Он тоже работает, он тоже помогает, но он ни на минуту не выпускает Аню из поля зрения. Его сердце ликует. Все получилось! Получилось! Достать немного взрывчатки оказалось несложно, труднее было рассчитать время. Но он справился. Сомнений больше не было – это она. Вон как носится между потерпевшими. Их, правда, много, столько времени теперь отнимут, хорошо еще, что хоть никто не погиб. Он не хотел никого убивать, он вообще не хотел такой аварии. Он не виноват, что водитель оказался таким бестолковым кретином и не справился со своей машиной. Таскай их теперь, пачкайся в грязи и кровище, противно, но он готов потерпеть, лишь бы снова и снова видеть, как руки ее так и летают над ранами и головами, и колечко сверкает на пальчике, как голубой огонек. Не зря он столько лет искал…
Почему-то отчетливо вспомнилось ему, как он впервые зашел к своему соседу – одинокому старику. Сколько ему было тогда? Лет двенадцать или тринадцать, наверное. Все было как в кино. Да-да, и в жизни бывает так, как пишут в книжках и показывают на экране. Он пришел из школы, а мамы не оказалось дома. Как повезло ему, оказывается, тогда, а он расстраивался, обижался, глупый. Он сидел в подъезде, когда сосед проходил мимо. Молча посмотрел на мальчишку, раскрыл дверь своей квартиры и кивнул: «Заходи, мол». Очень хотелось есть, да и замерз он на холодной лестнице, поэтому и зашел. Сосед молча напоил его чаем и молча сел читать какие-то толстые книги. Теперь он не мог точно вспомнить, когда старик впервые рассказал ему про архив графа Стомбальо. Может быть, сразу в первый вечер? Нет, не в первый, позже. Но это не важно. Важно, что рассказал. «Граф Стомбальо был необыкновенным человеком, – кажется, именно так начал свой рассказ старик. – Он прожил на свете почти сто лет, много чего повидал и мог бы много чего рассказать, но дело даже не в этом. Его главным достоинством было уникальное умение разговаривать с людьми. Причем с людьми разными, разными по возрасту и по положению в обществе, по своим интересам и привычкам. Он умел найти подход к каждому. Причем необязательно лично, со многими своими друзьями он состоял в длительной переписке, даже ни разу не встретившись с ними лично». Сосед лукаво смотрел на юного слушателя и говорил: «Ты уже изучаешь историю в школе. Ты знаешь, кто такой Александр II, Александр III, Николай II? Теперь только представь, с этими тремя великими российскими императорами граф Стомбальо состоял в личной переписке! И это еще не все. В разгар Крымской кампании, когда Россия вела войну с Великобританией, наш граф переписывался не только с российским императором, но и с английской королевой Викторией. И они оба это знали. И продолжали писать Стомбальо». Он слушал старика, затаив дыхание. Конечно, тогда он еще многого не понимал, но с течением времени он все больше осознавал удивительные способности графа и значение его архива. И у него возникали вопросы. «Значит, граф был великим дипломатом и, наверное, шпионом?» «Не думаю, – с сомнением говорил сосед. – Хотя многие хотели бы приписать графу огромное влияние на международную политику, но мне кажется, что он был великий знаток человеческих душ, ему были интересны великие люди как просто люди». Но иногда старик признавался, что и сам многого не знает про графа. «У него был архив. Ты представляешь, что значит найти этот архив? – Всегда на этом месте у старика молодело лицо и загорались глаза. – Там должны быть письма почти всех европейских правителей середины и конца девятнадцатого века. Автографы российских императоров, английской королевы, германского канцлера. Их личные письма, их мнения и суждения по различным вопросам. Возможно, и по вопросам политики. Куда ж без этого – все-таки они вершили судьбы мира». Старик готов был долго перечислять, как много мог бы этот архив рассказать и о людях, и о политике, наверное, документы этого архива могли бы раскрыть и многие тайны. «Но архив пропал, – с сожалением констатировал сосед, – он исчез после отъезда графа Стомбальо в девятьсот восемнадцатом году».
«Он мог его уничтожить, – всегда поддразнивал уже подросший мальчик соседа, только для того, чтобы послушать продолжение истории. – Для кого ему было хранить этот архив?»
«У графа Стомбальо были наследники, – загадочно улыбаясь, говорил сосед. – Легенды – они не врут, они могут что-то приукрасить или изменить детали, но суть остается. И главное здесь – отделить вымысел от истины». Да, отделить вымысел от истины было нелегко, но старик учил его. «Давай рассуждать, – говорил он, – люди не меняются уже сотни тысяч лет. Они могут строить сверхмашины и летать в космос, но всегда остаются людьми. И значит, поступки их всегда продиктованы только двумя причинами: объективными – назовем их жизненными обстоятельствами – и субъективными – назовем их природой человека. Все остальное – воспитание, привычки, условности и нормы, наши представления о себе, – все это призрачно и „работает“ только в спокойной обыденной жизни. Все улетучивается как дым, как только надо принимать важные решения». Да, прав старик, тысячу раз прав. Он прочитал тысячи статей в старых газетах, просмотрел сотни документов, изучил множество книг. Он знал, о чем говорил. Он мечтал найти архив графа Стомбальо. Мальчик, с замиранием сердца слушавший старика, сначала тоже хотел найти архив – открыть новые документы, написать недостающие страницы истории, прославиться. А потом мальчик повзрослел, и в голову его пришла новая мысль. Но он не торопился ее высказывать, он продолжал сотый, тысячный раз выслушивать рассуждения старика. А тот говорил: «Большую часть своей жизни граф прожил в нашем городе и никуда не выезжал. А в тысяча девятьсот восемнадцатом году он вдруг уезжает. Ему было в то время уже девяносто лет! Конечно, он был крепкий еще, здоровый, но скажи, разве он покинул бы свой дом, если бы не крайние обстоятельства? Революция семнадцатого года… Он должен был понять, чем это может закончиться, ведь он был умный, образованный, дальновидный. Знаешь, куда мог поехать старый человек, сорваться с места, бросить дом? Я тебе скажу, я ведь тоже уже старый. Он мог поехать только к родным. Если бы у него никого не было, он никуда бы не уехал». – «Но ведь он мог, испугавшись, уехать за границу. Переждать там. Почему вы думаете, что он поехал куда-то еще?» – «Потому что в девяносто лет нет времени ждать и страха за свою жизнь нет. В девяносто лет есть страх только за своих близких». – «Но идет Гражданская война, уезжать было трудно, очень трудно. Опасный путь, далекая дорога. Ради чего? Вернее, ради кого? Значит, ради дочери, так?» – «Правильно, он мог сорваться только ради нее, значит, легенды не лгут – у графа Стомбальо была приемная дочь или кто-то еще, но это не важно. Допустим, что дочь. Думай дальше, глубже смотри, – направлял рассуждения старик, – зачем ему так надо было повидать дочь? Не обращай внимания на условности и сентиментальность – „попрощаться, взглянуть в последний раз“. В девяносто лет, в условиях войны и разрухи, в период неопределенности и нестабильности человеком руководят инстинкты. Итак, зачем он мог поехать?» – «Он должен был что-то ей передать». – «Молодец! Передать, сказать, показать, предупредить… им двигал инстинкт самосохранения. Он должен был что-то спасти».
Занятый своими мыслями человек тем не менее продолжал наблюдать за окружающими. Собственно, все уже закончилось. Машины «скорой помощи» увезли пострадавших, площадку огородили, множество каких-то людей в форме и штатском крутились вокруг, как будто исполняя странный ритуальный танец. Ребят попросили не расходиться, и они молча сидели на обочине дороги, уставшие и подавленные. Это молчание было ему выгодно, можно было снова вернуться к рассуждениям.
Старик убедил его, что граф Стомбальо поехал к своей дочери, чтобы передать ей что-то важное. «Значит, – задавался естественный вопрос, – он повез свой архив? Но тогда мы никогда не найдем его. Мы даже не знаем, в какой город мог отправиться Стомбальо». – «Не торопись, – усмехался сосед, – помни о природе человека. Рассуждай. Ты же сам говорил – дорога опасная, дальняя, а ему девяносто… Ты сам как бы поступил?» – «Я бы спрятал где-нибудь…» – «Люди не меняются на протяжении веков, – с удовлетворением повторял старик, – не потому ли археологи находят клады?» – «Граф зарыл свои сокровища, в смысле свой архив, – оговорившись, он тогда впервые произнес вслух то, о чем уже давно думал, но старик не заметил этого или сделал вид, что не заметил, – и поехал рассказать дочери!» – «Я думаю, что он мог даже сделать карту, – медленно произнес сосед, – значит, должны были остаться черновики или пометки. Надо искать. И не забывать про наследников, ведь если легенды не сильно преувеличивают, то дар исцеления должен передаваться по наследству. Можно проследить за появляющимися народными целителями». Они вместе искали. Они пристально следили за экстрасенсами. Большинство из них оказывались шарлатанами, некоторые действительно исцеляли, но к графу отношения не имели. Но на целителей они особенно и не надеялись, а вот документы… Все сохранившиеся документы они просматривали снова и снова, искали ребусы, загадки, намеки. Вензель графа Стомбальо снился ему ночами в самых разных вариантах. Поэтому, увидев колечко на руке Ани, он не сомневался ни секунды – это был вензель графа Стомбальо! Он украдкой посмотрел на Анечку – она сидела грустная и опустошенная. Руки, положенные на согнутые колени, лежали безвольно и устало, голова опущена, ветер легко перебирает растрепанные волосы. Красивая. Влюбить бы ее в себя да по-настоящему, чтоб себя забыла, но времени нет на это, да и силы жалко тратить. А сил понадобится немало, вокруг нее много вьется ухажеров, да и капризная она, наверное, как все красивые богатые девчонки. Нет, не будет он специально тратить силы. И потом, она же ничего не понимает. Крутит колечко на пальчике и не знает, что наследница графа. Смешно. Ну что ж, надо ехать в Москву, в семье наверняка сохранилось что-нибудь. Какие-нибудь старые письма, которые никто не перечитывает, фотографии, которые никто не смотрит. Он поедет в Москву. Здесь ничего интересного уже не будет, да и опасно находиться все время рядом с ней. Он себя знает: подстегиваемый желанием все узнать, он может не сдержаться и начать делать какие-нибудь намеки, а это совсем лишнее. Ему было странно, что никто из ребят не обсуждает способности Ани. Сам он не мог позволить себе даже намеком вывести разговор на эту тему, но почему другие молчат, неужели они ничего не заметили? Он недоумевал потому, что не слышал, как Егор, подойдя к Анечке и наклонившись к самому ее уху, прошептал:
– Это у тебя от бабушки, да?
Аня доверчиво подняла на него глаза:
– Я не знаю, Егор, правда, не знаю. И я не могу сейчас это обсуждать. – Потом вдруг, испугавшись, что он может обидеться и больше не заговорит на эту тему, она схватила его за руку. – Давай поговорим, когда не будет вокруг столько народу. Пожалуйста, ведь мне совсем не с кем обсудить это…
– А Антону доверим твою тайну? – Егор произнес это немного лукаво, в интонации подчеркивалось, что можно ответить «нет» и не будет в этом ничего страшного, но Анечка все равно услышала в голосе плохо скрываемую тревогу за друга – вдруг она ему не доверяет? Егору было бы это неприятно – Аня это поняла. Ей стало смешно.
– Тайны-то уже нет, Егор, – произнесла она смиренно, – просто я не хочу это обсуждать ни с кем, кроме тебя, – она даже не стала делать театральной паузы, – и Антона. И еще Юльки.
– Понял! – Егор тоже не стал ничего акцентировать, только неожиданно чмокнул Аню в нос.
И никто это не обсуждал. «Ну и ладно, – подумалось тому, кто не мог больше ни о чем думать, – меньше обсуждений – меньше догадок. Меньше догадок – длиннее путь к истине». А он поедет в Москву. Он так решил. Но ошибся.
Аня сидит, прислонившись спиной к большому дереву. Она устала, ей хочется пить и плакать. Но плакать она не может – ей кажется, что это стыдно. Просить же кого-то принести ей воды она тоже не может – ведь стыдно: устали все, двигаться не мог никто, не только она. Она даже думать не может – в голове вертятся, сменяя друг друга, только две мысли: «Не плакать» и «Пить хочется». Ласковое прикосновение мужской руки, осторожно коснувшейся ее спутанных волос, заставило медленно открыть сухие воспаленные глаза. Рядом стоит Антон. Он протягивает ей открытую бутылку минеральной воды: слегка запотевшая пластиковая бутылка кажется прекрасной и нереальной. Дрожащей рукой Анечка берет ее и только тогда смотрит в глаза Антону. Его взгляд серьезен и ласков. «Пей», – произносит он тихо. Аня немного нервно облизывает губы, но прежде чем прильнуть губами к горлышку чудесной бутылки, она оглядывается. И видит, как Егор протягивает такую же бутылку Юльке и еще одну – Кате. Увидев, что Анечка смотрит на него, Егор ласково подмигивает ей. И тут Аня не выдерживает – глаза наливаются слезами, и, чтобы хоть немного скрыть их, она наконец начинает пить. Прохладная вода смягчает воспаленное горло, и от этого еще больше хочется плакать. Глотая воду и слезы, не смея поднять глаз, она плачет. Потом вдруг резко отрывается от воды и ищет глазами Антона. Он раздает воду еще кому-то, но, увидев, что Анечка смотрит на него, тут же подходит к ней, садится рядом, достает платок и, обняв ее за плечи, молча привлекает к себе. В голове у Ани мечутся беспорядочные обрывки мыслей: «Мне повезло… они такие классные… настоящие… Антон… что со мной… боли нет… голова устала и руки… что я делала?.. что это было?» Аня невольно еще крепче прижимается к мужскому плечу. А Антон в это время думает о том, что теперь делать – поездка сорвалась, но впереди еще целый день. Выходной. Может, все-таки поехать, как планировали?
– Егор, как ты думаешь, наши девушки в состоянии двигаться? – Антон обращается к другу, но заглядывает в глаза Анечке. – Нельзя сейчас расходиться по домам, надо снять стресс. Я предлагаю назло всем врагам и террористам поехать на сорок третий километр.
Довольно неожиданное предложение Антона, поддержанное Егором и Мишей, сначала немного всех обескуражило, но, поразмыслив, они решили ехать. В конце концов у них-то никто не пострадал и компания была в полном сборе. И пиво было закуплено. И милиция уже всех их переписала. И делать было нечего. И они поехали.
И не зря. Удивительная получилась поездка. Разрядка после чудовищного напряжения утра наступила быстро. В автобусе они сначала молчали, потом стали смеяться, хохотать и даже плакать. Они нервно и немного суетливо выбрали себе место на диком пляже и разбили свой «лагерь». И сразу все кинулись в море. Хотелось смыть пыль, пот и что-то еще такое… нематериальное. Потом они стали вспоминать. Они делились своими ощущениями, они обсуждали детали, сравнивали впечатления и задавались вопросами. Они наловили мидий, жарили их и с удовольствием выковыривали оранжево-серые кусочки ракушечного мяса из красивых перламутровых раковин. Мидии были вкусными, пиво холодным, море теплым. Ребята купались, ныряли, просто лежали на берегу. Но все время в разговорах возвращались к аварии. Первый истерический смех и взрыв эмоций прошли, и теперь они довольно спокойно обсуждали происшествие.
Было уже совсем темно, когда они вернулись в город. Когда стали расходиться, Антон совершенно недвусмысленно протянул руку Егору:
– Пока, братан, до завтра, я пойду Аню провожу, так что не жди меня.
Егор сначала только хмыкнул в ответ, но потом все-таки не удержался:
– До встречи, Анюта, завтра на пляже увидимся, пока некоторые работают…
Антон помрачнел – он действительно должен был работать: это Егор в отпуске, а у него новая рабочая неделя.
– Ань, мы с Мишей дойдем до аптеки, мне пластырь купить надо. – Юлька смотрит на Аню честными глазами и даже добавляет: – Это совсем небольшой крюк, а вы нас подождите около подъезда…
Ане смешно. Юлька хочет пройтись другой дорогой, чтобы им с Мишей никто не мешал целоваться. «У них пока одни слова и только самое начало», – неожиданно вспоминаются слова из любимого фильма. Да, у Юльки с Мишей самое начало, и они еще не целуются при всей честной компании. Ну что ж, пусть идут «до аптеки», мы подождем на лавочке у подъезда.
– Привет, Аня! – Звонкий мальчишечий голос перекрыл шум голосов легко и радостно. Обернувшись, Аня видит Митю, выдергивающего руку из крепкой руки отца. – Пап, пусти, там Аня…
Георгий Дмитриевич спокойно отвечает, не отпуская сына:
– Вижу, сейчас вместе подойдем.
Они подходят не торопясь, не торопясь здороваются, не торопясь разговаривают, спрашивая, как дела, где были, что видели. Обсуждают утреннее происшествие – все уже об этом знают. Антон принимает участие в разговоре, высказывает дельные замечания и внешне нисколько не торопится, но в душе у него скапливается раздражение. «Принесло же их сюда на нашу голову, – думает Антон, – ни раньше ни позже». Конечно, ему хотелось пройтись с Анечкой вдвоем и чтобы не было рядом никого. А ей, похоже, нравится стоять тут и болтать неизвестно с кем.
А Аня просто боялась остаться наедине с Антоном. Она вдруг подумала, что у них совершенно непонятные отношения – и вроде бы уже целовались, и в то же время никаких слов сказано не было. И не ухаживает за ней Антон, скорее относится как к другу. Разве что смотрит на нее иногда очень серьезно, но может быть, ей это просто кажется. Денек-то сегодня непростой. А ей он нравится. Когда она думает так, что-то холодеет в груди, а потом вдруг разливается горячо-горячо и дыхание сбивается. И почему Антон ни разу сегодня даже не попытался ее поцеловать? Неужели тот поцелуй в парке был вызван только погоней? Неужели она была для него всего лишь добычей? И Андрей не звонит второй день. Аня вспомнила об Андрее внезапно. Сердце ухнуло куда-то вниз и застучало часто и неровно. Кое-как распрощавшись с Георгием Дмитриевичем и Митей и сделав несколько шагов в сторону, Аня вытащила телефон и стала поспешно набирать номер Андрея. Руки ее тряслись, и пальцы не попадали в нужные кнопки. «Что случилось? Почему он не звонит? Как я могла?» Она не знала, что имела в виду, спрашивая себя, как она могла, но все равно спрашивала. Антон видел, как она судорожно пытается набрать номер, и его душила злость. Ну совсем не обращает она на него внимания. Резко выдернув телефон у нее из рук, он коротко спросил «Кому?», готовый услышать любое имя и найти его в записной книжке, но, услышав «золотце», он растерялся. Тем не менее он нашел его и нажал «вызов». Молча протянув Ане трубку, он пошел вперед. Но Аня не могла сейчас находиться одна – она страшно испугалась, что там, в далекой Испании, что-то случилось, и поэтому она быстро нагнала Антона и, идя рядом с ним, стала слушать гудки.