— Отца?
— Обещай мне, Майя.
— Хорошо, — во рту пересохло. — Обещаю.
— Хорошо. И еще одно... и перестанем разговаривать.
— Да?
— Запомни меня... — прошептал он, затем коснулся меня губами. — Вспоминай меня в своих снах... Не боль или состояние, в котором ты была доставлена ко мне, а удовольствие.
— Вспоминать удовольствие… — повторила я, как клятву. — Не боль.
— Хорошо.
— Что теперь?
— О, Майя, теперь я покажу тебе, что подразумеваю под удовольствием.
Мой разум быстро перепрыгивал через моменты, как он обнял меня и поцеловал в голову, только чтобы спуститься к моим губам. Он меня лишь целовал и едва касался, но этого было достаточно, чтобы разжечь огонь одержимости этим человеком, мужчиной, который спас меня.
Мужчиной, который, как я думала, причинял мне боль. Но вместо этого он спас меня.
Часы тикали быстро, мой разум не поспевал за ними. Когда открылась дверь в комнату, повязка снова оказалась на моих глазах, и я услышала голос отца.
— Готово?
— Конечно, — ответил Николай ровным голосом. — Ты привел ее ко мне наполовину истощенной, лишенной сна и почти мертвой. Мне потребовалось меньше двенадцати часов, чтобы выполнить твою задачу.
— Она выглядит хорошо, — сказал мой отец. — Почему она больше не истекает кровью?
— В этом нет необходимости, — ответил Николай. — Теперь, если тебе больше не нужны мои услуги…
— Кое-что еще, — отец хмыкнул. — Если узнаю, что ты перешел мне дорогу, я убью ее.
— Почему ты думаешь, что ее жизнь имеет для меня значение?
— Потому что... я тебе не доверяю, и я не выключил камеру. Хоть звук и был слишком приглушенным, я видел, как ты прикасался к ней, видел твое желание. И я не глуп. Воспоминания легко могут вернуться с помощью тех слов и действий, которые ты сделал с ней. Если это повторится, если она вспомнит, я убью ее, и я знаю, что ты не хочешь, чтобы ее смерть была на твоей совести. К тому же, я не только убью ее, но и продемонстрирую истинную сущность всей твоей семьи СМИ. Представь, что они будут делать, если узнают, кто твои родители. Знаешь, они с прошлого года так и не нашли этого серийного убийцу. Как его зовут, напомни еще раз?
— Прекрасно, — холодным тоном произнес Николай. — Но тебе не о чем беспокоиться, я проделал лучшую работу...
Я слушала их, но будто через плотный слой воды. Затем Ник оказался рядом со мной и прошептал мне на ухо:
— Ириска.
Невозможно было удержать глаза открытыми.
Следующее, что я помнила, как была в больничной палате, очнувшись из комы, а мать плакала у моей постели... Отец сказал, что я перенесла такую травму от повреждения мозга, что мне повезло, что я не стала овощем. Когда я упомянула мужчину в белой маске, отец рассмеялся и вызвал медсестру, чтобы та принесла успокоительное. Они сказали дать мне время. Поэтому я похоронила воспоминания, и вскоре это стало не более, чем странным сном, вызванным лекарствами. По крайней мере, так я думала.
Задыхаясь, я проснулась. Николай сидел на краю кровати, обхватив голову руками.
— Теперь ты знаешь.
— Как… Я не понимаю.
— Ты все еще боишься?
— Нет, — сказала я спокойным голосом. — Но я в замешательстве.
— Гипнотерапия и «промывание мозгов» могут использоваться одновременно, но необходимо, чтобы «промывание мозгов» происходило до гипнотерапии. В противном случае это не сработает... Ты должна быть открыта для предложений, а ясный ум никогда не бывает достаточно открытым, чтобы предлагать или заменять воспоминания, если не произошла серьезная травма. Как только ты покинула клуб отца, ты была избита, находилась на волоске от смерти, голодала целую неделю, но тебе хватало воды, чтобы выжить. И когда ты перестала помнить свое имя, когда ты молила о смерти, они принесли тебя ко мне. Я был в белом, — он покачал головой, скривив губы в горькой усмешке, — словно ангел мести... Твой отец всегда любил драму, и его идея была простой... Поднимать людей из глубины ада, преподносить на небеса и предлагать покой, а затем проходить стадии гипнотерапии. Знаешь ли ты… — он горько рассмеялся, — что девяносто процентов людей согласятся с чем угодно, если ты повторишь это более трех раз? Ты должна быть уверенной в себе, убедительной, а представь, что может произойти, если они будут физически ослаблены?
— Но… — я прижала пальцы к вискам. — Я помню несчастный случай.
— Я показал тебе фотографии, — он вздохнул, — твоей разбитой машины, и я… — он сглотнул, — причинил тебе боль, сделал порезы на твоих руках, потому что, независимо от твоего психического состояния, мне нужно было показать, что я контролирую происходящее. И обычно единственный способ продемонстрировать это — сделать больно, хотя бы незначительно. К сожалению, твоя боль оказалось сильной.
Было слишком много всего, я не могла это осмыслить.
— Как ты меня вернул? — прошептала я. — Почему я сейчас с тобой?
— Потому что я солгал твоему отцу, сказав, что итальянцы знают, где находятся остальные притоны... Он поверил мне, потому что с тех пор, как он напал на одного из них несколько месяцев назад, некоторые ключевые части информации пропали без вести. Я попросил тебя... И сказал ему, что взамен позабочусь об итальянцах.
— Но ты этого не сделал.
— Нет... И были... условия. Он сказал, что я могу забрать тебя на год, но если прикоснусь к тебе и вызову одно из настоящих воспоминаний о том, что ты увидела его со шлюхой, с девушками... он убьет нас обоих, так что... — он встал и широко развел руки в стороны. — Я воссоздал комнату, почти идентичную той, в которой ты была, даже поставил маски, — он подошел к комоду, а потом, зарычав, опрокинул его на пол и сам опустился на колени. Он потерял рассудок. Или, возможно, просто позволил мне увидеть, что не контролирует себя, как я всегда думала. Я медленно выскользнула из постели и присела рядом с ним на полу.
— Тебе нужно идти, — прошептал он.
— И куда я пойду? В дом моего отца? Того, кто мучил меня неделю? Нет, спасибо, думаю, я воспользуюсь шансом и останусь с человеком, который пытался спасти меня.
Мое тело снова задрожало от этих мыслей. Он не был моей плотью и кровью, но он все еще являлся моим отцом, который должен был защищать меня, а не ломать и, смеясь, разбрасывать пепел. Теплые слезы текли по моему лицу. Николай потянул меня на себя, обернув мускулистыми руками, пока я продолжала тихо рыдать у него на груди.
— Я этого не сделал, — прорычал Николай. — Я тебя не спас. А сделал только хуже, гораздо хуже. Я мог бы тебя спасти, если бы попытался вытащить из здания, если бы передал тебя итальянцам и инсценировал твою смерть. Мог бы спасти, если бы… — он повернулся, чтобы посмотреть на мое лицо, его глаза были полны слез. — позволил тебе уйти, а не удерживал рядом с собой.
— Что, если я хочу, чтобы меня удерживали?
— Ты понимаешь, — сказал он, с трудом сглотнув, его губы были в паре сантиметров от моих, — что говоришь? Ты хочешь, чтобы тебя удерживало то же чудовище, из-за которого ты считала, что попала в автомобильную аварию? Тот же человек, который воспользовался шестнадцатилетней девочкой, потому что не мог ничего с собой поделать?
— Ты всего лишь поцеловал меня. Едва ли это преступление.
— Я не просто поцеловал тебя. Я желал тебя. Я хотел тебя с той минуты, как только увидел, и я чувствовал себя отвратительно из-за того, что был намного старше, но увлекся кем-то, кто так молод. Ты выставляла свои эмоции напоказ, в то время как меня учили, что эмоции были лишними, что они ни к чему не привели бы меня в жизни.
— И все же чудовище каким-то образом все-таки сумело превратиться в принца.
— Я не твой принц.
— Ты прав, — я кивнула. — Я думаю, что чудовище более сексуально.
Он усмехнулся.
— Ты должна сейчас спать, бегать, возможно, кричать и направлять на меня пистолет.
— Но я помню, — прошептала я, целуя его губы. — Я помню, как ты говорил мне, чтобы я хорошо училась в школе... Я помню, как ты рассказывал мне, насколько я особенная... Я все помню…
— Я снова заставлю тебя забыть. Это может быть опасно, но я должен исчезнуть из твоей…
Я поцеловала его, обхватив руками, наши языки сплелись в диком и безумном танце.
— У меня была твоя фотография в комнате, — выпалила я.
Его брови взметнулись вверх.
— У тебя, что?
— В моей комнате. Ты знаешь, как некоторые люди собирают фотографии групп или звезд? У меня была твоя фотография... Ты всегда был моим кумиром, может быть, поэтому я была такой сумасшедшей в том, чтобы встретиться с тобой, или, может быть…
— Может быть, ты просто хотела вернуться домой.
— Ты — мой дом, — прошептала я, стягивая рубашку.
— Боже, я годами ждал, чтобы услышать, как ты это скажешь.
Николай снова прижался ко мне губами, а затем порвал мою одежду, срывая ее с моего тела, и уложил меня на плед. Мне было все равно, я нуждалась в нем, хотела его с таким отчаянием, что было тяжело дышать. Он снял свою одежду, а затем прижался своим теплым телом к моему. Наши губы слились, когда он вошел в меня без предупреждения, и я откинула голову назад, сминая плед, в то время, как он любил меня.
Фрагмент пазла, который всегда отсутствовал, наконец, с громким щелчком встал на место.
ГЛАВА 40
Проси, что хочешь — бери, что дают.
~ Русская пословица
Николай
Я убрал темные пряди волос с ее лица и поцеловал мягкую щеку, скользнув губами к ее губам. С каждым вдохом я все больше и больше жаждал ее.
— Ник?
Она называла меня так с тех пор, как мы занимались любовью на полу, и сейчас, когда она назвала меня так, как когда-то давно я ей представился, я знал, что она не вернулась к воспоминаниям, и полностью осознавала, что это мое имя срывается с ее губ.
— Да?
— Расскажи мне о клинике.
Я вздохнул, когда оставшаяся тяжесть груза накрыла меня. Это было мое бремя, которое мне приходилось нести, не ей, а рассказ об этом лишь добавил бы стресс к тому, с чем ей уже пришлось столкнуться.
— Я изучаю девушек, которых мне отправляет твой отец, и когда они больше не могут работать из-за болезни, болезни… — мой голос стих.
— Ник?
— Да?
— Тебе не нужно рассказывать остальное.
Я с облегчением расслабился.
— Майя?
— Да.
— Когда ты была под гипнозом... я спросил тебя про адреса, помнишь?
Настала ее очередь напрячься, а затем она повернулась в моих руках, ее красивое лицо стало хмурым.
— Это было на пирсе, но не могу вспомнить адрес; когда я об этом думаю, у меня начинает болеть голова.
— Извини, — я поцеловал ее в лоб.
— Почему это так важно?
Бремя, так много бремени, но, возможно, пришло время рассказать и заполучить ее доверие.
— Ты никогда не будешь в безопасности, пока эти притоны существуют. Я хочу их уничтожить... Если они исчезнут, то, надеюсь, ты не будешь такой опасной угрозой для своего отца, как он думает... Если бы он увидел тебя на улице сейчас, он заметил бы страх, даже если ты попыталась бы его скрыть. Ты бы вздрогнула, повернулась бы к человеку, идущему в обратном направлении, начала бы задыхаться, твои зрачки расширились бы — организм бы выдал какие-то физические реакции. И тогда он смог бы обо всем догадаться и либо убил бы тебя, либо схватил, а затем сделал бы это прямо передо мной, чтобы показать пример. Единственный способ быть свободным — устранить угрозу, и сейчас эти два борделя процветают и приносят ему чертову кучу денег... — я отвернулся.
Майя задумчиво наклонила голову.
— Ты сказал, что итальянцы должны тебе.
— Я им должен.
— Они сказали обратное.
— Не думаю, что они видят это так, Майя. Они просто добры.
— Итальянцы? Те, со страшными пушками и странными, еще более ужасающими татуировками и насмешками — эти люди? Ты видел того большого парня? Который стоял, нахмурившись?
— Никсон?
— Нет, не парень с кольцом в губе, — она отмахнулась от меня. — Другой.
— Tекс?
— Нет, другой, — она щелкнула пальцами. — С… — она сглотнула, — …тьмой, я знаю, это звучит безумно, но у него есть эта... странная аура.
Я кивнул и прошептал:
— Ты говоришь о Фениксе.
— Он страшный, — она вздрогнула.
В этот момент мне казалось, что наконец-то появилась возможность того, как они действительно могли бы мне помочь.
— Ваши отцы работали вместе, — я не хотел рассказывать Майе слишком многое, лучше ей не знать об этом. — Он мог бы помочь, но его жена на шестом месяце беременности, — я вздохнул. — Я позвоню ему. Думаю, это единственный выбор, который у нас есть.
— Помимо совместного побега, — прошептала Майя, поцеловав меня в губы. — Это тоже звучит неплохо.
— Кто-то вроде меня... не может исчезнуть, не привлекая к себе внимания репортеров.
Она вздохнула, приоткрыв губы.
— Я знаю.
— Но… — я наклонил ее подбородок к себе. — Мы можем остаться здесь... И пусть мир катится в ад, пока возношу тебя на небеса.
— Высокомерный мерзавец.
— Я никогда не притворялся другим, — я усмехнулся.
Ее дыхание сбилось.
— Ты сексуален, когда улыбаешься.
— Вот почему я делаю это не часто, слишком тяжело воспринимать меня всерьез, — я начал играть с прядью ее волос.
— Ничего себе, посмотри на себя. Такое хорошее настроение, интересно, с чего бы это?
— Секс, — ответил я честно. — Но сначала... Любовь.
— Первой приходит любовь?
— Да, Майя, — я закрыл глаза, вдыхая ее запах. — С тобой? Всегда первой приходит любовь.
ГЛАВА 41
Еще одно тело было обнаружено возле «Пайк Маркет». Неизвестная девушка без особых примет, но никаких сообщений о пропаже не поступало.
Предположительно, она была бездомной и проституткой.
~ «Сиэтл Трибьюн»
Майя
Мы говорили обо всем, что нам нужно сделать, но ни о чем действительно важном. И затем, когда у нас закончились слова и тишина заполнила воздух, мы целовались, общались с помощью губ, рук, тел, с помощью того, чем мы могли чувствовать. Солнечный свет раннего утра проникал сквозь окно. Я прикрыла глаза, не желая покидать кровать или заниматься трудными вопросами, которые все еще всплывали в моей голове, в памяти, воспоминаниях. В течение нескольких часов мне казалось, что я восстановила все воспоминания своего детства, только лишь для того, чтобы потом желать, чтобы их навечно заперли под замок.
Я вздрогнула.
Хорошие воспоминания всегда касались более поздних лет, когда я училась в школе и занималась спортом.
Но ранние годы? Были заполнены тем, что меня выгоняли из дома в возрасте пяти лет, потому что партнеры моего отца приезжали в гости. Почему это было так необходимо? Я спросила у своей мамы, ведь я играла тихо. В таком юном возрасте я не понимала, что те люди, которые приходили в наш дом раз в неделю, занимались распространением детской порнографии, подсаживали миллионы людей на иглу, что, по-моему, сравнимо со смертной казнью. Я столкнулась с одним из мужчин, когда мама проводила меня до задней двери. Он схватил ее за руку, затем посмотрел на меня хмурым взглядом.
— Оставь это, — огрызнулась она.
Моя мама редко была грубой, особенно с партнерами моего отца.
Мужчина наклонился ко мне, глядя в глаза, его дыхание было несвежим, и лицо было белым, как у призрака.
— Итак, ты бастард.
Я не знала, что это значит, но от того, как он это произнес, я подумала, что это плохое слово. Он рыкнул, заставив меня почувствовать, что я должна прятаться за маминой юбкой или просто исчезнуть.