- Черт побери, что за... - начал стражник, стоявший рядом со мной, но в тот же миг откуда-то сверху на его голову с ледяным свистом обрушилась сияющая молния. Он упал, вытаращив от изумления глаза и схватившись за разрезанное горло.
Я вскинула глаза. Всадник с окровавленной шпагой в руках смотрел прямо на меня. Его лицо от подбородка до самых глаз было завязано темным платком.
- Скорее, - негромко сказал он. - Давай руку...
Я заколебалась. Разумеется, он хотел спасти меня, и рисковал собственной жизнью, но его цели были мне непонятны. К тому же за свою жизнь я научилась бояться мужчин... Между тем к нам уже бежали остальные солдаты, и всадник рявкнул, теряя терпение:
- Дьявол тебя побери, быстрее!
Я нерешительно протянула руку, и он дернул меня вверх. Я вскрикнула и кое-как вскарабкалась в седло позади него.
- Держись крепче! - выдохнул он и пришпорил коня. Вцепившись в его плащ, я с ужасом смотрела на окружающих нас солдат. Зазвенела сталь, толпа заволновалась, предвкушая новое зрелище. Шпага в руке незнакомца плясала безумный танец, прокладывая путь через гущу стоящих на пути стражников. Конь, видимо, привычный к битве, без колебаний бил людей копытами, так что вскоре дорога перед нами расчистилась. Кто-то позади выкрикнул команду, и у моего уха просвистело.
- Проклятье, арбалетчики... - Всадник быстро обернулся. - Пригнись!
Он направил коня в ближайший проулок, едва избежав очередного выстрела. Здесь, в тесноте почти смыкающихся домов, всадник едва мог проехать, и наши ноги цеплялись за шершавые камни стен. Мы сделали пару поворотов и выбрались на пустынную улочку.
- Нам повезло, - вполголоса проговорил мой спаситель, остановив коня и прислушиваясь к дальним крикам с площади. - Если будет везти дальше, через полчаса будем в безопасности.
- Кто вы? - решилась я спросить, особо не надеясь на ответ.
- Если нас схватят, это не будет иметь значения, - усмехнулся он через повязку. - А нет ― познакомимся позже.
Тонкая рука в перчатке сжала поводья, и конь полетел галопом, так что я мертвой хваткой вцепилась в незнакомца, чтобы не свалиться.
На наше счастье, городские ворота были открыты. Мой спаситель велел мне пригнуться как можно ниже и обхватить его за талию, а затем накрыл меня своим тяжелым шерстяным плащом. Сам он надвинул капюшон на лицо и пустил коня шагом. Должно быть, нам удалось обмануть бдительность стражников у ворот, потому что нас не остановили.
Мы очутились на дороге, разбитой колесами телег и лошадиными копытами, а теперь, после снегопада, и вовсе превратившейся в бурую кашу: грязь была единственным зрелищем, которым я могла любоваться, пока незнакомец не откинул с моей спины полу плаща.
- Можешь больше не прятаться, - разрешил он. Взгляд его серых внимательных глаз из-под длинных ресниц скользнул по моим босым покрасневшим ногам. - Впрочем, если хочешь, укройся плащом, так будет теплее.
Только теперь, чудом избежав смерти и осознав, что спаслась, я ощутила злой декабрьский ветер, забирающийся под грубое сукно надетого на мне балахона. Сердце отчаянно колотилось, а зубы выбивали дробь от холода и возбуждения.
- Куда мы поедем?
- Доверься мне, Лаура.
Он знал мое имя! От неожиданности я прикусила язык. Подозрения и страхи зашевелились в моей душе, но я отогнала их прочь: ведь этот человек вырвал меня из рук палачей не для того, чтобы тут же убить. Вряд ли ему также пришло бы в голову рисковать своей жизнью, чтобы заполучить мое тело. Несомненно, такой благородный синьор мог бы найти себе красавицу, если уж не из знатного рода, то пусть за деньги...
Пока я размышляла, мы ехали по дороге. Набросив на плечи подол плаща незнакомца, я сама незаметно для себя прижалась к его спине. У него была тонкая талия и довольно хрупкая фигура, и хотя я так и не видела его лица, мне показалось, что он совсем молод, вряд ли старше меня самой. Встречные путники с интересом поглядывали на нас; вскоре я начала догадываться о причине их любопытства: хорошо одетый господин на боевом коне и босоногая оборванка за его спиной, кутающаяся в его плащ, - такое встретишь не часто. Должно быть, мой спаситель тоже это понял и вскоре свернул с тракта в небольшую буковую рощу. Ехать стало гораздо приятнее ― ветер шумел в безлистных кронах, а внизу было совсем тихо, и копыта коня мягко ступали по опавшей листве с бурыми перышками опавших сладких орешков.
Я прижалась щекой к теплой спине незнакомца и почти задремала. Он не пытался говорить со мной и ничего не делал, лишь слегка направлял коня, ослабив поводья. Наконец он пошевелился и поддержал меня, когда я, полусонная, едва не сползла вниз.
- Мы приехали, дитя.
Открыв глаза, я с недоумением оглядела высящиеся перед нами высокие стены. Массивные темные деревянные ворота были заперты, лишь небольшая калитка открыта настежь, впуская гостей. Сразу за ней виднелся широкий двор, окруженный добротными каменными постройками. Судя по всему, это был какой-то замок, но в его обстановке было что-то неправильное, и я никак не могла понять, что именно.
Возле калитки стояла женщина в черной накидке, ее голову под капюшоном покрывал платок. Она поклонилась, когда мой спутник бросил ей поводья.
Незнакомец поддержал меня, помогая спешиться, и я, охнув, тут же оперлась на его руку. Мои истерзанные озябшие ноги отказывались повиноваться.
- Простите меня, монсеньор... - пролепетала я, но он коротко усмехнулся и, подозвав еще одну женщину, одетую так же, как первая, велел ей помочь мне идти.
Меня провели в длинное двухэтажное здание и оставили в просто обставленной, но уютной комнате с покрытым камышом полом. В закопченном камине весело потрескивали дрова, и красноватые отблески пламени освещали крепкий стол с двумя стульями, книжные полки, окованный медью сундук и узкую кровать.
Сопровождавшая меня женщина о чем-то пошепталась с моим спасителем в дверях и подошла ко мне.
- Бедняжка, что тебе довелось пережить... Сейчас тебе приготовят ванну и теплую одежду, а потом тебе нужно будет поесть и отдохнуть. Теперь ты в безопасности.
Она улыбнулась и откинула за спину капюшон своей черной накидки. Седые волосы, аккуратно забранные под платок, обрамляли ее полноватое лицо с добрыми морщинками у глаз.
- Что это за место и кто его хозяин? - спросила я.
Она улыбнулась.
- Это монастырь Санта-Джулия, а его единственный хозяин ― Господь.
- Монастырь?
- Ты должна была и сама догадаться, дитя.
Я подумала, что монастырь, пожалуй, и вправду был для меня теперь хорошим убежищем. Кем бы ни был спасший меня синьор, я должна была благодарить его за такую заботу. В окрестностях Монтичелли, как мне было известно, находился небольшой монастырь, о нем стали говорить лишь недавно, когда прошел слух, что там могла укрыться пропавшая дочь графа Висконти. Я не запомнила его названия, а потому не знала, в том ли монастыре я теперь нахожусь.
- Скажите... а тот синьор, который меня привез... - я замялась. - Кто он?
- Не знаю, о ком ты говоришь. - Она строго посмотрела на меня и покачала головой. - Ну, довольно, идем со мной, не то ты уснешь прямо здесь.
Горячая ванна оказалась настоящим блаженством. Мне было уже все равно, станет ли монастырь моим домом и придется ли мне принять обет: за удовольствие понежиться в теплой воде я готова была отдать все на свете. Две монахини растирали мое размякшее тело пеньковыми мочалками и белой глиной, а потом принесли мне чистую одежду ― длинную льняную рубашку с кожаным поясом, черную шерстяную накидку, теплые чулки и кожаные башмаки на толстой подошве, оказавшиеся мне немного великоватыми. Пожилая женщина по имени Роза, с которой я уже успела познакомиться, расчесала мне волосы и убрала их под белый чепец.
Затем меня отвели в ту же комнату с камином и накормили овощным супом, жареной рыбой, свежим ароматным хлебом с маслом и сыром. Надо ли говорить, что я была совершенно счастлива! Разомлев после сытного обеда, я разделась, оставшись в одной рубашке, и устроилась на кровати. Едва закрыв глаза, я провалилась в сон.
Мне снилась тюрьма в Кортемаджоре, одноглазый палач Джино, грязное лицо Софии с дорожками высохших слез на щеках, крысы, бегающие по гнилой соломе... Мне снова читали обвинение, и равнодушный голос падре Остеллати говорил о проклятии. Я пыталась возражать, но только беззвучно открывала рот, и Джино смеялся, кривя в улыбке щербатый рот.
- Нет, - шептала я, чувствуя, как голову сжимают невидимые тиски. - Нет...
Мои ноги стояли в огне, пламя пожирало их, и кожа чернела и сморщивалась, обнажая плоть и белые кости, а Бог смотрел с неба, оставаясь невидимым, но осязаемым, и Его присутствие наполняло мою душу неизбывным ужасом. Слова молитв были забыты. Небо стало кровавым, его жар превратился в жар летящих языков пламени... Мое тело текло, как вода, кипя и сгорая без остатка, освобождая разум для вечных страданий, в сравнении с которыми любые земные пытки были ничто.
- Боже, помоги мне!..
Прохлада коснулась моего разгоряченного лба, мягко прогоняя неистовое пламя. Это был всего лишь сон. С гулко колотящимся сердцем я открыла глаза. Передо мной сидела женщина, лицо которой показалось мне смутно знакомым. Белая шапочка скрывала ее волосы, серые глаза смотрели на меня прямо и проницательно. Узкая ладонь погладила мой лоб, затем пальцы мягко скользнули по щеке.
- Тебе приснился кошмар, - ее губы тронула улыбка, и я вдруг вспомнила, где видела ее: это была та самая женщина, которую инквизитор Ринери называл баронессой. - Все позади, Лаура, пока ты здесь, тебя никто не тронет.
- Вы... - пролепетала я, не находя слов.
- Синьор Ринери оказался несговорчив, а кардиналу Сан-Северино было не до моих просьб. Пришлось действовать по-другому, но, в конце концов, дело того стоило, как ты думаешь?
Ее слова рассмешили меня.
- Вы серьезно верили, что кардинал снизойдет до безродной еретички? Для таких, как я, лишь один путь спасения ― очистительный огонь.
Она покачала головой.
- Жизнь дается для размышлений и труда, Лаура. Очистительный огонь ― не спасение, а способ избавиться от тех, кто навсегда похоронил свою душу во мраке.
Я содрогнулась.
- Но София...
- Вторая девушка, которую казнили вчера? - Я кивнула, и она нахмурилась. - Я могла бы помочь ей, но увезти ее было невозможно. Во время пытки ей перебили ноги...
- Тот человек, который меня спас, - начала я, - ведь он был не один? Его сообщники могли освободить всех.
Женщина жестко усмехнулась.
- Ты видела его сообщников?
- Нет, но... - Я вспомнила толпу на площади и две дюжины солдат гонфалоньера и подумала, что в одиночку на такой отчаянный поступок решился бы только безумец. - Вы не скажете мне, кто он?
- В свое время, Лаура.
Я заколебалась.
- Ну а вы? Как мне называть вас... баронесса?
Она мягко улыбнулась и погладила меня по щеке.
- У тебя хорошая память. Но я не баронесса. Мое имя Констанца.
- Констанца Висконти? - изумленно выпалила я, не сдержавшись.
- Что еще тебе известно обо мне?
- Вы... дочь кондотьера Галеаццо Висконти. Говорили, что вы убежали от жениха в монастырь, - я запнулась, - потому что он был с вами жесток.
Она засмеялась, и на ее щеках заиграли нежные ямочки.
- Ты сплетница. Кто рассказал тебе эту ерунду?
- Не помню. Так говорили в Кортемаджоре...
Я не стала добавлять, что в городе также поговаривали, что Констанца была взбалмошной распутницей, а в монастыре укрылась, чтобы без помех предаваться самым грязным порокам. Впрочем, мое мнение о ней было иным.
- Забудь все, о чем судачили болтуны в твоем городишке. Ты не должна называть меня титулами, которых я больше не ношу. Я нахожусь здесь по велению сердца, а не из-за страха перед женихом.
- Но я слышала, что Франческо Сфорца...
- У него своя жизнь, Лаура, у меня своя. Ora et labora ― ты знаешь, что это?
- Молись и работай, - прошептала я. - Вы вступили в орден?
Она спокойно кивнула.
- Называй меня Констанца. У тебя есть время для размышлений, молитвы и труда. Я не призываю тебя принять обет, но если тебе некуда пойти, останься здесь.
Мое сердце захлестнула благодарность. Я готова была целовать ее руки, благословлять ее имя. Она не желала мне зла, ничего от меня не требовала. Пусть ее заступничество перед архиепископом и кардиналом ничего не решило, но ведь ей я была отчасти обязана своим спасением. Она совсем не походила на надменную аристократку, какой представляла ее молва. Белая накидка цистерцианского ордена удивительным образом делала ее недосягаемо чистой и мудрой.
- Констанца...
- Если тебе что-нибудь понадобится, скажи сестрам. Я присмотрю за тем, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Как ты себя чувствуешь?
- Так хорошо мне не было уже давно. Спасибо вам...
Она мягко улыбнулась и встала.
- Мне хотелось бы, чтобы ты помогала мне, Лаура.
- Все, что вы скажете.
- Отдыхай. Мы поговорим об этом чуть позже. Навести меня, когда будешь готова.
Констанца вышла, оставив меня в радостном смятении. Я решила, что постараюсь узнать о ней как можно больше, хотя бы для того, чтобы иметь возможность отблагодарить ее за все, что она сделала для меня.
Почти весь остаток дня и ночь я проспала, а наутро отправилась знакомиться с местом, которое отныне должно было стать мне домом. Монастырь оказался небольшим, с конюшнями, скотным двором и курятником. Главный собор и колокольня были без затей сложены из белого камня; медный колокол звонил четыре раза в день, на молитву и к ужину. Атриум внутреннего дворика с бассейном окружали помещения кухни, часовни, гостевых покоев епископа (где меня и разместили в первый день по настоянию Констанцы) и дормитория, здесь же был маленький уютный апельсиновый сад. Монахинь было, как я узнала, всего девятнадцать. В монастыре следовали уставу бенедиктинского ордена, но одежда Констанцы показалась мне не похожей на облачения бенедиктинок. Когда я спросила об этом Розу, она кивнула:
- Это цистерцианский монастырь, дорогая. Ты когда-нибудь раньше видела бенедиктинских монахинь? Они ходят с непокрытой головой, живут в миру и даже заводят себе любовников!
Я изумленно вскинула брови.
- Но ведь обет запрещает им...
- Кого это останавливает? Ты, должно быть, совсем мало знаешь об этом. Устав святого Бенедикта уже не так почитается, как в былые времена. Настоятельницы подают пример сестрам, сожительствуя со священниками и простыми монахами! А если об их проделках становится известно архиепископу, они находят способ заставить его смотреть на это сквозь пальцы... В тех монастырях веселая жизнь, но души развратниц давно отданы сатане.
- Я и не знала, что такое бывает.
- Много чего ты не знала. А почему, думаешь, здесь, в Санта-Джулия, так мало сестер? Потому что не каждая женщина готова посвятить себя Богу.
- А ты?
Она сурово посмотрела на меня.
- Я всю жизнь отдала своим сыновьям. Старшего из них убил Джакомо Тосканелли... Мой Лоренцо служил у него егерем, и в тот злополучный день на охоте граф промахнулся, выстрелив в оленя. Он был в ярости, и следующий выстрел пришелся в сердце Лоренцо... - Она заплакала и торопливо вытерла глаза рукой. - Ему было всего двадцать шесть лет, моему бедному мальчику... А потом мой младший сын, Антонио, выгнал меня из дома. Так случилось, что он привел женщину и заявил, что двоим бабам в нашем доме не место. Когда я попыталась возразить, он избил меня, а потом вытолкнул за дверь и велел убираться, потому что я ему надоела со своими советами... Мне было некуда идти.
Я потрясенно молчала. Раньше Роза казалась мне простой и спокойной женщиной, но оказывается, ей пришлось пережить так много, что хватило бы на несколько жизней.
- Монастырь стал мне домом, - продолжала она. - Я работаю, это помогает мне забыть о прошлом. Когда я думаю о своем сыне, выгнавшем меня, я молюсь за него, потому что есть воздаяние за зло. Мне не нужны мужчины, моя жизнь скоро кончится, а здесь я нашла покой.