Андропов большим глотком влил в себя остывший чай и добавил тоном пониже:
– Разрешаю информировать Блеера о характере полученной от «Сенатора» информации. Смысла держать его в неведении больше нет… – Побарабанил пальцами и пояснил, еще больше понизив голос: – После того как к работе с материалами по Польше, Ближнему Востоку, Китаю и Африканскому Рогу по поручению Леонида Ильича подключился Международный отдел ЦК и профильные институты, удержать в тайне необычно комплексные – вот удачное, право, Георгий, вы слово подобрали – анализы и прогнозы долго не удастся. Да и сама постановка задач многое скажет понимающим людям. Поэтому самое позднее уже этим летом в Вашингтоне будут знать, что мы знаем… – Андропов нахмурился. – И мы не имеем никакого права допустить эксфильтрацию источника с территории СССР. Переход «Сенатора» под контроль противника абсолютно недопустим. Если вдруг до этого дойдет, вы должны пресекать развитие такого сценария любыми, Георгий, я особо подчеркиваю: любыми средствами!
– Понятно, – скупо ответил Жора.
Действительно понятно, чего уж там…
Андропов еще немного посверлил его испытующим взглядом и удовлетворенно качнул головой.
– Хорошо… – Лицо его опять поплыло обмякая. Он наполнил свой стакан и кивнул на большой термос: – Хотите попробовать? У меня тут китайский лимонник добавлен, очень хорошо мозги стимулирует.
Юрий Владимирович прервался и в очередной раз затеребил несчастный нос платком, а потом резко дернулся, отворачиваясь, и звонко чихнул вбок.
– Ужас… – пожаловался, страдальчески задрав брови.
– Бывает, – протянул Жора, притянув к себе термос. – Как наш врач говорит: насморк без лечения длится семь дней, с лечением – одну неделю. Просто перетерпеть…
Андропов с каким-то выражением безнадежности на лице махнул рукой и вернул разговор в рабочее русло:
– Георгий, что лично вы думаете о свойствах источника? Давайте сверим мысли.
– Хм… – пробормотал Жора, грея ладони о стакан. – Мы установили, что он подглядывает в будущее. Похоже, это действительно так, иначе многие вещи просто невозможно объяснить. Но, судя по всему, этим его способности не ограничиваются.
– Так-так, – заинтересованно подбодрил Андропов.
– Во-первых, уровень демонстрируемых им личных навыков быстро нарастает. – Жора демонстративно загнул палец. – Наиболее очевидно это в отношении оперативной подготовки, где произошел переход от наивных попыток писать анонимные письма в перчатках ко вполне профессиональной системе двусторонней конспиративной связи. И все это меньше чем за три квартала. Во-вторых, постоянно множится число самих навыков. Вот сейчас к списку, судя по всему, добавились владение китайским языком и стрельба из лука. И всеми этими навыками он владеет на высоком уровне.
– Да, – кивнул, подтверждая, Юрий Владимирович и опять затеребил нос платком, – да. Со стрельбой из лука – именно так. Дистанция выстрела была около тридцати метров. В форточку высотой меньше тридцати сантиметров, в ветреную погоду, под углом и с перепадом по высоте… Это, Георгий, мастерский выстрел. Минимум норматив камээса.
– Полагаю, – продолжил Жора, – что число явленных навыков и их качество уже вышло за рамки гипотезы об удачно подобравшейся группе. Поэтому я не ожидаю прорыва от поисков среди лучников и китаистов. Получится как с ленинградскими криптологами… Это не значит, конечно, что мы не будем работать в этом направлении. Обязательно будем, и уже начали – в конце концов, он где-то стрелы и лук должен был взять… Но больших надежд на эти поиски я бы не возлагал.
– Так… – Андропов помолчал, рассеянно разглядывая свои пальцы. Потом вскинул на Жору сузившиеся глаза. – Как у вас сочетается этот мелькающий и у нас, и у американцев подросток и проявленная способность к аналитическому творчеству?
Жора нервно дернул щекой. Этот вопрос мучил его давно.
– Понятно, – сказал он, – что для аналитической работы столь высокого уровня нужен совершенно определенный жизненный опыт, которому неоткуда взяться у подростка. Соответственно остается всего два варианта: подросток как напарник – и подросток как личина. И я все больше склоняюсь к последнему варианту.
– Личина… – Андропов проговорил, как прожевал, точно пробуя слово на вкус. Потом снял очки и устало потер глаза. – Да, умеете вы подобрать слова. И что за той личиной прячется, как думаете?
Жора развел руками:
– Я даже не уверен, что это можно назвать человеком. Но, похоже, советский.
– Советский нечеловек? – неловко пошутил Андропов. Полные губы разъехались в полуулыбке, но глаза остались серьезны.
– Вопрос определений, – живо откликнулся Минцев. – Мы явно видим не все его возможности, раз он продолжает нас удивлять. Поэтому нельзя исключать и самых фантастических гипотез, вплоть до того, что биологическая его сущность может значительно отличаться от привычной нам. А вдруг он – полиморф, способный к радикальному изменению внешности? Тогда достаточно легко решается парадокс между внешностью и специфическим опытом: подросток – это лишь безобидный и не вызывающий подозрения образ, принимаемый на время проведения операции.
В глазах у Андропова заворочалось тяжелое недовольство, и Жора взмахнул кистью:
– Конечно, это лишь одна из гипотез… – Он чуть поколебался и добавил: – Так же как вы не можете исключать худших вариантов относительно идущей мимо нас информации «Сенатора», и мы в оперативно-розыскной работе должны учитывать возможность самых тяжелых раскладов. Всегда остается вероятность, что все не так плохо и подросток – лишь связной. Тогда все решится гораздо быстрее.
– Ладно, – согласился с этим Андропов и неожиданно миролюбиво улыбнулся. – Чем-нибудь меня порадуете еще, Георгий?
– Обязательно, Юрий Владимирович, – бодро ответил Минцев. – «Сенатор» время от времени ошибается, и вот это – самое важное. Его видели мельком мы. Судя по всему, мельком его видели и американцы – иначе с чего бы они фотографировали мальчиков-подростков именно в профиль? Раз он не смог предотвратить своих засветок на операциях, значит, он не всеведущ. Что ему стоило проверить, к примеру, наличие поста наблюдения у того почтового ящика? Я не верю в легкомыслие такого размера. У его способности есть какая-то «слепая зона». Вот через нее мы и будем его ловить.
– Искать, – поправил Андропов, – пока только искать. А вот когда найдем… Решать, что делать с найденным, будем уже не мы. И это, Георгий, очень, очень хорошо.
Тот же день, поздний вечер
Ленинград, Измайловский проспект
Несмотря на поздний вечер, родители ввалились в квартиру с шумом – видимо, заметили с улицы свет на кухне. Я выметнулся им навстречу и зашипел свирепым шепотом:
– Тихо вы! У меня там, – мотнул головой в сторону своей комнаты, – девушка спит!
– А что, смело… – произнес папа после короткой заминки.
От него слегка тянуло коньяком, но глаза были трезвыми, а теперь еще и озадаченными.
Мама беззвучно хлопнула ртом и начала торопливо сдергивать с себя сапожки.
– Пошли на кухню, – вполголоса предложил я.
– Пошли, – согласился папа, с интересом косясь в сторону моей комнаты.
Мама наконец совладала с обувью и, не снимая пальто, подскочила к закрытой двери. Я напрягся, но она лишь осторожно, от порога, заглянула внутрь и секунд через пять так же осторожно отступила.
– Другая… – прошептала папе растерянно.
В глазах у того внезапно блеснуло веселье.
Мы прошли на кухню: папа, за ним, ступая отчего-то на цыпочках, мама, я же замыкал строй.
– Ну, докладывай. – Папа развернулся и оживленно потер ладони.
– Да… – пожал я плечами, – это из нашей агитбригады, классом младше. Кстати, тоже Тома.
– Да что же такое-то! – Мама, не выдержав, всплеснула руками. – Заговорили тебя на них, что ли!
– Да ты не о том думаешь. – Я посмотрел на нее с укоризной. – У этой четыре дня назад мама от рака умерла, а отец по такому случаю опять запил…
– О… – мигом посерьезнев, протянул папа.
Мама прерывисто вздохнула и замерла с широко распахнутыми глазами.
– А во хмелю он буен, – продолжил я пояснять расклад. – Случайно ее на улице встретил – мокрая до нитки, совсем уже никакая. Не оставлять же на холоде… Вот, взял с собой.
– Правильно сделал, – рубанул ладонью воздух папа, – молодец.
– Она говорит, что запоев длиннее недели у него обычно не бывает. Так что ей перекантоваться бы у нас несколько ночей, а?
Папа с готовностью кивнул:
– Да, конечно, пусть живет. Накормим, напоим, спать уложим… Кстати, как ложиться будем? – Он испытующе глянул на меня.
– Я ей свою кровать застелил, а себе кресло раскинул, – ответил я.
– Годится… – Папа еще чуть подумал и уточнил: – Деньги нужны?
– Своих хватит, – отмахнулся я.
– Ну и хорошо. – Он еще что-то прикинул про себя и повернулся к маме: – Пошли тогда спать, завтра ведь не встанем.
– Да погоди ты. – Она торопливо зарылась в холодильник. Высунулась оттуда с трагически прикушенной губой: – Им же завтра после школы обедать нечем!
– Ой, мам! Да в диетическую столовую зайдем, делов-то, – сказал я.
Она посмотрела на меня растерянно, потом в глазах ее блеснула хитринка:
– Я, раз такое дело, отпрошусь, пожалуй, на полдня у Митрофановны… Завтраком вас накормлю, обед приготовлю…
– Ох ты и любопытна… – негромко пробормотал я, укоризненно покачивая головой.
Она чуть зарозовелась.
– А ты как думаешь?! – всплеснула она руками. – Ты какую-то девочку ночевать к себе привел, а я на нее и не посмотрю даже?! Да меня Митрофановна сама с работы домой погонит!
– Все с вами понятно, – ухмыльнулся я, – да смотри, бога ради. Только осторожно – не забывай, в каком она сейчас состоянии.
– Конечно, конечно, – заворковала мама, соглашаясь, а потом тихо, как бы про себя, ввернула: – Оберегает прямо как свою…
Я закатил глаза к небу.
– Крепись. – Папа, проходя, потрепал меня по плечу. – Это только начало.
– Страшно подумать о конце… – пробормотал я ему в спину.
– Э, – резко остановился он, разворачиваясь, – а вот с этим не торопись.
На это я смог только беззвучно разевать рот, словно окунь, только что снятый с крючка.
Папа понял по-своему:
– Да… Надо бы с тобой это проговорить наконец…
– О тычинках и пестиках? – вопросил я голосом, полным безнадежности. – Надеюсь, не прямо сейчас?
– Что, уже не актуально? – Папа задумчиво почесал под бородой. – Ты, главное, не торопись выбирать.
Где-то за моей спиной замерла мама – я не слышал оттуда даже легкого дыхания.
– Пап… Но выбираем не мы, ты в курсе? Как это… – Я пощелкал пальцами. – Мужчина – это товар, который думает, что он – покупатель.
Сзади отчетливо хихикнули. Папа возмущенно вздернул бороду:
– Ты что, уже готов сдаться?
– Папа, – напел я ласковым голосом, – я в девятом классе, ты не забыл?
– Порой начинаю забывать, – сокрушенно признался он. – Я в девятом классе девочек домой на ночь не водил.
– И ты, Брут…
– Ладно, ладно, – вскинул он руки, – будем верить в лучшее.
– Да-да, – согласилась из-за спины мама, – но все равно вы там сильно не шумите.
– Ей что, – качнул я головой в ее сторону, – тоже коньяка досталось?
– Выпросила маленько, – показал папа на пальцах, сколько это. Вышло грамм так сто.
– Как же я вас люблю, – искренне признался я. – Давно хотел вам это сказать. Повезло мне.
Редкий случай: у папы кончились слова. Он кривовато улыбнулся и неловко развел руками. Я оглянулся – мама отвернулась и торопливо терла уголок глаза.
– Ладно… – пробормотал я, смущенно глядя в пол. – Я уже мытый. Пошел спать. Спокойной…
– Спокойной… – нестройным хором прозвучало мне в спину.
Я закрыл за собой дверь и постоял, привыкая к темноте. Постепенно она наполнилась прозрачностью. Мелкая спала на боку, подтянув к себе ноги. Одну ладонь она засунула под подушку, вторую – под щеку. Умильно улыбаясь, я протиснулся вдоль кресла-кровати.
Лег и некоторое время смотрел на шевеление теней на потолке – ветер опять теребил ветви.
«Какой же я счастливый, – поразился я внезапно. – Все есть: любимая девушка, любимая семья, любимая страна. Любимое дело. За что мне так повезло? Чем расплачиваться буду?»
Я поморгал в потолок, потом между моими бровями пролегла складка:
«Об одном прошу: пусть расплачиваться буду только я».
С тем и заснул.
Глава 4
Вторник 7 марта 1978 года, утро
Ленинград, Измайловский проспект
Я проснулся рывком, словно и не спал. Просто открыл глаза в темный еще потолок – и сразу осознал все: слева, чуть посапывая в подушку, спит Мелкая («Все же заболела?» – сразу озаботился я); вчерашний день моментально раскатал передо мной свое полотно, тревожа возможными последствиями. Скосил взгляд вниз – там мама легонько подергивала меня за большой палец ноги.
– Тсс, – выдохнула она, увидев, что я открыл глаза, и поманила за дверь.
Я торопливо натянул майку, схватил штаны и выскользнул следом.
– Я одежду твоей девочке погладила, – шепотом отчиталась она, и я звонко хлопнул себя по лбу – об этом я совсем не подумал.
– Сейчас папа домоется – и ты иди, – продолжила мама, – а потом твою Тому разбудим.
Она чуть прищурилась, выглядывая мою реакцию на идущее настойчивым рефреном «твою», но я думал в тот момент об ином, и затеянное зондирование с треском провалилось. Мама чуть слышно выдохнула, и я не смог определить, чего там было больше – облегчения или разочарования.
– Ага, – мотнул я головой, глядя на тщательно отглаженную девичью форму в прихожей, – спасибо.
Мылся я торопливо, заметно быстрее обычного, и вот этого мама в свои расчеты не заложила. Она, конечно, среагировала на мой выход из ванной, рванув из кухни наперерез, но к дверной ручке я поспел первым.
– Да я разбужу, ты не волнуйся, – сказал маме ласково и шагнул в свою комнату.
В спину мне разочарованно цыкнули. Довольно улыбаясь, я прикрыл дверь.
За окном начало сереть, и будущий день уже просачивался в комнату через оконное стекло. Я сделал пару шагов и наклонился, разглядывая ту, что стала вчера частью моей жизни.
Мелкая спала, словно застыв на лету, – широко раскинув руки и запрокинув голову. На правой щеке ее проступил отпечаток подушки. Посапывать она перестала, теперь дыхание было почти беззвучно. На лице девушки застыло не встречавшееся мне прежде выражение крайней безмятежности, и из-за этого на какой-то миг она показалась незнакомкой. Потом я втянул воздух, ощутил запах, и наваждение прошло.
Нарушать ее покой совершенно не хотелось, мне пришлось сделать над собой усилие.
– Эй, – я слегка потрепал Мелкую за плечо и зашептал, наклонившись к уху: – Просыпайся потихоньку.
Она распахнула веки и сжалась в комок. Мне словно полоснуло по сердцу ножом: я увидел в ее глазах даже не страх – ужас. Во мне заполыхал, испепеляя все сомнения, гнев.
«Нет, – скрипнул зубами, – не перестарался я вчера, наоборот. Ох, как же ему повезло…»
Я присел на краешек кровати и постарался улыбнуться:
– С добрым утром, сестренка.
Она прерывисто вздохнула, обегая комнату быстрым взглядом, и расслабилась. Накрыла своей ладонью мою, и ответная улыбка осветила ее лицо.
– С добрым утром… – И, поколебавшись миг, добавила с ноткой неуверенности в голосе: – Андрюша.
Я моргнул, принимая.
– С родителями все в порядке, – доложил, нехотя убрав руку с ее теплого плеча, – дождался вчера, объяснил. Все правильно поняли и приняли. Так что не волнуйся. Конечно, интерес к тебе будет, особенно от мамы. Воспринимай его легко, как естественный. Не напрягайся, хорошо?
Уголки ее губ дрогнули и опять поползли вверх:
– Это же не самое страшное, да?
– Верно, – хмыкнул я, вставая, – тогда, коль тебя этим не запугать, иди мойся, и будем завтракать. Родители как раз кухню освободят – им на работу раньше выходить.