– Вас что-то сильно беспокоит, Анечка, – неожиданно говорит Георгий Дмитриевич. – Мы можем чем-то помочь?
Это «мы» прозвучало так уместно и тепло, что Аня улыбнулась хоть и немного удивленно, но благодарно.
– Нет, спасибо. – Она даже не пытается ничего отрицать и неожиданно даже для себя добавляет: – Может быть, потом… Вы ведь еще не уезжаете?
– Еще неделю пробудем, – совсем уж по-взрослому произносит Митя.
– Да, недельку точно, и каждый день на пляже, – соглашается его отец, – только поздновато мы приходим, никак утром этого соню не поднять, – кивает он на сына.
Сыну, впрочем, это все равно, он уже что-то выпрашивает у бабушки, сидящей недалеко, но в разговор не вмешивающейся.
Поговорив еще немного, Георгий Дмитриевич отправляется плавать с маской и ластами, захватив с собой пришедшего в полный восторг сына. Аня остается одна, если можно так сказать про заполненный пляж. Но у Ани именно это чувство – чувство полного одиночества, как будто все люди вокруг находятся в другом измерении, как будто все они бесплотны и, более того, прозрачны. Даже гул голосов и шум моря становятся приглушенными, едва различимыми. Аня сидит словно в невидимой, но очень прочной скорлупке, защищающей ее от внешнего мира. Она внутри себя, и она хочет понять, что же значит для нее Егор. Она пытается думать, но что-то вдруг мешает ей. Это что-то остро впивается ей в спину, это что-то не материально, оно проникает даже сквозь защитную скорлупу, вонзаясь в позвоночник и пробираясь вверх, в шею и затылок, и затем снова спускаясь на спину. Аня неловко и нервно поводит плечами, пытаясь стряхнуть непонятное ощущение. Неожиданно она понимает, что это. Это взгляд. Напряженный, недобрый, пугающий. Аня резко оборачивается, разрушив свою скорлупку, и как будто вываливается в реальный шумный солнечный мир. Ничего. То есть она ничего особенного не видит, никто на нее пристально не смотрит, все заняты собой, своими делами и детьми. И ощущение этого острого пронзительного взгляда исчезло. Но Ане становится почему-то страшно. Страшно посреди залитого светом и теплом пляжа. Страшно среди сотен людей. Страшно до озноба и дрожания пальцев. «Я должна уйти, – решает девушка, – я, наверное, перегрелась. Но, слава Богу, нет боли, иначе я вообще тут сошла бы с ума». Воспоминание о боли, как ни странно, придает ей уверенности. Боли нет – значит, все не так плохо. Но она все равно должна уйти. И она уходит, попрощавшись с бабушкой Мити: «Передайте привет и „до свидания“ вашим мужчинам, пожалуйста. Мне нужно уйти, но завтра я обязательно приду и даже, если хотите, займу для вас с Митей место».
Аня уходит. Выбравшись с жаркого пляжа, она медленно идет по тенистому парку. Не то чтобы здесь было прохладно, но нет нещадно слепящего солнца, и это уже хорошо. Сама того не замечая, Аня сворачивает на дорожку, ведущую не к дому, а в центр города, и осознает это только тогда, когда оказывается рядом с «Дачей Стамбула». Дачей графа Стомбальо. Замедляя и без того медленный шаг, девушка вглядывается в кованые решетки ворот, в мозаичные узоры стен. Со скамейки, расположенной в густой тени старого дерева, поднимается парень:
– Я знал, что ты придешь.
Споткнувшись от неожиданности, судорожно облизав пересохшие вдруг губы, Аня медленно закрывает глаза и резко открывает их снова: около скамейки стоит Егор. До него всего несколько шагов. И она бежит к нему, не задумываясь и не рассуждая, как и тогда, давным-давно на пирсе. И он так же широко раскидывает руки, ловит подбежавшую к нему Аню и крепко прижимает ее к себе.
– Анюта!
– Егор!
Смех, слезы, вопросы без ответов, необидные упреки и ничего не значащие оправдания… Они встретились как старые друзья, и не было места для детских обид или взрослого выяснения отношений. И точно так же, как и в первую их встречу, Аня вдруг неожиданно начала рассказывать, как трудно ей было, как приехала она сюда в надежде избавиться от боли и как ничего не получилось.
– Но теперь у меня все будет хорошо, я знаю, – убежденной скороговоркой произносит она, – все будет хорошо. Как странно, что я это знаю, ведь я не… – Аня резко замолкает. Неожиданные слова, готовые было сорваться с языка, как и внезапное осознание истины, приводят ее в замешательство. Егор внимательно и ласково смотрит на девушку. Он знает, что она хотела сказать, он ждет этих слов, потому что и сам чувствует то же самое. Но Аня молчит, испуганно глядя на него. Она похожа на маленького котенка, забравшегося на стол: то ли отругают и отшлепают его хозяева, то ли засмеются. И Егор решается помочь.
– Ты хотела сказать, что не любишь меня? – Он улыбается так искренне и так легко, что у Ани тут же на глаза навертываются слезы. Уткнувшись в плечо Егора, она плачет. Егор терпеливо ждет. В какой-то миг она поднимает голову и произносит:
– Но ты нужен мне, Егор, я не понимаю, как такое может быть, но ты нужен мне! – В ее голосе помимо ее воли звучит отчаянная надежда, что он поймет ее и ей же все сейчас объяснит. И Егор объясняет так, как чувствует это сам:
– Мы с тобой, как родные, понимаем и чувствуем друг друга. Я думаю, что это и называется дружба. Сердечная дружба. А в то далекое лето, когда мы встретились, мы были просто маленькие и мечтали о любви. Но это была не она. Если бы это была любовь, то мы встретились бы сейчас по-другому: мы бы кривлялись, упрекали, обижались.
Аня слушает простые слова и верит им. Может быть, потом, когда-нибудь, она с чем-то и не согласится, может быть, кто-то убедит ее, что настоящая любовь, наоборот, не помнит обид и не упрекает, может быть… Но сейчас она верит. И еще она точно знает теперь, что не ошиблась в этом парне, не придумала его. Он действительно такой – хороший. «И я могу любить другого, и он может любить другую, – неожиданно проносится у нее в голове, – и это…» Аня снова поднимает голову и заглядывает в лицо Егора. «И это не будет предательством!» – читает она в его глазах. Они понимают друг друга без слов. Они смеются. Как легко и беззаботно меняется настроение в юности! Как легко верится в лучшее! И им не надо слов и доказательств, они знают и верят, что всегда будут друзьями. Настоящими друзьями.
Аня и Егор еще долго сидят на скамейке под старым кленом. Аня спрашивает о родителях Егора, Елене Николаевне и Владимире Александровиче. Егор рассказывает, что все у них нормально, но видятся они редко – ведь Егор теперь живет и работает в Москве, а они не захотели переезжать из своего города. В это лето отпуск у них осенью, поэтому Егор приехал один, ненадолго, просто навестить бабушку с дедушкой, а потом поедет к родителям. В свою очередь, Егор интересуется Аниными родителями. Им легко и приятно разговаривать. Они уже договорились о встрече вечером, прощались несколько раз и снова о чем-то говорили. В конце концов Аня чуть ли не силой заставила себя уйти. Она шла домой, улыбаясь легко и счастливо. И люди, идущие ей навстречу, невольно улыбались в ответ.
Идущий за ней человек не улыбался. Он напряженно думал. «Она ни о чем не догадывается, ничего не знает, – думал он. – Может быть, я ошибаюсь и снова „тяну пустышку“? Нет, не может быть. Слишком много совпадений. И все-таки, все-таки… Надо проверить еще. Надо заставить ее раскрыться. И если все подтвердится, то я найду способ…»
Ближе к вечеру за Аней зашел Антон.
– Если даже ты не отдашь мне мой телефон, то идти со мной за новым тебе все равно придется, – твердо сказал он. – Тоже в качестве моральной компенсации – все-таки подарок друга.
Аня и не возражала. До вечерней встречи с Егором было еще много времени. А то, что она пойдет на нее вместе с Антоном, она решила сразу, как только он пришел. Ее беспокоило только одно: как познакомить Антона и Егора таким образом, чтобы они… ну хотя бы не испытали стихийной неприязни?
В салоне сотовой связи народу было немного. Парнишка, подскочивший было к ним с советами и комментариями, отпрянул сразу, наткнувшись на ледяную улыбку Антона. «Мы сами выберем, – сказал он вежливо, – и когда понадобится, пригласим вас». Но выбирать он не торопился. Медленно походил вдоль многочисленных стеклянных витрин, пару раз попристальнее взглянул на какие-то модели и перешел к аксессуарам – ремешкам и чехлам. Аня уже собралась было спросить, зачем они, собственно, пришли, как Антон негромко, но довольно отчетливо произнес:
– Наконец-то, не прошло и полгода! Можно подумать, это ты с работы, а я в отпуске…
Аня обернулась посмотреть, кого это он так встречает, и остолбенела: в магазин входил Егор.
– Знакомьтесь: Аня, это Егор, Егор, это Аня…
Антон не успел даже договорить, как Аня с Егором стали смеяться. Они хохотали так, что Антон, сначала с недоумением смотревший на них, тоже засмеялся. Выяснилось все очень быстро. Антон жил в том же доме, в том же подъезде и даже на той же лестничной клетке, что и бабушка Егора. С детства они знали друг друга. Они не писали друг другу писем и не звонили, не поздравляли с праздниками и днем рождения, но встречались каждый раз так, как будто расстались только вчера. Только когда Антона забрали в армию, Егор писал ему короткие мальчишечьи письма. Потом Антон поступил в институт в Москве. Учился он заочно и два раза в год приезжал на сессию, теперь они встречались чаще. Егор окончил институт раньше на год и работал в какой-то крупной российско-шведской компании. Фирме требовались работники, и Егор, заручившись поддержкой своего начальства, звал туда Антона, окончившего учебу в этом году. Антон думал. Егор торопил. Антон сомневался. Егор убеждал. Это Егор подарил Антону телефон и теперь должен был подобрать модель, чтобы повторить подарок.
Что испытала Аня, узнав, что Антон и Егор близкие друзья, сказать было трудно. Она и сама бы не смогла однозначно ответить на этот вопрос. С одной стороны, проблема их взаимоотношений отпала сама собой и Анечке можно было не волноваться и даже ничего не предпринимать. В то же время она испытывала легкую досаду именно из-за того, что не было необходимости действовать. Наивная, ведь она уже придумывала, как познакомит их, как и что станет говорить, чтобы они подружились, чтобы в хорошем смысле повлиять на отношения двух парней. Но сейчас было очевидно, что на их отношения уже никто и ничто не может повлиять, и еще было ощущение, что этой дружбе никто не нужен. Аня вдруг почувствовала себя лишней. Парни увлеченно выбирали модель телефона, споря и доказывая что-то, продавец теперь только успевал открывать витрины, показывать различные модели и как мог отвечать на заковыристые вопросы. Аня стояла рядом, она еще улыбалась и даже слышала, о чем они говорят, но настроение у нее стремительно портилось. Внезапно отчетливо, как наяву, она увидела картинку из своего далекого прошлого: она сидит в огромном, но душном зале на маленькой неудобной скамеечке и сама себе кажется маленькой и никчемной. Рядом сидит Егор, он увлеченно следит за игрой и совсем не замечает Аню. «Все повторяется». Ане становится холодно. Легкий озноб покрывает руки мелкими мурашками, по спине ползет противный холодок. Витрины становятся туманными и какими-то искривленными. Ане кажется, что она теряет сознание. Неожиданно теплые сильные руки обнимают ее с двух сторон, возвращая в жизнь.
– Заскучала, малышка?
– Прости нас, Анюта.
Два парня, дурачась и смеясь, приподнимают ее над полом. Они такие веселые и такие ласковые, что у Ани нет сил сердиться. Она украдкой смотрит на часы и с удивлением осознает, что выбирали они модель всего пятнадцать минут. «И за пятнадцать минут я все решила и обиделась? – Этот вопрос еще даже не формулируется до конца, как Ане становится стыдно. – И потом, бабушка всегда говорила, что у ребят должны быть свои мужские интересы. Они не должны подчиняться женским правилам». Аня до конца еще не осознает эту мудрость, эти слова еще не становятся ее глубоким убеждением, но она вспомнила их и приняла. Мужчины другие. В шестнадцать лет она на это обиделась, в двадцать три она с этим смирилась, в сорок пять она будет их за это уважать. И лишь где-то далеко промелькнуло: «Я тоже хочу так дружить. Дружить с ними». Об Андрее в этот день она так и не вспомнила.
А он ждал, что Аня ему позвонит. Он специально не набирал ее номер в надежде, что она заволнуется, может быть, даже будет нервничать и ревновать. Он поминутно проверял, не разрядился ли телефон и не пропустил ли он случайно звонок или сообщение. Он не паниковал и не расстраивался. Но он злился. И не знал, как ему поступить. Терять Аню он не собирался.
Не собирался терять Аню и другой человек. Только смысл в это понятие он вкладывал совсем иной. Мысль его работала напряженно и четко. Он тщательно продумал завтрашний день, и теперь необходимо было хорошо и так же тщательно подготовиться к нему. Времени оставалось совсем немного…
У Юльки оказались на редкость компанейские и легкие на подъем друзья. Та же самая компания, что гуляла в кафе только позавчера, сегодня с утра – по случаю выходного дня – уже сидела в летнем кафе около автовокзала и шумно и весело обсуждала предстоящий маршрут. Вчера вечером поступило предложение проехаться на какой-нибудь дальний пляж, лучше всего совсем дикий и труднодоступный, чтобы поплавать в чистой, не взбаламученной курортниками воде, половить мидии и, поджарив на открытом огне, насладиться их неповторимым вкусом в сочетании с холодным пивом. Предложение принято было единогласно еще вчера, а с маршрутом решили определиться с утра. И теперь вот определялись. В круглосуточном кафе, кроме них, никого не было. Только на автовокзале несколько человек слонялись в ожидании нужного рейса. Утреннее солнце только-только окрасило верхушки деревьев. Было прохладно и свежо. Ребята никуда не торопились. В общем-то выбор был уже сделан – небольшой поселок с романтическим названием «Сорок третий километр» подходил по всем параметрам. Автобус в нужном направлении отправлялся через 20 минут.
Глухой хлопок прорезал ленивую тишину выходного утра неправильным неестественным звуком. Было в нем что-то такое, что заставило не просто обернуться, а вздрогнуть. Почему-то сразу стало тихо, и тишина эта тоже была неправильной. И в этой неправильной тишине отчетливо заскрежетал металл. Большой автобус, подъезжавший к вокзалу, сильно накренился и стал медленно заваливаться на бок. Ребята, вскочившие от звука взрыва, замерли и стояли как окаменевшие. Все смотрели на автобус, в котором вдруг кто-то заметался и пронзительно закричал. Кто-то продолжал стоять, кто-то уже побежал к месту аварии, но все смотрели туда, на падающий автобус. Только один человек смотрел на Аню. И улыбался: он увидел то, что хотел проверить. А Аня, увидев аварию, почувствовала ледяную пустоту в груди. Как и в кафе во время драки, она снова смотрит на происходящее как будто сквозь туман, снова все движения кажутся ей неправдоподобно замедленными, звуки почти не слышны. Она себя не видит, не контролирует. Но человек, пристально наблюдающий за ней, ловящий мельчайшие оттенки в ее поведении, все видит. Видит, как судорожно сжимаются пальцы ее тонких рук, как останавливается взгляд, как будто видящий теперь все в другом измерении, как сбивается ее дыхание – становится неглубоким и быстрым. Она еще не знает, что будет делать в следующую секунду, а он уже знает.
Снова грохот падающего, сминающегося, кричащего металла обрушивается на Аню внезапно, словно прорвавшись наконец сквозь глухую стенку. Теперь уже все бегут туда, где шум, крики, грохот и скрежет сливаются в общий голос беды. И Аня тоже бежит туда.
Как странно, она думала, что не запомнила имен всех Юлькиных друзей, она даже немного волновалась, как бы не пришлось знакомиться со многими заново, а оказалось, что она помнит их всех. Ей казалось, что она видит только Антона и Егора, рванувшихся к автобусу и что-то кричащих, но, подбежав, она видит всех. Вот Катя – Юлькина одноклассница, со смешной челкой, громко кричит в телефонную трубку, вызывая «скорую помощь». Вот Витек, с которым она танцевала два раза, а потом разговаривала на пляже, и Серега, главный гитарист всей компании, пытаются какой-то железякой открыть дверь автобуса. А Юлькин Миша с Семеном уже вытаскивают через окно женщину, у нее лицо в крови, и Лена, тоже одноклассница Юльки, подает ей невесть откуда взявшийся кусок белой ткани. «Наверное, это скатерти из кафе», – мелькает глупая мысль, и после этого Аня больше уже ни о чем не думает. Она начинает работать. Помогать людям, которых вытаскивают ребята. Она бегает между ними, проводя руками по ранам, ушибам и просто по головам, щекам и плечам. Она снимает боль, успокаивает кричащих, приводит в чувство находящихся в шоке. Кому-то она помогает сразу, некоторым требуется помощь врачей. Аня понимает, что во многих случаях без врачей не обойтись, ведь она только на первое время снимает боль от переломов, что открытые раны, пусть уже и не кровоточащие, нужно обработать, что сотрясение мозга надо будет лечить. Но она облегчает страдания. Никто из ребят ни о чем не спрашивает, никто даже не удивляется тому, что она делает, все работают.