В коридорах университета пахнет свежим кофе. Я прохожу через аллею арок, грузно выдыхаю и вихрем врываюсь в аудиторию, где уже расположились мистер Говард, мои сокурсники и их ноутбуки. Шествую к первой парте.
- Мисс Эберди, - довольно протягивает профессор. У него нелепые очки, но я уже во второй раз не считаю их наличие идиотизмом. Что Саймон, что мистер Говард берут тем, что отличаются от остальных. – Вы все-таки нашли время.
- Я всегда его нахожу, – неуклюже сажусь за парту. Одна из девушек – Мэриэлла ОдВольф – отодвигается на край стула, защищая рукой правую сторону ноутбука, будто прямо сейчас я на него накинусь и выброшу в окно. – Продолжайте.
- Что Вы, Эмеральд. Без Вас мы и не думали начинать.
Растягиваю губы в скупой улыбке. Люблю лекции Говарда, но не люблю, когда все на меня пялятся и расширяют и без того широкие глаза. Плевать, что они обо мне думают, но их взгляды мешают сосредоточиться. У профессора широкие, древние брюки, похожие на мусорный мешок. Даже цвет не черный, а слегка черноватый, в каких-то выцветших пятнах. Мистер Говард носит футболки, тяжеленный рюкзак и килобиты информации в своей лысой голове. Обычно он начинает лекции с заявленной темы, а затем сменяет монолог диалогом, упрощая все возникшие сложности с помощью примеров из жизни и доводов специалистов. Наверно, поэтому его семинары – пожалуй, единственное место, где высказываться – не просто нужно, но и хочется.
- Как вы думаете, какая сегодня у нас тема?
- На прошлом семинаре мы разбирали дело Роберта Дерста. – Мэриэлла озадаченно хмурит брови и кивает, будто только что раскрыла строжайший секрет.
- Правильно, но разве это ответ на мой вопрос?
Я хмыкаю, а блондинка обижено поджимает губы. Профессор Говард, погодя пару секунд, обходит стол и останавливается по центру, водрузив руки перед собой. Его глаза изучают нас, будто мы очередной эксперимент помешанного адвоката, запертого в стенах университета, в то время как душа его тянется к маньякам, уликам и правосудию. Затем на его лице отражается хитрая ухмылка, а уголки губ взметают вверх.
- Замолчав, вы проиграли дело, мисс ОдВольф.
- Что? Но…
- Даже если вас загнали в угол, вы должны тарабанить любую несуразицу, причем убежденно, упрямо, заговаривая зубы себе и остальным несчастным, находящимся в зале.
- То есть, искусный адвокат – искусный лжец? – Я смотрю на профессора и лениво вскидываю брови. – Тогда в чем смысл правосудия, если оно строится на обмане?
- Разве я просил вас обманывать?
- Вы просили плести несуразицу.
- А несуразица – синоним лжи?
- Несуразица синоним глупости и ахинеи, - я наклоняюсь чуть ближе к концу парты, чтобы посмотреть преподавателю прямо в глаза. – Говорить ересь, чтобы выиграть?
- Чтобы выиграть что?
- Выиграть дело.
- Дело? – он эмоционально взмахивает руками и решительно приближается ко мне. В аудитории становится тихо: каждый знает этот сумасшедший взгляд. Профессор в курсе того, о чем мы даже и не догадываемся. – Мисс Эберди, вы не спасете клиента, выдумав галиматью и тарабарщину. Это же очевидно.
- Тогда какой прок в несуразице?
- Вы выиграете нечто иное.
- Что? – недоуменно откидываюсь назад. – Что я выиграю с бессмысленного потока речи, не имеющего под собой никакого веса?
- Время.
- То есть?
- Вы выиграете время на то, чтобы придумать нечто “смысленное”. Есть каноны и те фразы, которые обязаны срываться с вашего языка непроизвольно. Рефлекторно! Пока вы диктуете номер статьи и вещаете залу ее содержание, вы не должны думать о пятой строке седьмого пункта. Вы должны заговаривать толпу и шевелить извилинами, спасая себя и своего клиента нелепой тарабарщиной, способной дать вам пару секунд на раздумья и поиск вариантов. Как вам такая несуразица? Вполне сойдет за ход ферзем. Верно?
Вскидываю подбородок.
- А что если присяжные сочтут мою тарабарщину - чистейшим бредом и решат, что я действительно заговариваю им зубы?
- Тогда вам не стоит учиться на моем факультете, мисс Эберди. – Профессор грузно выдыхает и принимается копаться в бумагах, сваленных на столе.
Я внимательно наблюдаю за Говардом, за его хмурым, задумчивым лицом. На самом деле, мне никогда не нравилось взвешивать за и против. Я действую по инерции, несмотря на последствия. Возможно, поэтому у меня столько проблем и неприятностей.
- Вам следует знать, что, - мистер Говард оборачивается и подергивает уголками губ, - существуют всего три вопроса, на которые стоит ответить в ходе судебного процесса. Вы думаете, что пришли копаться в информации, бороться с несправедливостью, искать тех, кто провинился и заслуживает наказания. Нет, - он эмоционально взмахивает руками. – Это чепуха. Вся проблема современных адвокатов состоит в том, что они возомнили себя не тем, кем являются. Мы не ищем убийц, мы не наказываем их. Мы считываем по лицам. Хороший адвокат – хороший психолог. Он говорит то, что люди хотят услышать, и оттого узнает то, что хочет узнать. Он не тратит время на пустую тарабарщину: каждое его слово имеет под собой вес и смысл. И даже заговаривая зубы, - он вдруг смотрит на меня, - он делает это таким образом, что люди не обращают внимания. Итак! – его рука взмахивает вверх, и мы как по команде следуем за ней взглядом. – Три вопроса. Всего три, и только. Кто передо мной сидит. Что ему нужно. И что я смогу ему дать.
- А как же причина? – недоуменно спрашивает парень с последней парты. Его глаза находят безумный взгляд профессора, и тут же спина превращается в крючковатую дугу.
- Что?
- Причина…, почему человек совершил тот или иной поступок…
Говард неожиданно смеется. Протирает руками лицо и говорит:
- Дорогой мистер Империолли, а разве ответив на вопрос – кто передо мной – я не пойму мотивов? Разве узнав, что ему нужно – я не отыщу правду? Причина, - профессор осматривает нас увлеченным взглядом и ударяет ребром ладони по другой руке, - это – не есть сам человек. Узнав «почему», мы не ответим на вопрос – кто? Но нарисовав портрет клиента, мы с легкостью скажет – зачем. Понимаете?
Озадаченные лица однокурсников заставляют меня усмехнуться. Тут же, уловив мой смешок в воздухе, мистер Говард встречается со мной взглядом.
- Эмеральд, - он вскидывает брови, - вы не согласны?
- Возможно.
- С чем именно?
- С тем, что я должна узнать личность человека, чтобы понять его мотивы. Как мне кажется, большинство преступников – скрытые психопаты, в поступках которых нет, и не было ничего странного. Они – обычные люди, у них есть семьи и клумбы, где они упрямо выращивают какую-то дрянь. Лишь иногда удается за что-то зацепиться, ведь вряд ли мы можем сказать, будто каждый маньяк имеет детскую травму или что-то вроде того. Роберт Дерст, например. Идеальный гражданин. Единственное его отклонение – слишком много денег в сейфе центрального Южного Банка. Кто бы сказал, что он ненормальный? Никто. Наверно, только тот сосед, которого он и порубил на мелкие части.
Мистер Говард согласно кивает, а затем вдруг резко сплетает на груди руки.
- Мисс Эберди, предлагаю пари. Если выигрываете вы – ставлю отлично автоматом, если же победа за мной – вам предстоит посещать дополнительные занятия каждую среду и каждую пятницу до конца этого семестра. Согласны?
Я заинтересованно облизываю губы. Мой сосед справа – Рори Аполски, невысокий, кучерявый брюнет с двумя выпирающими зубами – тихо шепчет:
- Не выдумывай, Родди. – У него дергается нижняя губа. – Профессор Говард сотрет тебя в порошок. Заставит посещать дополнительные кружки. Зачем тебе это?
Однако я не слушаю. Выпрямляюсь и на выдохе отрезаю:
- Ну, валяйте.
- Отлично! – аудитория оживляется. Мистер Говард приближается к моей парте, и решительно опирается о ее край широченными ладонями. – Итак, Эмеральд, мы сыграем в игру. Она называется – расскажи обо мне все.
- Интересно.
- Как я понимаю: ваше решение – логическое объяснение. Мое же – интуиция.
- Да.
- Что да? Это ответ? – Профессор ухмыляется. – На какой вопрос?
Я вальяжно пожимаю плечами.
- На любой, мистер Говард, раз отличный адвокат – талантливый болтун.
По аудитории проносится гул и вздохи, а я улыбаюсь, заметив, как лицо профессора вытягивается в изумлении. Он заинтересован не меньше моего. Выставив вперед две руки, он отворачивается и говорит:
- Выбирайте.
Я опускаю взгляд и замечаю две карточки, сжатые в его крючковых пальцах. Туз пик и восьмерка крести. Меня так и тянет к восьмерке, однако я упрямо встряхиваю головой. Что это за цифра, да и что за масть? Восьмерка ничего не значит, а по сравнению с тузом – она просто пустота, бессмыслица. Пика – сильная масть, а туз – высшая карта. Да. Мне по душе такой расклад. Я уверенно киваю.
- Выбрала.
- Точно?
- Да.
- Теперь моя очередь. – Профессор смотрит на две карты несколько секунд, а затем довольно кривит губы. – Что ж, и мое решение сделано. Теперь самое интересное, мисс Эберди. Кто начнет?
- Начнет что? – я недоуменно пожимаю плечами. Тишина в аудитории начинает не на шутку напрягать, а тяжелое дыхание Рори Аполски – бесить. – Я должна назвать вашу карту? Так ведь?
- Вы говорите, что вам необязательно хорошо меня знать, чтобы найти причину тем или иным моим поступкам. Я же видел ваше личное дело и могу делать выводы на основе определенных данных. Осталось только выяснить, кто из нас прав. Готовы? Кто первый?
- Позвольте мне. – Мои губы растягиваются в улыбке, и я легкомысленно откидываю назад хвост, зацепившийся за плечо. – Вы выбрали туз пик, потому что он из себя хотя бы что-то представляет. Он бьет любую карту. Он вершина колоды. А вы – зрелый мужчина. По логике ваш выбор – отражение вашего возраста и опыта. Вы слишком много знаете и слишком много видели, чтобы остановиться на несчастной восьмерке.
Мистер Говард кивает. Приподнимает подбородок и спрашивает у аудитории:
- Все согласны с Эмеральд Эберди? – большинство молчит, однако пара ребят все же решается поднять руки. Я с нетерпением жду правильного ответа, но профессор не думает признаваться. Хватает рядом стоящий стул, со скрипом ставит его напротив и садится так, что наши лица оказываются в зеркальном отражении. – Теперь моя очередь, мисс Эберди. Вы – выбрали туз пик. Верно?
- Почему вы так в этом уверены, профессор?
- Потому что вы, Эмеральд, – сплошное противоречие. Вам кажется, что вы боретесь со всем миром. Но боретесь вы сама с собой. Восьмерка – слишком тухло. Куда красивее и многообещающе выглядит туз, значит, его и надо выбирать! А вам противна сама мысль того, чтобы быть слабой. Отец ушел из семьи, вы выросли самостоятельной и уверенной в том, что обязаны стоять ровно, отвечать резко, отрезать, не задумываясь. Поэтому вам так сложно смириться со своей настоящей природой.
- Настоящей природой? – хмуро вскидываю брови. Мне не нравится, что профессор говорит обо мне, как о грошовом романе. – И что бы это значило?
- То, что восемь крести вам ближе, мисс Эберди. Вам и в радость стать слабой, но вы считаете, что не имеете на это право. – Мистер Говард улыбается. – Я бы с удовольствием попытался разубедить вас в этой глупости. Но вот в чем парадокс, – учитель неаккуратно поправляет очки и встает с места, – кажется, ваша изюминка как раз-таки в вашей борьбе.
В аудитории становится еще тише. Я крепко стискиваю зубы и выдавливаю из себя неискреннюю улыбку. С чего мне бороться с собой? Я точно знаю, чего хочу. Плевать, что этот профессор навыдумывал. Он ошибается.
- Нет, я прав, - будто прочитав мои мысли, восклицает мистер Говард и смотрит на меня через плечо. – Если вы считаете иначе, вы плохо себя знаете.
- Или же вы просто переоцениваете свои возможности.
Ребята в аудитории начинают шуметь, глядят на меня, как на сумасшедшую. А Рори и вовсе едва не дышит. Сжимает в руках уголок тетради и беспощадно мнет его, бросая маленькие клочья на пол. Профессор лишь усмехается.
- Ваша карта туз пик?
- Да. – Вскидываю подбородок. – А ваша?
- Я бы и рад выбрать «вершину» колоды. Но не считаю туз – великой картой. На этот счет у меня с детства сложности. Я писал задом-наперед, чтение начинал с эпилога книги, рисовал фигуры в объеме, и потому восьмерка для меня – не цифра, а знак бесконечности. И, простите, я не удержался. Выбрал то, что мыслям ближе.
Вновь пытаюсь улыбаться. Но выходит так себе. Мистер Говард поправляет нелепый галстук, повязанный поверх футболки, трет нос и смотрит на меня с умилением, словно он только что сообщил ребенку, что волшебства не существует. До волшебства мне дела нет. Но то, что ему удалось меня обойти – горькая правда. Я думала, все мужчины, которым за пятьдесят, стараются подтвердить значимость в любых мелочах, деталях. Опыт, знания – разве это не то, что делает человека самодостаточным? Туз соответствует моему полету мыслей, туз – отражение зрелости. Но, как оказалось, я не учла многих фактов. Например, того, что профессор Говард с детства отрицает все сложное, называя сложным – простое. Бог мой. Какая же чушь. Откидываюсь назад на стуле и вздыхаю:
- Ваша взяла, мистер Говард.
- Еще бы, Эмеральд. – Профессор усмехается и подергивает плечами. – Логика – это, действительно, замечательно. Но она ничто без информации. С помощью логики можно оправдать любое преступление, мисс Эберди; даже любое зло. Потому нам всем так важно подкреплять свои слова доказательствами, а не наспех сделанными выводами.
Он кивает, поворачивается лицом к доске и хватает со стола мел. Мы приступаем к новой теме, однако я все сижу и никак не могу убрать с лица натянутую улыбку. Внутри то и дело пляшет недовольство. Какая-то обида. Почему я не додумалась раньше? Почему вообще не обратила внимания, что это знак бесконечности? Исходя из той же логики, я бы связала математический иероглиф с профессией и отталкивалась от других факторов.
Поправляю пальцами тугой хвост и смотрю в окно. Палящее солнце издевается над верхушками деревьев. Вместо зеленых листьев, там притаились иссушенные рыжеватые останки. По газону плескает вода. Я вдруг решаю, что сразу после этой пары освежусь под струями ледяных капель. И еще мне не помешает освежить мысли.
- Квадрат Декарта – отличный прием для тех, кто не знает, как подступиться к задаче и как ее решить. – Профессор скребет мелом по доске, но я продолжаю праздно пялиться в окно, не обращая на него внимания. Подпираю подбородок рукой и неожиданно понимаю, что кто-то также на меня смотрит. Выпрямляюсь. – Квадрат состоит из четырех вопросов, которые необходимо задать самому себе. Итак, что будет, если это произойдет; что будет, если это не произойдет. – С интересом осматриваю лужайку за блестящей от солнца рамой и вдруг нахожу чью-то тень за четвертым математическим корпусом. Это девушка. Мне не удается разглядеть ее лицо, но я отчетливо вижу, куда повернут ее подбородок. Какого черта она сюда пялится? – Чего не будет, если это произойдет, и чего не будет, если это не произойдет. Уяснили? Похоже на беспредметную околесицу, но на деле отлично работает!
Ребята посмеиваются. Я натыкаюсь на взгляд Рори Аполски и вижу, как он искренне растягивает губы в улыбке. Люди любят семинары Говарда, им нравится, что профессор не пытается говорить с ними заумными фразами и предоставляет шанс каждому сказать то, что он думает. Я хочу вновь вклиниться в работу, однако никак не могу отделаться от чувства, что за мной наблюдают. Приподнимаю голову и опять вижу ее: девушку. Только теперь она стоит не в тени, а на солнце.
- Вот это да.
- Что? – Профессор Говард отворачивается от доски и вскидывает брови. – Вы что-то сказали, мисс Эберди?
- Нет, - покачиваю головой, поджав губы. Вновь бросаю косой взгляд на окно и как-то хрипло добавляю, - ничего.
Преподаватель продолжает лекцию, а я все не могу оторвать глаз от незнакомки, как не стараюсь. На ней красное, короткое платье, оборванное к низу. На голове два неровных хвоста, они падают на ее плечи и отражают яркое солнце, переливаясь и играя со светом. Девушка не просто блондинка. Такое чувство, будто ее волосы выгорели и стали белыми, как снег. Как чистый лист бумаги. Понятия не имею, чего она на меня пялится, но внутри ощущаю странную тревогу, словно в ее взгляде нет ничего хорошего.