко склонившего голову, в его сознание медленно прокрадывалась мысль, что им, возможно…стыдно. Они не кричали, мама в кой-то веки приготовила ему завтрак, и вот отец протянул немного помятую купюру ценностью в сто баксов.
-Мам? Пап? – почти шепотом проговорил Фрэнк, разрушая тишину, которая заполонила целый двухэтажный дом.
Никто из них не ответил, и только отец медленно поднял голову, глядя на сына с каким-то сожалением. Мама сидела на своем месте, обеспокоенно смотря на рану на щеке Фрэнка.
Боясь разрушить этот слабый и немного странный мир, образовавшийся сегодня в их доме, Фрэнк покорно сел за стул, беря в одну руку вилку, а другой принимая деньги отца.
Они ели в полном молчании, но после стольких месяцев невыносимых криков, тишина – это было именно то, что нужно. Неужели все становится лучше?
Быстро доев весь свой завтрак, Фрэнк поднялся из-за стола, промямлил невнятное, но очень искреннее «спасибо» и быстро убежал в свою комнату за рюкзаком. Когда он уже стоял в прихожей, одетый и готовый выйти на улицу, и мама и папа вышли его проводить. Никто ничего не говорил, но то, что они стояли тут перед ним и провожали его в школу, было так важно, и Фрэнк даже немного улыбнулся своим родителям, впервые за несколько последних месяцев.
Оказавшись на холодном воздухе, он невольно заулыбался еще шире, потому что это утро было не таким ужасным, потому что наконец-то все было не так плохо, потому что…
-Это ты во всем виновата!
-Я? В чем же? В том, что ты поднял руку на собственного сына? Или, может быть, в том, что ты выгнал его из дома в школу в шесть утра в воскресенье?!
-Да! Если бы не была такой потаскухой, ничего бы этого не было! Ты разрушила нашу семью!
-Я вас любила, люблю и всегда буду любить!
-Это из-за большой любви ты сыну завтрак раз в пять месяцев готовишь?!
-Урод!
-Шлюха!
«Ну хоть бы подождали, пока я от двери отойду, идиоты».
Вот ну какого хрена?!
С силой пнув какой-то камушек, Фрэнк быстро зашагал в школу, всей душой ненавидя свою жизнь. Его родители образумились, вспомнили о сыне, решили вернуть мир и спокойствие в семью? Ну конечно! Каким нужно быть идиотом, чтобы поверить в это – ругал он сам себя.
Иногда все бывает так: пару недель в школе полное затишье, никаких контрольных, никаких непредвиденных самостоятельных, никаких срочных практических работ, а потом, в один день, когда ну совсем этого не ожидаешь, учителя, будто бы по единому сговору, дают самостоятельные и контрольные одну за другой. В один, мать его, день.