Шестым чувством он понял, что речь шла о его дочери.
— И много там ее вещей? — ответил другой голос, принадлежавший явно человеку пожилому.
— Полная комната. Одежда, техника. Видики, шмидики… Она ведь здесь практически жила. Что нам с ними делать?
— Что, что? Выкинуть надо ко всем чертям, зачем нам лишний шум? Собери все в несколько мешков, отвези в лес, облей бензином и сожги.
— Что, все сжечь? — В голосе молодого человека послышалось недоверие.
— Не хочу знать, куда ты это денешь. Себе забери, своим девушкам раздай, любовнице подари, мне все равно. Я не хочу, чтобы ее шмотки оставались в доме.
— А что делать, если она вдруг выйдет? Ведь она тогда приедет сюда за своими вещами…
— Не бойся, не выйдет.
— А вдруг?..
— Слишком много вопросов задаешь, мальчик. Кажется, я все ясно сказал?
— Да, ясно.
— Чтоб завтра в комнате никаких следов от этой Лены не осталось, ты понял?
— Понял, дядя Акоп. А если ее родственники придут за вещами, что мне говорить?
— Говори, что никакой Лены ты не знаешь, в глаза не видел и что здесь она никогда не жила. Ты понял все или еще вопросы будут?
— Извини, я все понял.
К ногам Бирюкова спланировали, как кометы, два непогашенных окурка. Наверху хлопнула дверь.
«Кажись, пора выбираться», — благоразумно подумал он.
Тем же путем вернулся к забору, благополучно перелез на другую сторону, отряхнул со спортивных брюк прилипшую грязь и травинки.
Шурин даже вздрогнул от неожиданности, когда Бирюков дернул на себя ручку дверцы в машине.
— Ты уже? — обрадовался он, открывая машину. — А я сижу паникую. Думаю, что Люське твоей скажу, если тебя вдруг замели. Ну что там? Был у них в доме?
Бирюков молча кивнул.
— Что-нибудь узнал?
— Поехали, — усталым голосом попросил Бирюков. — По дороге все расскажу.
3
Густой сигаретный дым скапливался под потолком плотным грозовым облаком. Часть облака рассеивалась при соприкосновении с решеткой вентиляционной отдушины, покрытой жирным слоем сажи и паутины, но большая и лучшая его часть плавно огибала дверной косяк и выплывала из кабинета дежурного в коридор.
— Слухи ходят, нас сокращать собираются, — нарушил тишину дежурный капитан. — До Нового года не протянем.
Помощник дежурного сержант Семушкин утвердительно кивнул, мысленно соглашаясь со старшим, и выпустил в атмосферу следующую порцию сизого табачного дыма.
— Нигде в Европе вытрезвителей нету, — сказал он. — Считается нарушением прав человека — насильно оказывать медицинские услуги населению.
Врач медвытрезвителя Петя Трофимов поежился. Разговоры о скором и неотвратимом сокращении всегда приводили его в крайнюю степень уныния, несмотря на то что сама по себе работа в вытрезвителе вызывала у него глубокое отвращение. Более того — он стеснялся отвечать на вопросы знакомых о месте работы. Что это такое — врач в вытрезвиловке? Ну больница, ну медицинская фирма, ну, на худой конец, поликлиника. А это? Тьфу, да и только!
— Права человека тут ни при чем, — с пониманием дела заявил капитан. — Не окупаемся мы.
— А пьяных куда девать? — уныло спросил Петя.
— А никуда. Пускай у начальства голова болит. Мне все равно — под заборами они валяются, на скамейках дрыхнут, песни по ночам горланят… Мне скоро на пенсию.
Произнеся это, капитан замолчал и принялся ковырять пальцем в зубах.
«Тьфу ты! — стараясь не смотреть на капитана, мысленно злился Петя. — Козел старый. Вечно настроение испортит, а самому хоть бы хны».
Обнаружив новые неисправности в своем стоматологическом аппарате, капитан любил повернуться к Пете (как к врачу!), распахнуть рот как можно шире и, тыча пальцем в поломанные мосты и расшатавшиеся коронки, говорить с ним о зубных проблемах.
Чтобы лишить капитана на этот раз возможности продемонстрировать содержимое своего рта, Петя сделал вид, что осматривает лежащего связанным на полу пьяного мужика. Забулдыга спал, пускал во сне пузыри и ухмылялся. Петя наклонился к нему, проверил пульс на обеих руках, осмотрел повязки, не сильно ли они зажаты.
Мужик вдруг беспокойно зашевелился, заерзал, что-то промычал сквозь сон, и из-под него потекла по полу лужа.
— Вше-таки обошшалшя, шкошина, — засунув палец в рот и планомерно расшатывая свои мосты, изрек дежурный.
— Говорил, в камере его надо закрыть, — возмутился Семушкин.
— Швяшоного не полошэно, — ответил капитан.
Вынув палец изо рта, он обтер его о полу кителя.
— Связанный должен находиться под наблюдением, — добавил он уже нормальным голосом.
Семушкин ничего не ответил, затушил окурок в горшке с чахлым растением трудноопределяемого вида и полез за новой сигаретой.
Петя принес этот цветок из дому и очень переживал, что Семушкин повадился использовать гераньку вместо пепельницы, но долгий опыт общения с сержантом показывал Пете всю бесполезность увещеваний, поэтому он только вздохнул и отвернулся.
— Мне говорили, что от пепла никакого вреда растению нет, — сказал Семушкин, словно прочитав Петины мысли. — От него цветы растут еще лучше. Как от удобрения. Пепел вообще штука полезная. Мой дед, например, рассказывал, что он пеплом раны присыпал во время войны. А еще говорят, что на Западе пепел принимают в аптеках, двести долларов за килограмм.
— Твоя мама, наверное, пепел тоннами сдавала, когда беременная была, — буркнул Петя, но Семушкин не обиделся — наверное, не понял намека.
— Так что, Трофимов, можешь искать себе другую работу, — снова завел свою волынку капитан. — Мы — фирма ненадежная. Вот поработаем еще пару месяцев, и закроют. Мне-то что? Мне все равно на пенсию… А ты бы подыскивал пока что-нибудь подходящее, пока не поздно.
Дежурный поднялся, чтобы вытряхнуть из яйцеобразного заварного ситечка старую заварку, но крышка ситечка никак не поддавалась, как ни старался капитан ее сковырнуть.
— Дайте сюда! — раздраженно сказал Петя, забирая у дежурного ситечко.
Он повернул крышку ситечка по оси так, чтобы выступ на верхней половинке попал в специальное углубление на нижней. Крышка ситечка легко отскочила.
— Во, блин! — искренне удивился капитан, следя за Петиными манипуляциями. — Далеко пойдешь!
Пока дежурный заваривал чай, Петя сполоснул над раковиной стаканы.
— Цветок свой полей, что-то он привял, — посоветовал капитан.
— Это от дыма, — ответил Петя, — и пепла твоего хваленого.
Усевшись, он и сам задымил сигаретой за компанию, хотя дома, в обычной жизни, никогда не курил.
Семушкин задремал, сидя на стуле. Дежурный достал из «дипломата» целлофановый кулек с бутербродами, налил в свой стакан чаю и принялся обедать.
— Бери, угощайся, — с набитым ртом сказал он, придвигая поближе к Пете бутерброды с маслом и сыром, но Петя, как ни был голоден, предпочел воздержаться.
Ему портило аппетит живое воспоминание о желтых прокуренных капитанских челюстях.
— Голодай, интеллигент, — пожал плечами дежурный, с аппетитом уминая кусок за куском. Слово «интеллигент» он произнес с украинским акцентом, что еще больше должно было показать его дистанцированность от означенной социальной группы.
Петя вытащил из своей заначки книгу, открыл на заложенной странице и попытался углубиться в чтение.
— Что читаешь? — спросил капитан.
Не дожидаясь ответа, он перегнулся через стол и принялся рассматривать обложку.
— Достоевский, «Идиот», — прочитал он по складам. — М-да… Я вот, когда еще надзирателем в КПЗ был, всю библиотеку отдела прочитал. Особенно мне раздел военно-патриотической книги нравился. Я и теперь помню всю войну, все сражения, где, что, когда, кто командовал. Я когда в школу милиции поступал, историю на пять сдал один из всей группы… А ты всякую херню читаешь, — заключил он, почесывая зад.
— Херню, Иван Николаевич, — подтвердил Петя, не отрывая глаз от страницы. — Я хороших книг не люблю.
На некоторое время в кабинете воцарилась тишина. Первым соскучился капитан.
— Доктор, — начал он новую тему, — вот ты мне скажи, отчего у меня задница чешется? Даже на людях уже неудобно. И жена тоже ругается. Я ей спать мешаю, ночью чешусь. И перед людьми ей стыдно, говорит, вечно я перед кем-нибудь зад почешу.
«Глисты», — подумал про себя Петя, но вслух поинтересовался, нет ли у капитана еще каких-нибудь жалоб.
Но дежурного ничто больше в своем организме не беспокоило.
— К проктологу сходите, а пока ванны из отвара ромашки принимайте, — мстительно посоветовал Петя, не поднимая головы от книги.
Хотя читать на дежурстве не получалось. Покончив с одной темой для разговора, дежурный изобретал две новые. Теперь он принялся во всех подробностях рассказывать, как однажды, когда он учился в старшем классе школы, физкультурник не отпустил его с урока в туалет, и он наложил перед всем классом в штаны. История была поучительной во всех отношениях, даже Семушкин проснулся, чтобы ее послушать…
…Петя Трофимов с тоской подумал, что его однокурсник Олег Притулин работает в Бишкеке на «Скорой помощи» в реанимационной бригаде, более того — играет на гитаре в местной группе, пишет песни и даже записал альбом. Когда-то, еще в студенческие времена, Петя ссудил Олега парочкой стихотворений собственного сочинения. Теперь на эти тексты Олег написал песни, а недавно звонил и просил прислать еще пару стихов, которые можно положить на музыку.
Подумав об этом, Петя даже улыбнулся.
— Что это ты там вычитал такое смешное? — заметил его улыбку капитан. — Во, во, смотри, опять чешется… Так чего ты смеялся?
— Так, ничего…
В углу кабинета, на тумбочке, запищала включенная на милицейскую волну радиостанция. «Бу-бу-бу… Груз в вытрезвитель… бу-бу…» — сквозь шум и треск донесся обрывок разговора.
Дремавший Семушкин тут же проснулся и вскочил со стула. Лежащего на полу мужика нужно было перетащить в «Палату помещенных на вытрезвление». Шумно сопя, капитан помогал ему, заодно пытаясь развязать мягкие повязки, спутавшие пьяного мужика по рукам и ногам.
«…был связан в связи с буйством и бесчинством, — торопливо заполнял протокол Петя. — Ругался, пытался затеять драку с нарядом вытрезвителя…»
Рука сама выводила запомнившиеся до автоматизма формулировки.
«…Развязан в 18.40».
С улицы донесся шум подъехавшей милицейской машины.
— Уже кого-то волокут! Доктор, иди смотри! — всполошился капитан, хотя машина только остановилась и патрульные даже не успели из нее выйти.
Рация на тумбочке разродилась новым сообщением: «Васюки, тридцать пять — семнадцать в вытрезвителе…»
«Васюки» были позывными отдела, их меняли каждый год, и Петя всегда удивлялся фантазии милицейского руководства. «Тридцать пять — семнадцать» было номером патруля.
Судя по характерному шуршащему звуку и тихим ругательствам патрульных, Петя догадался, что кого-то тянут по ступенькам.
— Принимайте тело! — бодро гаркнул сержант патрульно-постовой службы, первым входя в кабинет дежурного.
Его напарник остался стоять в дверях.
Капитан побежал принимать клиента.
— Доктор, доктор! — раздался в коридоре его взволнованный голос. — Иди сюда! Смотри, кажется, он избитый!
— Лежал на автобусной остановке, — сообщил патрульный.
Петя склонился над очередным забулдыгой.
Это был мужчина лет тридцати пяти — сорока, довольно приличного вида. На руке — тонкая дужка золотого обручального кольца. Щека и руки доставленного были покрыты свежими кровавыми ссадинами, но ничего серьезного Петя в этом не усмотрел.
— Скорее всего, сам ободрался, когда падал, — сказал он дежурному.
— Целенький, — подтвердил патрульный. — И бабок полные карманы.
— О! — Глаза капитана заблестели. — Нам такие клиенты нужны. А то привозите, привозите, а у них денег нету даже штраф заплатить.
Мужчину раздели до трусов. Без особого энтузиазма Петя принялся за свое дело: проверил пульс, прощупал живот и ребра, проверил зрачки. За исключением ссадин на лице и руках, мужчина никаких внешних повреждений не имел. Ну, может быть, отравился алкоголем.
На всякий случай Петя ввел ему внутривенно глюкозу с витаминами.
Капитан уже пересчитывал обнаруженные в карманах деньги клиента.
— О! На штраф хватает… Документы при нем есть?
— Нет, — ответил Семушкин, обшаривавший все потайные складочки на одежде пьянчуги.
Из карманов кроме денег были извлечены на свет талоны на проезд в городском транспорте, телефонная карточка, схема метро и смятый прокомпостированный билет на поезд. Капитан развернул его и прочитал фамилию: Мухтолов.
— Так и запишем, — решил он. — А зовут как? Что придумаем? Иван Иванович?
— Скорее Никита, — ответил Петя. — У него татуировка на плече «Никита».
— Ну ты Шерлок Холмс! Точно профессором скоро станешь, — с уважением посмотрел в его сторону капитан. — Ладненько, пусть будет Никита. Никита Сергеевич Мухтолов.
— Почему Сергеевич?
— А как Хрущев. Или Михалков.
Пока капитан писал протокол, Семушкин уселся на стул и снова задремал.
— Вот уже и проверка скоро, — посмотрев на часы, сказал капитан. — Этот обоссанный до часа проспится, а новый не проспится, будет у нас до утра.
«Проспавшегося» до часа ночи клиента разрешалось отпускать домой.
Петя подумал, что новоприбывший Мухтолов точно не очухается до этого времени и его придется оставить в вытрезвителе на ночь, а это означало бессонное дежурство. А спать уже очень хотелось…
Капитан, по всей видимости, тоже не был в восторге от такой перспективы.
— Может, ты ему укольчик какой сделаешь, чтобы прочухался скорей? — предложил он Пете, когда патрульные ушли. — Только не сейчас, а после проверки, когда ответственный домой уйдет, а?
В принципе Петя знал способы, как поставить на ноги пьяного до потери сознания человека минут за тридцать, но такое «ускоренное вытрезвление» теперь запрещалось, и он немного сомневался. Капитан соблазнял его разными многообещающими посулами.
— Подумаешь, всего один укольчик! Хочешь, я тебе сегодня матрац уступлю? А?
— Посмотрим, — уклончиво отвечал Петя.
Наконец пришел ответственный, проверил, как у них обстоят дела, сделал запись в журнале нарядов и, пожелав всем спокойной ночи, отчалил домой.
По мере того как приближалась ночь и возрастало желание прилечь и закрыть глаза, сомнения в душе Пети таяли с геометрической прогрессией. Бороться со сном он не мог, оставлять пьяного без присмотра на ночь опасно (вдруг вены вскроет зубами? Такие случаи уже были), а тут такая соблазнительная перспектива — всего один укольчик! Немного повздыхав, он наконец решился.
Петя ввел спящему беспробудным сном гражданину «фирменный коктейль» из смеси сердечных и дыхательных аналептиков, а для стимуляции головного мозга — кофеин. Через пару минут бледный, с зеленоватым отливом цвет лица у спящего пьянчуги стал приобретать нормальный розовый оттенок. Дыхание стало более ровным и спокойным. Минут через пятнадцать спящий открыл глаза, поднялся с койки в палате, немного походил взад-вперед, видимо соображая, где он и как сюда попал, и стал стучаться в дверь, прося, чтобы его выпустили.
— О! — немедленно среагировал капитан. — Видишь, как оживился? Сейчас немного побуянит, успокоится и заснет, и мы тоже сможем поспать.
— Эй, выпустите меня! — кричал гражданин. — Я в сортир хочу! Слышите? Выпустите меня!
Семушкин поднялся со стула.
— Ладно, иди!
Он вывел пьянчугу из палаты в коридор, довел до двери туалета, а сам вернулся обратно в кабинет дежурного за сигаретой. Из туалета донесся шум слива в унитазе, потом все затихло, а клиент все не появлялся.
— Эй! Скоро ты там? Выходи, — окликнул его Семушкин.
— Чего он так долго? Скоро второй час, выпускать пора. Выводи обоссанного пока, — сказал капитан.
Семушкин сходил в палату и привел протрезвевшего гражданина, спавшего до этого связанным на полу в кабинете дежурного. Пока капитан выписывал ему квитанцию на штраф, Семушкин пошел к двери туалета.