– У тебя кровь… – Она испуганно схватила меня за рукав.
– Где? – оглядел я себя с недоумением.
– На лице… Где у вас вата? Я сбегаю, принесу. – В голосе ее слышалось нешуточное волнение.
– Не надо, – отмахнулся я, – сейчас умоюсь и не будет крови. Это… Хм… Это не моя.
Стереть пару багровых брызг, окропивших мою левую скулу, было несложно, но я продолжал всей кожей ощущать пакостную атмосферу той квартиры, с ее темными, пропитанными болью углами и застоялым запахом многократно пережаренного жира. Поэтому долго плескался в раковине, старательно промывая в ледяной воде лицо и глаза, полоща рот. Гадливость уменьшилась, но не ушла совсем, а лишь притаилась где-то за углом. Опять захотелось махнуть внутрь чего-нибудь крепкого, грамм так пятьдесят. Я даже мысленно представил себе папин бар и стоящую в нем початую бутылку с пятью звездочками на коричневато-желтой этикетке. Потом, словно наказывая себя за крамольные мысли, долго, до красноты, тер лицо мохнатым полотенцем, окончательно приходя в себя.
«Согласится? Нет?» – Я взволнованно провел пятерней по шевелюре и решительно потянул на себя дверь.
Мелкая маялась под дверью, и я чудом не влетел в нее, торопливо выскакивая из ванной. В моей байковой клетчатой рубашке не по размеру, с распущенными и до сих пор не просохшими до конца волосами, она ощущалась в полутьме квартиры старше, чем я привык ее воспринимать, и это сбивало с толку.
– Так, – ляпнул я первое пришедшее в голову, – ты вообще как?
Ответом было лишь короткое движение плеч, но маленькие ноздри выдали ее, начав обиженно трепетать. Я мысленно обругал себя за нечуткость: «Ну вот зачем, дурак, напомнил?!» – и торопливо сменил тему:
– Отогрелась? Пошли, расскажу, как мы дальше жить будем.
Это помогло: хотя глаза ее уже успели влажно блеснуть, девушка сразу устремилась за мной.
– Значит, это… – Я нарезал кружок по комнате, собираясь с мыслями, и посмотрел на Мелкую, примостившуюся на краешке тахты.
Она сидела, напряженно вытянувшись. На скулах проступили темные неровные пятна, в глазах появился лихорадочный блеск. Пальцы вцепились в матрац.
– Вот, – решился я наконец, – об отчиме забудь. Его в твоей жизни больше не будет. Нет, нет, жив он, – успокоил я взметнувшуюся в ее глазах опаску, – и даже местами здоров… В общем… – Я запинался и все никак не мог подобрать подходящих слов. – В общем, я тебя у него забрал, вот. Он… мм… согласился с этим. Считай, что теперь я за него.
– Так… Так разве бывает? – тихо-тихо спросила она.
Напряжение начало уходить из ее приподнятых плеч.
Я опустился у ее ног. Теперь наши глаза были рядом – я сейчас не мог и не хотел ни врать ей, ни увиливать.
– Иногда. Как в нашем случае.
– И… И где я буду жить? Твои родители разве разрешат? – В ее голосе послышалось робкое ожидание чуда.
– Нет, – покачал я головой, – к сожалению, нет. Они, у меня, конечно, молодцы, но не настолько, чтобы поселить тебя в одну со мной комнату.
Мелкая отчаянно покраснела.
– А… как тогда? – Бровки ее недоуменно вскинулись.
– У тебя есть другие родственники? – уточнил я на всякий случай.
В глаза напротив вернулся испуг. Потом Мелкая, словно через силу, кивнула:
– Бабушка в Ташкенте. Но мы не общались… После того, как мама…
– Не суть, – остановил я ее, – адрес знаешь?
Она на миг прикрыла веки, потом сказала ничего не выражающим ровным голосом:
– Адрес я помню, – и занавесилась челкой.
Я осторожно взял ее за покорную кисть.
– То-о-ом… – Имя царапнуло язык, и я на миг запнулся, а потом продолжил твердо, словно вколачивая каждое слово: – Я. Тебя. Забрал. А вот на время или нет – решать тебе.
Она торопливо вскинула взгляд. В легком сумраке комнаты глаза ее казались невероятно огромными и почти черными. В них что-то мерцало – такое, в чем можно было бы разобраться прямо здесь и сейчас, но вот этого-то мне и не хотелось, поэтому я бодро продолжил:
– Бабушка – это все равно твоя семья. Захочешь – поедешь к ней, не захочешь – не поедешь. Да и о лете надо думать…
– Тогда я ничего не понимаю, – призналась Мелкая, растерянно мигнув.
Это короткое движение век опять ее преобразило: теперь напротив меня сидел обескураженный ребенок.
Я встал, подошел к окну.
– Это потому что мимо тебя прошло одно важное обстоятельство, – начал объяснять расклад, – я это от всех скрываю, только родители в курсе. Кхм… Кузя подозревает, правда… Ты же знаешь, что я шью. Чего не знаешь – кое-что из сшитого потом продаю через комиссионки. Получается очень даже хорошо. Половину денег сдаю в семью, но и мне остается немало. Так что мы просто снимем тебе жилье недалеко от школы. Это будет наша квартира. – Я замолчал, давая ей время оценить решение.
– А… Но… А как же… – забормотала она потрясенно.
– Остальное тоже купим, – отмахнулся я, – еду, одежду. Нам повезло, что вот как раз это – не проблема.
– Я… – Вспыхнув надеждой, она вскочила с дивана и вся подалась мне навстречу. – Мне совсем немного надо! Я научусь и буду помогать тебе шить!
– Ох… – длинно выдохнул я и горько улыбнулся. – Горе ты мое тощее…
Вслушался в себя, взвешивая все в последний раз, – что бы ни случилось, обратной дороги у меня теперь не будет. Подошел и поднял ее, подхватив под коленки – она только тихо ойкнула, – а потом опустился в кресло.
– Давай определимся в самом главном. – И проговорил в ушко, выделяя каждое слово: – Я. Тебя. Усестряю.
Она застыла, не дыша.
Я тихо уточнил:
– Если ты, конечно, не против…
Мелкая извернулась и заглянула мне в глаза. С невероятным облегчением я увидел ответ.
– Да, – кивнул, – привет, сестренка.
Она беззвучно шевельнула губами, потом негромко всхлипнула и обхватила мою шею. Я сидел, прижавшись щекой к ее горячему лбу, поглаживал ей спинку, и моя многострадальная футболка опять мокла, но на лице моем гуляла широченная улыбка – из Мелкой лились слезы очищения. Потом губы мои чуть искривились: «Так вот он какой, подарок на годовщину». Я скосил глаза на тяжелую волну черных волос и тихонько хмыкнул.
– Что? – встревоженно вздрогнув, подняла она зареванные глаза.
– Да так, мысли всякие бродят, не волнуйся, – успокаивающе улыбнулся я и бережно прикоснулся губами к ее лбу. – Так… Теперь давай по порядку. Пока у нас поживешь. С родителями вечером решу, – я замолчал, прокручивая версии, – скажем, что отец у тебя в запой ушел, буянит. На несколько дней этого хватит, а там квартира съемная появится. К тебе подружки домой ходят, звонят?
– Нет. Отчима боятся… А телефона у нас нет.
– Хорошо, – протянул я по слогам. Запустил пятерню в ее волосы, глубоко, до самого затылка, и слегка потянул, пропуская пряди между пальцами. Повторил задумчиво: – Хорошо.
В приглушенно дневном свете ее волосы отливали неярким серебром. Перебирать их было приятно. Они только прикидывались жесткими, на ощупь же были упруги и легко, словно ластясь, скользили между пальцами.
Мелкая замерла, потом прерывисто выдохнула:
– Мне так мама иногда перед сном…
Я притиснул ее к себе посильнее и ткнулся губами куда-то в темя. Так мы на какое-то время и застыли. Мне было сразу и горько, и радостно, и легко – словно я только что взял какой-то очень важный рубеж.
Потом я осторожно потянул ее за подбородок и посмотрел в глаза:
– Тебе будет непросто.
Она с готовностью кивнула:
– Я знаю. Я готова.
– Это хорошо, – усмехнулся я. – Что у тебя по оценкам западает?
Она, видимо, ожидала чего-то другого, но ответила не задумываясь:
– Тройка была по рисованию, на черчении подтянула до четырех. Ну и четыре по физре.
– А остальное? – осторожно уточнил я.
– Отлично. – Теперь улыбнулась и она, пусть только самым краешком губ, но лиха беда начало…
– Вот это да. – Я озабоченно поскреб свободной пятерней в затылке. – Выходит, ты умнее меня.
Она молча вернула голову мне на плечо.
– Это хорошо, – продолжил я, слегка покачиваясь взад-вперед, – потому как на школьную программу надо наложить как минимум плаванье и танцы. И рисование…
Она чуть дернулась.
– Да-да, – понял я, – рисование обязательно. Чтобы ничего у тебя не западало. Будем выращивать разносторонне развитого советского человека. Совершенного.
Мелкая едва слышно хмыкнула и потерлась виском о плечо:
– А чем я могу тебе помочь? Ты сказал, что я тебе нужна.
– О! Конечно, ты будешь мне помогать. Но! – Я отклонился и посмотрел в упор. – Ты мне просто нужна. Не для чего-то. Просто будь рядом.
Она помолчала, потом негромко сказала, вроде как даже и не мне:
– Буду. Обещаю.
Мы затихли, обнявшись. Ранняя весна задумчиво глядела на нас из окна дождливо-серыми глазами, словно что-то решая. Потом нахмурилась дождем, и по стеклу забарабанили крупные капли. Резко, как наказывая, хлестанул по старым тополям ветер. А в моей комнате смешалось два теплых дыхания и воцарился покойный уют.
Тот же день
Ленинград – Москва – Горки-9
Звонок из секретариата Председателя был ожидаем: Жора понимал, что его вот-вот выдернут на доклад в Москву. Вчерашняя вербовка русиста была крупным оперативным успехом, однако подробности в любом случае были «нетелефонным разговором».
Понимал это и многоопытный Блеер, поэтому вчера, сразу после получения первого доклада, они устроили мозговой штурм, пытаясь вписать свежий массив данных в и без того противоречивую картину.
– В общем, или – или. – Было уже полвторого ночи, когда Владлен Николаевич подвел черту. – Или это подстава и американцы старательно водят нас за нос, фальсифицируя признаки объекта, или вы, Георгий, ищете что-то настолько необычное, что мое любопытство аж зудит. Хотя… – Генерал мечтательно посмотрел вдаль. – Может быть и то, и другое одновременно. Ешкин кот, как интересно будет это распутывать!
Интересно было не только Блееру: на Московском проспекте перед «Волгой» Минцева раскатили «зеленую волну», и дорога от Большого дома до трапа греющего движки рейсового самолета заняла всего полчаса. Вторая «Волга» со знакомым порученцем Андропова приняла Жору прямо на взлетном поле «Шереметьева».
Андропов ждал не в Москве и даже не в Ясеневе, а в небольшом домике в Горках. Он был явно болен: с покрасневшими, слезящимися глазами, подтекающим носом и слегка гнусавым голосом.
– Располагайтесь подальше, Георгий, – вяло махнул рукой после приветствия, – чтобы я вас не заразил. Наливайте чай, угощайтесь… Борис Семенович в Женеве, обсудим новости вдвоем.
Слушал долго, не прерывая, потом глубоко задумался. Сидел в старом поскрипывающем кресле нахохлившимся вороном, время от времени поводя головой из стороны в сторону, словно чему-то удивляясь. Когда заговорил, в надтреснутом голосе звучала усталость:
– Нет, Георгий, думаю, что это – не отвлекающая операция. Даже больше скажу – уверен в том. Наша резидентура в Кабуле смогла наконец выяснить подробности передачи информации о замыслах «Халька». – Он тяжело, словно через силу, повернул голову к Минцеву: – Стрелой в окно посольства в Москве доставили. Стре-лой, Георгий.
– Во как… – пробормотал озадаченно Минцев. – Так вот оно откуда вылезло…
Он с досадой покусал уголок губы. Искоса наблюдавший за ним Андропов удовлетворенно качнул головой в такт каким-то своим мыслям.
Сладкие мечты, что воспаряли в их умах еще полгода назад, с размаху налетели на риф жестокой реальности: «Сенатор» играл сам за себя. И если первые смутные свидетельства тому еще можно было какое-то время ставить под сомнение, оставаясь во власти приятных иллюзий, то почти однозначно установленная связь между объектом поиска и разгромом просоветской группировки в Кабуле уже не оставляла им никакого маневра – факты безжалостно прижимали к стенке.
– В голове с трудом укладывается… – признался Минцев. – Дать нам столько информации… Причем какой информации! А потом сработать против нас… Не понимаю логики.
– Цели мы не понимаем, – покривился Андропов и повторил, пару раз наставительно пристукнув указательным пальцем по деревянному подлокотнику: – Цели. А она у него есть.
Он немного помолчал, потом дернул лицом и доверительно пожаловался:
– Мы теперь вынуждены допускать возможность и того, что противник получил объем информации, близкий с нами. Наши разведсети на Западе могут быть взяты под такой же контроль, как и их здесь. По срокам все сходится… – Он тяжело вздохнул. – Если считать приезд доверенных оперативников Карлуччи в Ленинград началом серьезной операции ЦРУ по поиску «Сенатора», то, с учетом времени, необходимого на перепроверку, они получили важную информацию весной – тогда же, когда и мы.
Жора прикрыл глаза, пытаясь представить себе возможный масштаб игры, и ощутил ужас, преуспев.
– Кошмар, – выдохнул севшим голосом. Потом резко замотал головой: – Нет, не верю. Все равно не верю.
– Почему? – быстро спросил Юрий Владимирович.
Минцев постучал кончиками пальцев друг о друга, формулируя то неявное ощущение, что оставляло надежду. Катнул желваки на щеках и заговорил:
– В то, что американцы что-то получили от «Сенатора», – верю. Против фактов не попрешь. Да, возможно, весной – было там наблюдением отмечено определенное шевеление резидентуры. Но я не верю в то, что ЦРУ получило или получает равноценный с нами пласт информации.
– Почему? – жадно повторил Андропов. Рассохшееся кресло под ним нервно скрипнуло.
Минцев повел подбородком вбок, потом упрямо насупился:
– Исходя из характера и объема переданной нам информации. «Сенатор» подталкивает нас вперед по всем направлениям. Комплексно! Вот правильное слово – комплексно! – Жора оживился, поймав идею. – Любая узкая цель не требует такой комплексности. Здесь же речь идет скорее о помощи вообще, а не в чем-то конкретном.
– О! – Юрий Владимирович прищелкнул пальцами и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел сквозь Минцева. – Это вы хорошо уловили.
Взгляд его уплыл к окну, и он о чем-то ненадолго задумался, озабоченно при этом помаргивая. Потом лицо Председателя перетянуло неожиданно простодушной улыбкой:
– А я, чтобы оставить себе надежду на лучшее, зашел с другой стороны. Все-таки личность, стоящая за «Сенатором», волей-неволей проступает в полученных текстах. И я глубоко убежден, что это действительно наш, местный, в основе своей – действительно советский человек. Со своими завихрениями, очевидно… – Андропов крутанул кистью какой-то замысловатый жест и поморщился. – Но наш.
– Идеалист? – бросил Жора пробный камень.
– Да! – с неожиданным жаром откликнулся Андропов. – Да, черт возьми! Какой-то теоретик гуманизма! – Это невинное определение вырвалось из него словно грязное ругательство. Потом он мечтательно процедил: – Поставить бы такого на поток, выбирать между плохими и очень плохими вариантами…
В комнате на какое-то время повисло тугое молчание. Потом Андропов проворчал, глядя куда-то вбок:
– Но и худшего варианта все равно исключать нельзя…
Задумчиво похлопал ладонью по подлокотнику. Потом пальцы его, словно отмечая какое-то решение, выбили из полировки решительную дробь. Лицо Андропова дрогнуло, застывая в знакомом по портретам выражении. Он посмотрел на Жору неожиданно остро и перешел на начальственный голос:
– Выяснение характера и объема поступающей в ЦРУ информации является сейчас задачей, в приоритете лишь чуть уступающей собственно поиску «Сенатора». Разведка свое задание получила. Контроль на границе, особенно на финском и норвежском участках, в приграничных районах Прибалтики значительно усилен. Вам же надо подтвердить данные, полученные вчера от этого русиста. И обязательно внедряться в ленинградскую резидентуру ЦРУ – и техническими средствами, и агентурой. Обязательно! Мы должны любой – буквально любой – ценой взять канал связи «Сенатора» с ЦРУ под контроль. Используйте для этого все ресурсы.