У меня комок подкатывает к горлу, когда я слышу все это.
– Ты знала, что это они сделали, и позволила им забрать маму? Как ты могла?
– Я сделала то, что должна была сделать.
Единственным достойным ответом Майре сейчас может быть только моя выработанная годами выдержка. Я не позволяю эмоциям вырваться наружу.
– Ты знаешь, кто убил твою сестру, но ничего не сделала для того, чтобы злодеи за это ответили. Ты продолжаешь работать с Советом и с Невио. Почему? Скажи мне, Майра, что тому причиной?
– Любовь.
Ну конечно: Майра ведь никогда не скрывала, что любит в целом свете лишь одного-единственного человека, ради которого готова на все. Себя саму.
Поэтому Майра время от времени спокойно сидит в своей камере и не открывает замки. Порой ты не можешь говорить, но не потому, что другие тебе не позволяют, а потому что боишься того, что можешь сказать. Ты не доверяешь собственному голосу. Не доверяешь себе самой. И предпочитаешь помалкивать ради собственной безопасности.
Самое удивительное, что я ее прекрасно понимаю: мне бы и самой сейчас хотелось выйти на улицу и закричать во весь голос, рассказать всем и каждому о том, что сотворил Совет. Однако я проявлю благоразумие и не сделаю этого. Потому что тогда может сорваться мой план побега.
Я, ну в точности как Майра, забочусь о собственной безопасности.
Но я хотя бы не уйду Наверх вместе с ней. Я поднимусь сама. Так, как это сделала моя мама.
Никогда не думала, что Майра сможет заменить мне маму или сестру. Но где-то в глубине души я все-таки надеялась, что смогу полюбить тетю. Теперь я понимаю, как глупо было рассчитывать на то, что и она тоже сможет полюбить меня.
Пока ты не умер, всегда есть что терять.
Сама того не ожидая, я задаю Майре еще один, последний вопрос:
– Если ты сирена, то значит ли это, что ты всю жизнь будешь одинока?
– Да, – отвечает Майра.
Она права.
Я всегда была одинока.
Даже когда Бэй еще была здесь, я часто чувствовала себя одинокой.
Чего уж греха таить, даже когда я испытываю симпатию к другому человеку и мне хорошо с ним, какая-то часть меня все равно остается сама по себе. Может быть, правы те люди, которые говорят, что у сирен нет души.
Ведь если у тебя есть душа, значит у тебя есть пара.
Но потом я понимаю, что даже если бы у меня была душа, это вовсе не означало бы, что рядом со мной появился кто-то еще. Просто меня стало бы больше.
Глава 16
– Итак, ты готова выступить сегодня вечером? – спрашивает Альдо.
Я киваю в ответ. После нашего последнего разговора с Майрой я полностью сосредоточилась на подготовке к сегодняшнему вечеру. К зрелищу. К торжеству. Так я называю свое выступление, когда беседую с Тру. Это придает мне сил, делает более похожей на Океанию. Я много тренировалась на дорожках и работала с рыбками и угрями Тру. А еще я, ориентируясь на слепок, сделала орден, хотя, честно говоря, у меня получилось не очень хорошо, я ведь не мастер. Одним словом, я готова на все сто процентов.
Альдо смотрит на бирюзовую ткань у меня в руках.
– Это для твоего костюма?
– Да.
Я потратила несколько монет на покупку этой ткани и заплатила швее, чтобы та пришила ее к моему обрезанному гидрокостюму. Получилось больше похоже на ленты, чем на платье, но в воде они должны сливаться друг с другом, благодаря чему, когда я поплыву, будет казаться, будто я одновременно часть воды и нечто отдельное от нее. Я представляю, что мой костюм – мантия Верховной Жрицы Океании. Мама всегда выходила на кафедру в мантии бирюзового цвета. И точно в такой же мантии мы провожали ее тело из шлюзовой камеры.
Альдо открывает шкафчик, где я собираюсь хранить свой костюм. До работы я уже приходила сюда и оставила кое-какие нужные для сегодняшнего выступления вещи. С минуты на минуту должен подойти Тру с ведрами, полными рыбок и угрей. Думаю, Альдо постарается, чтобы все было в целости и сохранности, но допустить, чтобы кто-то трогал замки или ту единственную рыбку, которая принесет мне ключ, я не могу. Поэтому до самого последнего момента они будут у меня в комнате.
– Толпа сегодня точно соберется приличная, – говорит Альдо. – Игроки просто как с ума сошли. Уже интересовались: что ты придумаешь в следующий раз?
– Там видно будет, – неопределенно отвечаю я.
На Нижнем рынке развешены плакаты с объявлениями о моем сегодняшнем выступлении. Когда я прохожу по торговым рядам, люди начинают меня узнавать. Известность принесет больше денег, но в то же время именно из-за нее я должна действовать как можно быстрее. Внимание людей для меня – реальная угроза.
Но одного без другого не бывает. Сегодня вечером я вернусь на дорожки. А потом на заработанные деньги куплю у Эннио баллон с воздухом и отнесу его домой.
Если мой план сработает, очень скоро у меня будет все, что нужно для побега.
После сегодняшнего вечера останется только ждать, когда кто-нибудь умрет.
К нам подходит Тру с тележкой. Он кивает Альдо и снимает с тележки два ведра. Одно – с рыбкой, ключом и замками – он отдает мне, а второе оставляет себе.
Все это время губы у моего друга плотно сжаты, один раз я уже видела его таким.
– Ну, стало быть, вы готовы? – еще раз уточняет Альдо.
– Да, – говорю я. – Увидимся вечером.
Мы с Тру идем обратно на рынок. Идем молча, и я не уверена, что знаю, о чем он сейчас думает. А потом он берет меня за руку и увлекает за собой в пустую палатку.
– Это тебе, – говорит Тру и подает мне ведро.
Он не улыбается.
– Что-то новенькое придумал? – интересуюсь я.
– Нет. Это не для выступления. Тут пять сотен. Теперь тебе не обязательно участвовать вечером в заплыве.
У меня даже дыхание перехватывает. Он это серьезно? Я опускаюсь на колени и аккуратно снимаю с ведра крышку. Тру не шутил. В ведре пять больших дисков чеканного золота, каждый достоинством в сотню монет.
– Где ты это взял? – спрашиваю я.
– Благодаря твоим заплывам люди стали проявлять огромный интерес к моим рыбкам, – объясняет Тру. – Как говорится, спрос превышает предложение. Но это я отложил специально для тебя, и теперь ты можешь выкупить кольцо. Прямо сейчас. И отменить сегодняшнее выступление.
Я прикидываю в уме: эти деньги, а также те, которые оставила мне Бэй, да плюс еще то, что я успела заработать на дорожках, – сумма получается приличная, я вполне смогу купить баллон с воздухом. Тру прав. Если бы все упиралось в деньги, вполне можно было бы отменить сегодняшнее выступление.
Но мне нужно тренироваться. Необходимо усложнить программу и больше времени провести под водой.
А ведь Тру даже не подозревает, что я делаю все это не ради кольца.
– На эти деньги ты мог бы купить палатку на рынке, – говорю я. – Или запастись материалами для производства рыбок.
– Я хочу, чтобы ты их взяла. Пожалуйста.
– Почему ты это делаешь? Мы же все как следует заранее просчитали и убедились: никакого риска нет.
– А что, если случится нечто непредвиденное? Вдруг слишком много угрей тебя ужалят? Или замки подведут, а я вовремя не успею прийти тебе на подмогу?
– У нас все получится, – говорю я.
Свет пробивается через жалюзи, как бы я хотела, чтобы это был свет с поверхности океана.
А еще я бы очень хотела рассказать Тру правду о том, что должна сбежать из Атлантии. И было бы здорово заговорить с ним своим настоящим голосом. Но я помню, какое было лицо у Джастуса в храме в тот день, когда ушла Бэй. Я не могу открыться Тру. Не хочу, чтобы он смотрел на меня другими глазами.
– Ты не можешь знать наверняка, – возражает он.
– Я знаю.
– Неужели ты все равно поплывешь? – удивляется Тру. – Даже сейчас, когда деньги больше не проблема?
– Да.
– Рио, – говорит Тру.
Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах злость и боль; присущие моему другу оптимизм и смешливость исчезли без следа. Он хочет что-то сказать мне и в то же время отчаянно борется с этим желанием. Что бы это ни было, Тру знает: его слова могут что-то серьезно изменить или даже вообще все погубить.
– Что такое? – спрашиваю я. – Ты что-то хотел мне сказать, Тру? Я слушаю тебя. – Я произношу это шепотом, потому что если заговорю сейчас громче, то выдам себя.
Тру в ответ лишь качает головой и опускается на колени. Я тоже опускаюсь на колени рядом с ним, а он проводит пальцами по монетам в ведре. Я доверяю его рукам. Доверяю его сердцу. Я хочу, чтобы он ко мне прикоснулся. Тру опасен для меня.
Он слишком много знает. Никто не знает меня так хорошо, как он, потому что близкие оставили меня. Сначала мама, а потом Бэй.
– Извини, но я не собираюсь менять свои планы, – говорю я и стараюсь, чтобы мой голос звучал как обычно, то есть равнодушно и неискренне.
Это причиняет боль нам обоим.
Я знала, что так будет.
– А я не собираюсь в этом участвовать, – заявляет Тру. – Не стану объявлять тебя сегодня. Но ты можешь все забрать, Рио. Замки и ключи. Рыбок и угрей. И монеты тоже.
– Спасибо. Ты будешь на трибуне?
Я хочу увидеть его еще один раз. Ничего в своей жизни я не хотела так сильно, если не считать желания найти сестру и сбежать Наверх. Это трудно выразить словами.
– Я не собираюсь в этом участвовать, – повторяет Тру.
– Ты уже в этом участвуешь, – говорю я.
– К сожалению. – И с этими словами Тру разворачивается и уходит. Он уходит быстро, потому что идет налегке. Он все оставил мне.
На меня падают полоски света, а я стою и отчаянно душу в себе слезы. Плакать опасно. Слезы о многом могут рассказать. У меня есть все, что мне нужно: рыбки и замки, костюм и ключ. У меня есть орден. И у меня есть деньги: в ведре монеты Тру, а в сумке с кислородной маской – остальные.
Я потрачу их прямо сейчас. Куплю баллон с воздухом и отнесу его в свою комнату при храме. И все – я готова к побегу, останется только подождать, когда кто-нибудь умрет.
Я понимаю, что это неправильно, но все равно надеюсь, что ждать придется недолго.
Меня больше ничего не держит в Атлантии.
Когда я передаю Эннио слова Майры и называю имя Аши, он бледнеет и молча достает баллон с воздухом. Баллон тяжелый, с виду из старинного железа. Эннио аккуратно заматывает баллон в кусок ткани, так чтобы он был похож на большой куль, но при этом не привлекал бы излишнего внимания.
– Работает точно так же, как кислородные маски на учениях, – объясняет Эннио. – Ты же знаешь, как с ними обращаться. Надеваешь маску и дышишь. Только с баллоном дышать можно гораздо дольше. И воздух в баллоне сжатый, рассчитан на всплытие с большой глубины.
– Откуда ты об этом знаешь, – спрашиваю я, – если еще никому не удавалось выбраться на поверхность?
– Я нашел старый склад с воздухом, – говорит Эннио. – Еще тех времен, когда строили Атлантию. Иногда строителям приходилось работать за стенами города и подниматься обратно.
Баллон слишком старый, чтобы гарантировать безопасное всплытие. И говорить в маске тоже будет сложно. Воды уж точно наглотаюсь.
Может, я задумала невозможное? Сошла с ума?
Я никогда не знала, правда ли то, что обо мне говорят: действительно ли я забитая, или странная, или просто принадлежу к другому миру. Но когда я доберусь Наверх, то наконец-то стану собой.
Я надеялась на это всю свою жизнь.
– А теперь иди, – напутствует меня Эннио, – и не возвращайся обратно.
Он говорит это по-доброму, как будто действительно желает мне выбраться на поверхность живой. Мне больше нечего ему сказать, и я ухожу, не попрощавшись. По дороге с рынка я, с тяжелым свертком за спиной, прохожу мимо палатки Кары и вижу множество зевак, которые собрались посмотреть на кольцо моей мамы.
Несмотря ни на что, Океания еще способна привлекать толпы людей.
Надеюсь, сегодня вечером и у меня тоже это получится.
У себя в комнате я прячу баллон с воздухом, рыбку, замки и оставшиеся деньги. Сегодня я заработаю еще больше, но я собираюсь все отдать Тру. Он столько всего для меня сделал, и нужно его отблагодарить: пусть купит себе побольше материалов для работы и палатку на Нижнем рынке. Может быть, когда-нибудь, на досуге, когда ему больше не нужно будет мне помогать, Тру сконструирует механических летучих мышей. Хотела бы я это увидеть.
Я смотрю на раковины Бэй и Майры, но подавляю искушение приложить к уху одну и задать вопрос в другую. Я решила, что впредь буду доверять только Тру и себе самой, и не хочу, чтобы хоть малейшее сомнение закралось ко мне в душу.
Пока я еду на гондоле на работу, дыхание Атлантии давит на меня со всех сторон: оно становится все громче и громче, но, кажется, никто, кроме меня, этого не замечает.
А когда я прохожу на рабочее место, дыхание города переходит в крик.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не зажать уши ладонями. И снова никто ничего не замечает. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что Бьен внимательно за мной наблюдает. Она тоже это слышит?
Почему Атлантия кричит? Или это сирены? Майра сводит меня с ума? Она говорила, что хочет помочь мне, но не станет делать это вопреки моей воле. Может, тетушка передумала и решила сломить меня?
А потом все вдруг разом смотрят наверх, а некоторые даже затыкают уши. Но дело не в крике, люди реагируют на другой звук. Пронзительный свист заполняет коридоры и нашу рабочую комнату. Это сигнал учебной тревоги.
Все тянутся за кислородными масками, и я тоже, но вот только маски-то у меня и нет.
За последнее время столько всего произошло – я готовилась к выступлению, Тру отдал мне свои деньги, я купила баллон с воздухом – одним словом, я забыла взять маску на работу, оставила дома с остальными вещами.
Я и раньше не всегда носила ее с собой – как и остальные жители Атлантии, – но впервые оплошала во время учебной тревоги. Теперь мне, конечно, объявят выговор или наложат какое-нибудь более серьезное взыскание. Я тихонько чертыхаюсь себе под нос. Надо же, решили устроить учения именно сегодня, ни раньше ни позже. Вот только этого мне еще не хватало для полного счастья.
Бьен натягивает маску, все остальные тоже. Я слышу, как окружающие начинают вдыхать кислород. Девушка, которая стоит рядышком, перед тем как надеть маску, передергивает плечами и говорит своей подруге:
– Ненавижу все это.
Потом она замечает меня и спрашивает:
– А где твоя маска?
– Дома забыла, – отвечаю я.
– Ай-ай-ай, – качает головой девушка. – Хорошо еще, что это учебная тревога, а то бы ты погибла.
Знаю. Я теряю чувство времени. Но нет худа без добра: теперь свист, по крайней мере, заглушает крики в стенах.
Кажется, сегодня я единственная в «Комнате океана» забыла взять с собой кислородную маску. Наверное, вода за портальной дверью постоянно напоминает работникам о том, как близки мы к тому, чтобы остаться без воздуха.
Видимо, порядок действий в случае тревоги предписывает всем собраться в «Комнате неба». Потому что именно сюда все и устремляются. Меня это радует. Я высматриваю Элинор и подхожу к ней.
Тут в комнату вбегает Джосайя, уже в маске. Он оглядывает присутствующих и останавливает взгляд на мне.
– Мне нужна запасная маска, – говорю я.
Джосайя кивает. Мы хоть и должны носить маски с собой, в каждом учреждении всегда имеется несколько запасных. Джосайя выходит из комнаты.
Странно стоять тут просто так, но, вообще-то, мне так больше нравится. Не надо притворяться, что дышу воздухом. И еще забавно слышать, как работники переговариваются друг с другом. Из-за масок у них такие монотонные, искусственные голоса. Мне всегда было интересно: мой голос тоже так звучит для окружающих?
Спустя несколько минут дверь распахивается, и в комнату возвращается Джосайя.
– Не нашел ни одной, – говорит он. – В кладовке пусто. Прямо ума не приложу, что теперь делать.
– Ничего страшного, – успокаиваю его я. – Я сама виновата.
Джосайя смотрит на меня, в глазах у него страх и тревога. И что он так разволновался из-за какой-то несчастной маски?
Я понимаю, в чем дело, за секунду до того, как смолкает свист и к нам через динамики обращается какая-то сирена, абсолютно точно не Майра.