– А как тебя звали раньше?
– Что? – Данил даже испугался резкой перемене темы и, главное – настроения. Игорь задал вопрос ровным, даже отрешённым голосом.
– Ты сказал, что у тебя раньше, в детстве, было другое имя. Вот я и спрашиваю – какое?
– Зачем тебе... – Данил поморщился – он не любил вспоминать об этом.
– Скажи, как тебя звали раньше! Мне очень надо, - спокойно и требовательно, будто бы не он только что кричал, забыв об окружающих их людях.
Игоря не покидало странное ощущение нелепости всего происходящего: как будто он спал и не мог проснуться, словно что-то постоянно ускользало от него, а он снова и снова, делая над собой усилие, пытался ухватить что-то давнее, ускользающее. Игорь точно знал, что если он вспомнит...
– Игорь, зачем тебе это всё?
– Вы готовы сделать заказ? – подошла официантка.
Игорь почувствовал, как у него внутри натянулось и зазвенело горькой струной разочарование: "Ещё мгновение и я обязательно вспомнил бы!.. Зачем она здесь?! – он отвернулся от неё, от Данила. – Пусть сами разбираются".
– Два американо, пожалуйста, – глядя на стол, на большую пустую чашку нашёлся Данил. – Больше ничего. Спасибо.
– Игорь, будем реалистами. Успокойся и послушай меня. Игорь! – Данил подёргал его за рукав, – но мужчина с повышенным вниманием провожал взглядом отходящую официантку. – У нас всё равно ничего не вышло бы. Где мы стали бы жить? Как? Нам бы не дали. А уехать?.. Ты же знаешь, я не смог бы уехать от него. Ты меня слышишь, Игорь?
Данил на мгновение замолчал. Потом размеренно и чётко выговаривая слова – обида, давняя боль душила, она, словно поднялась из глубины, всплыла на поверхность памяти грязными серыми хлопьями боли:
– Да и тебе это всё не надо. Это сейчас так кажется, что... Если бы мы не встретились, то ничего и не было бы. Ты всегда жил как... параллельно людям окружающим тебя – ты сам по себе. Тебе не нужен никто. Ты даже Ромку к себе близко не хотел подпускать. Ты не знаешь, что такое отдавать себя другому человеку, не знаешь, как это – беззаветно любить... А я не хочу сломать свою и чужие жизни из-за внезапно вспыхнувшего... Чего, кстати? Что это, Игорь? Так ли я нужен тебе или ты просто решил добрать всё, что прошло мимо тебя ещё тогда, в школе? А что будет потом, если ты снова испугаешься себя?
– Ты мне так и не назвал своё имя... – мужчина поднялся из-за столика, медленно и аккуратно снял со спинки стула куртку, также неторопливо надел её. Достал из кармана купюру, кинул на стол. – Наверное, ты прав, нам не надо было встречаться – всё, что могло быть, осталось там, в школе, Даня. Я всегда хотел так тебя назвать... – он снова смотрел в окно, но видел только своё отражение – кино закончилось. – Думал, что мне можно назвать тебя... Я ведь так и не знаю, как твоё первое имя. Ты не позволил мне узнать его. Может даже... Я бы попробовал с тобой… сначала, с самого начала. Ладно, – мужчина перевёл глаза на Данила и сделал шаг в сторону, намереваясь уйти.
– Игорь, подожди. Подожди... послушай, – Данил не мог смотреть на него, но и отвести глаз тоже не получалось. "Не видеть. Он смотрит, как..." – Игорь отвернулся, остановившись в шаге от столика.
– Послушай, – Данил тоже перешёл на шёпот. – Я не могу их оставить. Ты понимаешь? Не могу, – губы Игоря скривились в безмолвном ответе. – Ты не понимаешь... Он уже такой большой, он всё понимает. Когда он смотрит на меня... он такой сообразительный, – Данила уже совсем не было слышно, он говорил сам себе. – Как я скажу ему? А Светка, как она будет?.. Поздно всё это...
– Ладно, – снова повторил Игорь, поворачиваясь к мужчине и смотря на склонённую к столу голову: "Хорошо, что он не смотрит, так легче".
– Всего тебе. Будь счастлив, – старался, но прозвучало всё равно не натурально, голос был глухой и хриплый.
Петляя между столиков к выходу, он натолкнулся на официантку – она застыла перед ним, растерянно выставив вперёд поднос, будто демонстрируя ему две кофейные чашки. Игорь только сейчас заметил, что в зале достаточно темно и по столам уже разнесли крохотные свечки; сквозь запах еды и кофе можно было уловить в воздухе дремотную тягость горячего воска.
– Несите-несите. Деньги на столе. Ему, думаю, не будет лишней вторая чашка, – не останавливаясь, Игорь обошёл её, словами отмахнувшись от вопрошающего взгляда девушки.
Выйдя на улицу, он не пошёл к метро. Туда они должны были пойти вместе. Торопясь, размахивая руками и помогая себе быстрее уходить всё дальше и дальше, Игорь дошёл до следующей станции и только тогда спустился под землю. На ступеньках темнели редкие капли дождя.
Он проехал свою станцию, потом проехал ещё несколько и вышел на поверхность. Дождя нет, но навстречу Игорю всё шли и шли люди с раскрытыми куполами зонтов. К вечеру потеплело.
Наугад свернув на первую тихую улочку, прошёл её до конца, снова свернул и оказался перед входом в какой-то парк: "Надо же, а ведь здесь я никогда не был". Игорь, нагнувшись, прошёл в небольшую калитку в одной из створок огромных ворот – наверное, парк был уже закрыт и охрана перекрыла главный подъезд. Он остановился, посмотрел по сторонам: прямо на него, к выходу, по вымощенной ровными плитками дорожке катила коляску с надрывающимся младенцем молодая мама (он посторонился), вдалеке медленно прогуливались несколько парочек, слева был пологий спуск, красиво оформленный уже разорёнными в такое время года клумбами, вправо уходила небольшая, словно игрушечная аллейка, обсаженная по краю вечнозелёным кустарником. Рассудив, что калитку в парк вряд ли кто будет закрывать на ночь, Игорь двинулся налево: "Может там пруд?"
Дорога действительно привела его к водоёму. Он уже пожалел, что пошёл сюда: здесь было ветрено, и холод чувствовался сильнее. Игорь остановился, размышляя: "Ну не уходить же..." Невдалеке под старыми ёлками он приметил несколько скамеек: "Мокрые..." Но ноги его сами привели к ним и вот Игорь уже стряхивает ладонью капли с крашеных уже бесчисленное количество раз деревяшек и садится. Джинсы всё равно намокли, но он не думал вставать. Рябь на воде, несколько уток. Ветер безуспешно пытается поднять в воздух разноцветные листья: "Вроде – осень, положено... " Но они намокли, потяжелели и облепили пёстрым саваном парковые дорожки. "Скоро станет совсем холодно – придёт зима". Он бомбил и бомбил свой мозг простыми словами, изъеденными молью календарными фактами, лишь бы отвлечься...
На соседнюю лавочку опустился парень. Игорь повернул голову: не по сезону тоненькая курточка, капюшон от толстовки на голове, потрёпанные кроссовки, джинсы. Он сидел сутулившись, и засунув руки в карманы.
"Пацан, а ведь ты даже воду не смахнул. Как тебе сидится-то?" – Игорь обрадовался появившейся пище для своего измученного разума. – И долго ты так, интересно, просидишь? Давай, кто кого пересидит?!"
Парень вынул телефон из кармана, взглянул и тут же убрал. Внимательно осмотрелся, оглянулся назад, прощупывая глазами все подходы к лавочкам.
"Ждёшь кого-то?" – Игорю нравилось делать вид, что он разговаривает с незнакомцем, который в этот момент наклонился вперёд и, подняв что-то с земли, ловко размахнулся, забросил это в воду.
"Здорово! Как сидя-то получилось так далеко бросить? Слышь, а задница-то у тебя уже точно насквозь мокрая! И куртка твоя... как ты в ней ещё "дуба не дал"?
– Папа! – с истошным криком, откуда ни возьмись, вдруг подлетел к нему маленький мальчик в синей курточке и красных ботиночках с болтающимися шнурками. Синяя шапка, видно от бега съехала набок. Он с налёта ударился в сидящего всем своим маленьким тельцем и, обхватив за шею, зарыдал:
– Папа, папочка... хочу к тебе... возьми меня!.. Я буду всегда-всегда тебя слушаться, только возьми!
Парень, очевидно стыдясь этой сцены, исподлобья бросив короткий взгляд на Игоря, стал неуклюже поглаживать мальчика по спине и шептать ему что-то на ухо. Потом поправил шапку и неловко, будто впервые, прижал к себе. Игорь сидел и как завороженный смотрел на ребёнка, на его подрагивающие плечи, переводил глаза на шевелящиеся губы его, как оказалось, отца.
"Отца! Не может быть! Тебе сколько, пацан, пятнадцать, семнадцать? Когда успел настругать-то мальчонку?" – вот теперь захотелось действительно поговорить с незнакомцем.
– Только смог, – зачем-то начал объяснять Игорю молодой отец, словно почувствовав к себе интерес. – Не получилось раньше. А мать его, – он повернулся к сыну и легко поцеловал его в макушку, спрятанную под шапкой, – она и так против, а тут и опоздал... Бабка тайком водит сюда... Ждёт, небось, где-то здесь.
Во время сбивчивого рассказа Игорь разглядел юного папашу повнимательнее, не такой уж он оказался и юный: лицо грубоватое, слева не хватает одного зуба и ему явно уже больше двадцати, руки крупные, мосластые:
"На заводе работает или в автосервисе, – подумал Игорь. – Но всё равно, в школе, наверное, учился, когда..."
Он не знал, какими словами додумать это самое "когда": грубо, как рвалось с языка, не хотелось – было как-то стыдно, и жалко их. Жалко и этого ещё мальчика, но уже отца, было жалко его крошечного всхлипывающего сына.
Парень опустил голову вниз, и опять начал что-то нашёптывать в детскую шапочку. Временами казалось, что он не говорит, а поёт какую-то песню. Игорь уже не чувствовал, что джинсы совсем вымокли, что порывы ветра стали резче и внезапно стало понятно, что на дворе октябрь и больше тепла не будет, впереди ждёт только ещё больший холод; Игорь всё старался расслышать слова песни. Вдруг он её знает? Это стало так важно для него, просто жизненно необходимо – услышать и непременно узнать её!
Наконец, мальчишка отодвинулся от отца, нагнулся и маленькими неловкими пальчиками, медленно стал завязывать свои шнурки.
– Научился? А если у меня шнурок развяжется, ты ведь мне сможешь завязать, Тёмыч?
Мальчик воодушевлённо закивал головой и довольный такой по-топорному мужской похвалой, улыбнулся. Он уже закончил со вторым ботинком и встал:
– Папа, пойдём, посмотрим уточек... – Он заглядывал в лицо мужчины. – Пошли, пап.
Отец не двигался. Тогда мальчик взял его руку и подёргал, стараясь стащить упрямца с лавки. Ничего не помогало. Слёзы ещё блестели на щеках, и отец пальцами грубовато прошёлся по ним, стирая влагу, напоследок вытер нос сыну и обтёр пальцы об свои джинсы, но так и сделал попытки подняться. Мальчик смотрел на него умоляющими глазами.
– Пап, пойдём, я хочу тебе показать уточек!
Парень неуверенно смотрел на сына, потом перевёл глаза на Игоря:
– Уже поздно... пора идти.
Игорь не понял, кому это было сказано – самому себе, Тёме или ему, случайному свидетелю. Парень, наконец, решился и встал, но ни одного шага так и не сделал по направлению к водоёму. Наверное, ему было пора уходить, а может быть, малыша требовалось вернуть бабушке. Тёма вытащил руку из отцовской и прижал её к груди, намереваясь снова начать упрашивать, но, не выдержав напряжения, не отрывая глаз от отца, словно бы от отчаяния вложил свою ладошку ему в руку. Не вцепился в пальцы, не потянул, а просто вложил покрасневший от холода кулачок, и нерешительно переступив с ноги на ногу горячечно зашептал:
– Пойдём, пожалуйста, пожалуйста, пойдём, папочка, пожалуйста...
Игорь рывком вскочил с лавки и чуть ли не бегом бросился к выходу. Вспенилась, забурлила горечь, затопила горло, нос, казалось, что ещё мгновение и она, поднявшись выше, хлынет из ушей, из глаз... Он вдруг вспомнил, такую же несмелую доверчивую ладошку в своей и даже услышал, отчётливо так, ясно:
– Пойдём... там очень красивые рыбки. Врач вчера говорил... А меня одного заругают...
Игорь, как ни старался, не мог вспомнить: ни лица говорящего, ни то, пошёл он смотреть рыбок или нет, но умоляющие огромные глаза и тепло маленьких пальчиков... вот, в этой руке. Он поднял правую руку к лицу, будто хотел посмотреть, проверить, не осталось ли там каких следов, но вместо этого только с силой провёл по волосам, шее и зашагал быстрее.
Давно. И снова почти, правда
Одиннадцатый класс. Последний звонок, а он умудрился проспать. Не позавтракав, толком не умывшись, чуть ни с разбега запрыгнув в костюм, что с вечера приготовила ему мама, Игорь, вылетел из квартиры и припустил вниз по лестнице: "Может, всё-таки успею к первому?"
На площадке третьего этажа он натолкнулся на Данила. Тот стоял у окна, спиной к лифту, но услышав шаги, развернулся. Игорь резко остановился, словно ударившись о нежданное препятствие. Поморщился, как от боли – видно сильно врезался в то препятствие.
– Ты чего здесь? – он, конечно, знал ответ на свой вопрос, но что-то надо было говорить...
– Я пришёл к тебе, – Данилу было страшно – это бросалось в глаза, но он упрямо задирая подбородок, смело смотрел Игорю прямо в лицо. Нижняя губа подрагивала, правая рука яростно теребила кнопку на манжете куртки.
– Вижу.
Игорь избегал глаз Данила, он смотрел на эту несчастную кнопку, ожидая, что она не выдержит такого напора и отлетит. "И долго он так будет? Что молчит-то?.." – Игорь злился на себя, на Данилу, на то, что проспал. Он просто злился. Он всё давно решил для себя. Всё.
– Данил, мне не надо этого всего. Понимаешь? Не надо. Мне противно! Не ходи за мной. Я не хочу... – и Игорь побежал по лестнице вниз.
С того дня змейка больше не появлялась. Да и другие, более грозные гады исчезли, как не бывало.
Из школьного курса зоологии: "при наступлении холодов все пресмыкающиеся впадают в спячку".
Впадают... Если, конечно, успеют, если не замёрзнут раньше в неожиданно, не по сезону ударившие морозы. Кому повезёт...
Сегодня. Сейчас
Мужчины не плачут... Что тогда?.. Хотелось что-то сделать. Прямо сейчас. Немедленно! Тело от напряжения подрагивало – точно рвалось куда-то. Он резко перевернулся на спину и рывком натянул одеяло до подбородка. Только пережить, только переждать... Как? Где то родное тепло, несмелым крошечным родничком зарождавшееся в почти исчезнувшем рубчике на горле – живой маленький ключик... Так пробуждалась вертлявая родная змейка, становясь смелее, сильнее, она спускалась ниже, билась под рёбрами вместе с сердцем. От неё теплело в груди, она росла, ей было тесно, она устремлялась вниз – лаская и оживляя, в конце пути она сворачивалась в животе, рассылая по всему телу... Счастье? Жизнь...
Пустота. Ничего не осталось. Будто маленькая кнопка "пуск" – Игорь дотронулся до пуговки шрама... Не откликнулось, не забурлило. Холодно.
Один.
Сводило рот, как от съеденного целиком лимона. Он сглатывал и сглатывал – не помогало.
Не выдержав, Игорь рывком сел на постели. Что делать? Что теперь можно сделать?
Он обежал глазами комнату; на улице было темно, но он мог отлично воссоздать её по памяти – ночь не мешала, знал, что прямо перед ним – большое мягкое кресло, за ним окно и дверь на балкон.
Вскочив на ноги, Игорь в мгновение преодолел расстояние до окна. Кресло мешало. Обычно, если он вдруг почему-то хотел выйти на балкон, то приходилось протискиваться, с трудом пролезая за спинкой кресла к ручке балконной двери и бочком-бочком просачиваться наружу, на воздух. Так было даже лучше, спокойнее как-то: весь мир – за охранительным барьером. Сейчас же непременно хотелось распахнуть дверь настежь, так, чтобы она ударилась о шкаф, стоящий с другой стороны окна. Чтобы – стёкла вдрызг, чтобы – грохот, чтобы – услышал, чтобы... Кто услышал? и зачем...