Вещей я много не брал, пару маек и штанов, но все они были слишком «подросткового стиля», в таком на работу идти совесть не позволяет. Открываю шкаф Максима. Хоть он тоже подросток, но стиль у него сдержанней, чем у меня. Макс бы никогда в жизни не надел на себя тряпку кислотного цвета. Вообще, вещи у него слишком монотонные и пастельные. Очень стильные и безупречно сочетаются с его спокойным и уравновешенным характером. А вот и мой любимый шерстяной свитер, цвета молочного шоколада. Прикосновение мягкой шерсти, такое приятное и легкое, будто тебя гладят ласковой рукой. Это мама ему на день рождение подарила, свитер был брату к лицу, только он так не считал и редко его носил. Зарываюсь с носом в эту прелестную ткань, на которой этот аромат… его аромат. К горлу подкатывает ком. Это сложно, но я сильней боли. Выбираю джинсы поуже, я здорово истощал, теперь всё на мне висит.
Одевшись, разглядываю свое отражение в зеркале. Немного изменился. Лицо вытянулось при похудении, под глазами темные круги, а светло-русые волосы заметно потемнели. В самих глазах поселилась тревога и тоска. Я слишком устаю, чтобы следить за своей внешностью. Отворачиваюсь от зеркала, ну, и черт с этим, я прекрасен. Мне пора.
***
– Софи, стой смирно, – просит мать, уже минут пятнадцать пытаясь словить сестру, пока безрезультатно. – Так, милая, мне нужно намазать тебе носик пахучей мазью.
– Что еще за мазь, мам? – Я уже давно готов, и мне реально надоедает ждать в коридоре этих дам.
– Мазь защитит её кожу от обморожения и шелушения.
– Какое обморожение? На дворе плюсовая температура, солнышко улыбается и птички поют! – логично заключил я, взглянув в окно. Вот мать даёт.
– Сын, это бесполезно, – сказал отец, спускаясь с лестницы, – я уже четыре года с ней воюю.
– Между прочим, у Макса в её возрасте была аллергия, так что я переживаю за своего ребенка.
Мы с отцом тактично промолчали, так как Софья – это полностью наша девочка. И внешностью она пошла в нашу семью. И, вообще, невооруженным взглядом можно понять, чья она сестра. От Макса здесь только уши. И то не факт.
Смотреть на природу и видеть ее – не одно и то же. Можно часами бесцельно бродить по парку или лесу, так ничего и не осознать. Всё-таки ребенок и взрослый человек – это катастрофическая разница. Выйдя с Софьей на прогулку, я не переставал поглощать чипсы и запивать это дело колой. А вот малышка сразу пошла исследовать окружающий мир. Вот, она залезла на пенёк, вот, играется в зарослях кустарников, а вот и бабочка прилетела, и она так искренне этому радуется. Она столько открытий сегодня для себя сделала: новые приключения, новые звуки, новые краски, а я что? А я просто набил желудок нездоровой пищей. Вот и вся разница. Похоже, взрослея, мы перестаем искать радость в обычных повседневных вещах, пытаясь эту радость создать для себя штучно.
– Вова!
Внезапно, это маленькое чудо убежало навстречу какому-то «Вове». Я, естественно, погнался за ней.
– Софи, стой! Какой еще Вова?
И, не дождавшись ответа, я увидел, как Астахов ловит малую налету и они двое такие веселые и радостные, что у меня чуть челюсть не отвисла.
– Это, с каких пор вы знакомы?
– Вова, папин друг.
София нежно чмокнула Вову в щеку, а тот не переставал улыбаться. Кажется, при виде малой он расплылся в лужице счастья.
– Значит, папин друг?
– Сонь, а поди-ка и понюхай, как пахнет вот тот синий цветочек, – показал в сторону Астахов, отвлекая Софи, и бережно опустил сестру. Она мигом метнулась исследовать новые открытия.
Я откровенно офигел. Если при Соне я старался скрыть свои эмоции, то теперь грех не выпустить пар.
– В рот мне ноги. Что это было?
– Тише! Она может услышать.
Вова шикнул на меня, будто я вообще какой-то левый человек с улицы, а он её отец. Я и сам знаю как вести себя со своей же сестрой. Тем более, она сейчас занята другими вещами: через увеличительное стекло рассматривает муравья.
– Аристарх один раз привел Софью в компанию, не с кем было оставить. Так эта малая перевернула там всё верх дном. – Эти воспоминания приятны Вове, это заметно по сдержанной улыбке. – Так мы и познакомились, она нарисовала котика на квартальном отчете, представляешь?
И он так искренне засмеялся, что я не смог удержаться и улыбнулся в ответ. Он как солнце сейчас.
Так мы прогуляли до самого вечера и просто разговаривали ни о чем. Сидели в кафе и ели мороженное, сходили в парк покормить уточек и, когда солнце село, мы просто любовались закатом на лавке. Соня не переставала бегать вокруг нас и носила всяких насекомых, которых только могла отыскать.
Кажется, мне хорошо и спокойно. Кажется, я нашел, наконец, то, что мне нужно было. То, зачем я сюда вернулся. То, что я не смог обрести там – это покой и уют. Меня так замучила эта желтая пресса, которая считала своим личным долгом опубликовать всякую гадость про нашу группу и мои отношения с Максом, меня достали вечные нескончаемые сплетни на наш счет, меня измучила тоска и депрессия, скрываемая за вуалью известности и успеха. Я уже давно не чувствовал себя частью того мира. Это не мой мир. Это мир Макса. Это полностью его заслуга. Это его талант и его усилия. Это его песни и музыка. Это всё его и даже я. Но, если и я его, то я получается – красивое приложение? Получается, я не разделяю с ним всё, я и есть часть того.
– Как красиво…
Вова сидел рядом и смотрел куда-то вдаль, на горизонт. Такой спокойный и нежный. Сейчас он совершенно не похож на строгого директора и колючую занозу в заднице. Пропал тот оскал, делось куда-то то беспокойное состояние, лицо будто расслабилось, и он просто наслаждался. Я взглянул на него с другой стороны, он открылся для меня новым человеком. Я понимаю, что больше не могу на него злиться. У меня в душе больше нет той обиды и скрытой злобы. Я не прощал его, я не забыл, я просто не обнаружил в себе негативных эмоций на этого парня. Меня будто просветлило, и я очнулся.
– Почему ты работаешь на отца? У тебя ведь свой есть?
Он засмеялся и кинул утке добавку к ужину.
– Нет, ну, серьезно? Твой папаня шишка еще тот. Он не против, что ты работаешь у его коллеги?
– У его конкурента, – поправил парень.
– Конкурента? Ну, значит, конкурента.
– Против, конечно. Но его больше никто не спрашивает.
Вова заметно напрягся. Теперь он кидал не еду утке, а еду в утку.
– Я не понимаю. Может, объяснишь?
– Это сложно. У нас случился конфликт. Он у меня еще тот диктатор…
– Ну, да, я помню на чье место пришел в группу.
– Пришел? Ты поставил всех перед фактом.
Мы опять смеемся, здорово.
– Он тебя заставил уйти, я помню.
– Да, но тогда это еще были цветочки. Настоящие бутоны выросли пару лет назад, когда я закончил учебу в Лондоне.
– Ты учился в Лондоне?
– Да, отец настоял.
В этом мы с ним похожи. Мы оба – заветная мечта наших папочек на светлое продолжение их бизнеса. Но, хвала богам, мой отец понял и принял мое решение. А вот Вове повезло меньше.
– И ты пошел в компанию отца, чтобы позлить своего папаню? Ну, ты голова.
– Не совсем так. Аристарх честный мужик, это видно по отчетам и документации. Он не скрывает свои доходы и добросовестно платит налоги. Он действует открыто и ничего не скрывает. Мне нравится его политика и меня устраивают рабочие условия. А мой отец занят совершенно нелегальным делом – вот тут наши мнения с ним и разошлись.
Я вижу, как ему неприятна эта тема, но он достойно себя ведет. Я бы на его месте давно бы уже себя послал. Я не обязан делиться с кем попало своими секретами, но Вова слишком утонченных манер. Как я сразу не догадался, что у него лондонский закал. Это ведь так очевидно: грациозность, умение держать всё под контролем, воспитание… да он просто воплощение живого идеала.
– Мне кажется, ты слишком много думаешь и переживаешь. Я прав?
Он поворачивается ко мне лицом и наши взгляды пересекаются. Он смотрит как-то странно, будто разглядывает мои черты лица. Не спешит ответить и отвести взгляд. Его лицо в каких-то паре сантиметров от моего, я даже могу почувствовать запах его дыхания.
– Ты не тот, которого я знал.
– Ты тоже изменился.
Кажется, его дыхание становится ближе. Кажется, я сам тянусь ближе к этому дыханию.
– Смотрите, какой большой таракан!
Резко всё становится на свои места. Картинка прерывается, одно мгновение меняется другим, и мы теряем момент. Наверное, сама судьба оберегает нас от необдуманных поступков, совершив которые мы будем еще долго об этом жалеть.
***
Максим
Очередной день моей популярной жизни. Никчемная борьба с моими собственными демонами. Потому что есть ситуации, которые не оставляют тебе выбора. Есть песни, которые заставляют сердце замирать. Есть люди, которые готовы сделать твою жизнь ярче. Но есть и опасение, что навязчиво звенит в ушах и не дает спокойно жить.
Один в комнате, посреди пакетиков кокаина и бутылки виски. На столе бумага и искусанная на кончике ручка, начатый текст, еще не услышан миром:
За эти глаза – мое сердце битами,
За эти сердца – мои ноты дрожат.
Гитарная дрожь между нами
И все эти струны на коже горят.
Пара, дополняющая друг друга, сильная и честная музыка, молодая кровь. Отличный пиар-ход, рейтинги взлетели до небес, огромные гонорары. Двое братьев, но не по крови, разные совершенно люди, но так гармонично сложились. Максим – тихая гавань, огромное море потенциала и таланта. Автор. Кира – порочный, агрессивный зверь. Исполнитель.
Ты слышишь мои нервы?
Звенят как тысячи строф
Он улыбается, так похож на ангела, здесь рядом сидящий. Силуэт плывет перед глазами, наркотик обжигает тело изнутри. Голова абсолютно отказывается трезветь, хочу снова его видеть. Достаю из кармана кредитку – сильно потертую от использования не по назначению. Высыпаю белый порошок на стол и формирую три тонких полоски. Резкими движениями скручиваю купюру, прости меня Франклин, и носом вдыхаю дорожки.
Не то, чтобы я ждал изменений,
Не то, чтобы я променял весь свой мир
Лишь небо дорогу покажет,
Лишь небо в ответе за чувства в эфир.
Порошок больно царапает горло, я даже чувствую вкус крови, которая струйкой потекла из носа и задержалась на губах.
Ты видишь это первым,
И для рассудка теперь во мне нету места –
мой оркестр.
Он стоит в конце комнаты и всё улыбается. Такой счастливый от присутствия родного человека. Такой близкий и любимый. Смотрит своими добрыми глазами, и я вижу ямочки на его щеках. Безумно захотелось прикоснуться.
Вдруг его звонкий и искренний смех нарушается звоном сирен. Сегодня я зашел слишком далеко. Я не хочу умирать, я просто хочу видеть его, ну, пожалуйста, еще немного. Вбегает скорая помощь. Перед глазами вновь проскальзывают моменты из жизни: маленький мальчик на подоконнике с игрушкой в руках, вспышка серо-голубых глаз. Его попытки в игре на гитаре, мои сдержанные эмоции. Первый поцелуй, после глубокого сна, запах любимых волос.
– Прошу, только спасите его.
Слышу обеспокоенный голос Саши где-то внизу. Попытка, еще одна попытка дефибриллятора завести мое сердце. Кислородная маска на лице, суетливые доктора. Что происходит и где мой Кира?
Мне не хватает его, он мучает меня своим отсутствием. Это чувство, оно разрушает всё на своем пути, этим чувством невозможно совладать, оно крушит и уничтожает. Оно выворачивает всего меня наизнанку. И только без сознания реальности я могу видеть его. Только наркотик в крови дает мне его, хотя бы моментами.
Воспоминания – это то, что остается после действий. Я хочу больше действий, чтобы потом было, что вспомнить.
***
Alison Krauss And Union Station – It doesn’t matter (песня главы)
Глава 5. Максим
Ноябрь. Самый дорогой отель Нью-Йорка, шикарные апартаменты, изысканный стиль. На часах 10:00, через два часа очередное интервью – еще одна пытка. Что им говорить? Как себя вести? Особенно после фото, на котором я захожу в наркологическую клинику. Нужно обязательно что-нибудь придумать на этот счет. Еще скандала с наркотой мне не хватало.
Как же мне надоел свой звездный статус. Как же иногда хочется лишиться всего, что имеешь, и начать сначала, снова стать обычным человеком, а не парнем с клеймом звезды. Я хотел совсем иного, я мечтал не о таком будущем – прыгать на сцене, встряхивать шевелюрой и собирать по залу плюшевых зайчиков. Мне противно выставлять себя на посмешище перед камерами на различных интервью, как сегодня, например. Я чувствую себя всем обязанным, я должен всем нравиться, я должен быть всем доволен и светиться от счастья. Но я ведь не такой. Я не робот, мне тоже больно. Но это ведь никому не интересно. Никто не поинтересуется, о чем я в первую очередь сегодня подумал, прежде чем проснуться. Никто не спросит, почему я так заметно исхудал и от чего эта тоска в глазах? Нет, им это не интересно. Они хотят, чтобы я улыбался. И я, черт возьми, улыбаюсь.
Беспорядочный поток моих мыслей нарушает вибрация телефона. На дисплее – «Деспот».
– Слушаю, Фрэнк, – отзываюсь, нажимая на вызов, но телефон к уху не спешу подносить.
Немыслимый поток английской брани сваливается на меня, прежде чем я успеваю что-нибудь разобрать. Как же меня все достали. Почему мне не дают жить так, как я сам того хочу? А еще потом удивляются, отчего у меня происходят срывы.
– Здорова, Гладин, – наконец-то завершил и заговорил нормально он.
– И тебе не сдохнуть.
– Чего такой дерзкий? Ладно, не суть. Надеюсь, ты готов? – почти спокойный голос. Представляю, как кривится его жирная рожа, когда он так пытается скрыть свой гнев.
Оглядываю свое полуголое тело на кровати и резко соображаю, что бы солгать.
– Я буду готов через минут тридцать. Вот только не нужно начинать снова орать, Фрэнк. Я плохо спал и мне хреново.
– Вчера снова обдолбался, наркоман?
– Иди на хуй.
– Съебись в ужасе. Машина будет ждать через сорок минут внизу, – сообщил продюсер и отключился.
Что ж, еще один гребанный день начался.
Приняв холодный душ, который отрезвил немного мое тело и душу, я принялся собираться в свет. Ничего необычного не стал на себя напяливать, так как моим образом все равно будут заниматься профессионалы, обычные джинсы и черная кожанка с бейсболкой – сойдет. Зачастую мое утро начинается с интенсивной пробежки, где я проветриваю все свои больные мысли и хоть немного прихожу в себя. Бег – мое лекарство, ну и поддержка физической формы. Обожаю с утра это дело. Но, учитывая события прошлых месяцев и мою реабилитацию, мне запретили и это. Конечно, я могу бегать и заниматься спортом, но не индивидуально, как раньше, а под пристальным присмотром секьюрити. Лучше жиром заплыву, нежели стану такое терпеть.
***
Как я и предполагал, все прошло ужасно. Не удивлюсь, если завтра Фрэнк мне сообщит, что мои рейтинги упали. Телеведущая, знойная блондинка с изумрудными глазами, медленно уничтожала меня и превращала в прах. Я чувствовал себя как на допросе, ей Богу. Хотя, это практически одно и то же.
“– Макс, а где малыш Кира, почему вы не пришли к нам вместе? Вы распались?
– Он сейчас временно в Москве… И не называйте его “малыш”.
– Ммм… тогда как его называть?
– По имени.
– А как ты его называешь, когда вы трахаетесь?”
Отмирающий мозг ведущей раздражал, и я откровенно злился. Каждые её вопрос сквозил надменностью и грубостью. Она смотрела на меня так, будто я ходячая сенсация. Я боялся только одного, что резко забуду, что она девушка, и врежу ей с ноги. Благо, это закончилось, и Лукас уже везет меня обратно в отель.
От Киры слишком долго не было новостей. Мне физически его не хватает, я столько глупостей натворил, он бы точно был бы мною недоволен. Как же больно терять его уже во второй раз. Естественно, это не сравнится с тем ужасным случаем, когда он лежал в коме, но это также больно и невыносимо сложно. Тогда я хоть был рядом, мог дотрагиваться до его волос и вдыхать их запах. Мог взять его за руку и ощутить пульс. Мне до дрожи в коленях не хватает этих мелких деталей. И пусть это идиотски сопливо, но я ничего не вижу плохого в том, что хочу иметь его рядом. Пусть называют как хотят наши отношения, пусть кричат во всё горло «инцест», мне плевать. Они даже не представляют всей глубины этой родственной привязанности. А теперь только пустая постель стерильного белого цвета осталась со мной. Кажется, это называется одиночество, когда выть хочется от боли внутри, но даже некому выслушать твой вой.