— Рядом с телом Дюбуа обнаружили копию «Ворона» Эдгара Алана По. Несколько строк было подчеркнуто…
— Хочешь сказать, писанина на фонтане была из того же стихотворения?
— Ага, — отвечает Фрэнк. — Оттуда же.
— И ты хочешь выяснить, как имитатор узнал о стихах в деле Дюбуа.
Фрэнк достает пачку из кармана и нажимает на прикуриватель. Извиняется, но Уоллес трясет головой.
— По убили в Анголе неделю назад, так? — Фрэнк вынимает одну сигарету и убирает пачку обратно в карман.
— Ну да, — отвечает Уоллес, приоткрывая окно. Воздух врывается с громким неприятным звуком, оба вздрагивают от ледяных брызг. — Вроде правильно.
— И на следующий же, мать его, день Винс Норрис перерезал себе горло. Винс Норрис был партнером Джима Унгера.
— Винс Норрис был еще и чокнутым, Фрэнк, — Уоллес рисует пальцем круги около уха.
— Потом мы обнаруживаем тело в парке сегодня утром…
— Если это можно назвать телом, — Уоллес вновь трет лобовое стекло ладонью.
— … вместе со строкой из «Ворона», а потом и часу не проходит, как узнаем, что Джим Унгер мертв.
— И теперь ты думаешь, что убийство все-таки совершил полковник Горчица в библиотеке с помощью разводного ключа.
Прикуриватель выскакивает, и Фрэнк закуривает от его раскаленного красно-оранжевого торца.
— Ты самая большая язва из тех, что мне попадались, Уолли, — говорит он, стараясь не выдать, что напуган и кое-что пробилось сквозь его защиту. Выдыхает, смотрит на ливень, на небо и растрепанные деревья. Ветер встряхивает форд, и заметно, что Уоллес с трудом удерживает машину на дороге.
— Это одна из моих сильных сторон, — ухмыляется Уоллес. — Не дает сунуть в рот собственный ствол по примеру недавно почившего детектива Унгера.
Фрэнк делает еще одну глубокую затяжку и наблюдает за тучами, припоминая, вид урагана на спутниковых фотографиях по телевизору.
Когда Джаред открывает глаза, ворон все еще сидит на его плече, жмется поближе к лицу, словно может украсть частицу тепла, которого нет в помине.
— Где мы?
Ворон отвечает тихим птичьим курлыканьем откуда-то из глубины горлышка.
Все еще льет. Джаред начинает думать, что дождь теперь навсегда, и воспоминания о солнце и о жизни одинаково лживы. Он не спал, но ощущение такое, будто видел сон. Не помнит, как выбрался из куста олеандра в Метэйри, но, судя по указателям, он снова в Старом квартале. Мощеная улица поблескивает под дюймовым слоем воды — ровная и прямая река, подпитываемая небом, водосточными трубами и хрустальными каскадами с крыш. Ему хочется лечь на мостовую, чтобы река унесла его по частицам, растворила его тело и сознание, всю боль, пока не останется ничего, кроме жирного радужного пятна. А потом исчезло бы и оно.
— Эй, мистер! — вопит кто-то. Черное лицо таращится на Джареда сверху из окна. Оно плавает и качается в прямоугольнике тени, обрамленном розовой штукатуркой, и человек снова кричит. — Соображения нету — под дождем шататься? Не слыхал разве, ураган идет?
Мне не хватило соображения даже для того, чтобы оставаться в мертвых, думает Джаред. Чего еще ждать от зомби, которому не хватает соображения даже для этого?
— И чего так разоделся, ща не Марди Гра! Эй! Птица твоя тоже промокнет!
Джаред машет человеку и отворачивается. Дождь стекает с черного латексного плаща Бенни, исчезает в ливне, капает с шутовской маски — он не помнит, когда снова ее надел. Переходит улицу вброд и прячется под ненадежной защитой, навесом магазинчика, торгующего травами и зельями вуду. Внутри магазина темно. Джаред стоит, разглядывая свое отражение в витрине.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий…
Джаред трогает острый подбородок кожаного лица, скрывшего его собственное. Отражение следует его примеру.
— Да тебя смоет, мистер! — орет человек за его спиной с резким хриплым хохотом. — Майкл смоет в море вас обоих!
Длинный черный автомобиль проезжает мимо, разрезает реку, текущую по улице Тулузы, обдает брызгами тротуар и Джареда. Он оборачивается, успевает мельком увидеть водителя сквозь окно Ральфа Рида и его Христианской коалиции и дошел до обещаний «очистить» Французский квартал. Конечно, на самом деле он не слишком усердствовал с выполнением обещаний: так, пара налетов на порнографию на потребу прессе, арест владельца магазина, продававшего стеклянные трубки, больше задержанных на ночь проституток обоих полов. Безобидные символические жесты, раздутые СМИ, и ничего больше, пока на него не свалилось одно из самых громких дел в изобиловавшей убийствами истории города. Серия жестоких расправ, судя по всему совершенных человеком, которого местная радиознаменитость успела припечатать как «якобы художника, порнографа самой нездоровой разновидности».
Тот факт, что жертвами были геи, трансвеститы и транссексуалы придавал делу щекотливый оттенок. В конце концов, не мог же Хэррод защищать тех самых извращенцев, от которых обещал избавить город. Однако это было улажено с помощью небольшого словесного маневрирования. Сам факт, что Новый Орлеан приютил индивидуумов с отклонениями, привлекая сексуальных хищников вроде Джареда По, несомненно доказывал необходимость чистки города.
И Лукреция была всего лишь очередным зернышком на жерновах его политических целей, еще одной жизнью, которую он мог разрушить во имя здоровых семейных ценностей. Поэтому обвинение вызвало ее последней. Адвокаты Джареда По возражали, утверждая, что Лукреция необъективна, не имеет отношения к делу и вообще чересчур горюет над смертью брата, чтобы быть в состоянии помочь. Судья отклонил возражения защиты. Лукреция послушно поклялась на библии, в которую не верила, села прямо, и попыталась храбро встретить Джона Хэррода.
Хэррод на миг застыл над бумагами, изображая раздумье над какой-то деталью и давая присяжным время рассмотреть ее как следует. Она оделась настолько консервативно, насколько позволял ее гардероб: простое длинное черное платье, волосы стянуты в аккуратный узел. Без вечного черного на губах и ногтях, без привычных украшений, не считая когда-то подаренного Бенни колечка с гранатом.
Джареда тошнило и злило то, что ее выставили напоказ такой — старающейся сойти за нормальную перед кучей нормальных ублюдков, уже составивших свое мнение. Видеть, как она идет на адские муки в попытке спасти его задницу, когда процесс все равно превратился в пустую формальность. Он поднялся, стряхнув одного из своих адвокатов.
— Лукреция, прошу тебя, не делай этого, — сказал он, но судья уже стучал молотком, призывая к порядку. Чьи-то руки схватили Джареда и потянули обратно на место.
— Им все равно, что ты скажешь, — умолял Джаред. — Они все равно вывернут все наизнанку! Придадут нужный им смысл, какой угодно смысл! Ты не сможешь меня спасти!
— О, Джаред, — прошептала она, едва не плача, и судья пообещал приказать вывести Джареда из зала суда, если он не в состоянии владеть собой. Этого хватило, чтобы он заткнулся: мысль о Лукреции, брошенной на растерзание Хэрроду, с его подтасовками и намеками, и всем наплевать, что он ей скажет или сделает.
Хэррод глянул на Джареда, усмехнулся, и пришлось прокусить нижнюю губу, чтобы удержаться от пожелания прокурору идти нахуй.
— Итак, мисс Дюбуа — сказал Хэррод, поправляя галстук. — Вы сестра погибшего, верно?
Лукреция сглотнула и очень тихо ответила:
— Да.
— Прошу прощения, мисс Дюбуа, но я едва расслышал, и, боюсь, остальные присутствующие тоже. Вы не могли бы повторить свой ответ?
— Я сказала: да.
Хэррод кивнул.
— Благодарю, мисс Дюбуа. Однако на самом деле вы не всегда были сестрой Бенджамина Дюбуа, не так ли? Вы не родились его сестрой.
На сей раз Лукреция не ответила, нервно посмотрела на свои руки, а потом на битком набитый зал суда.
— Мисс Дюбуа, мне повторить вопрос?
— Нет, — сказала она. — Я вас слышала.
— Но вы мне не ответили, мисс Дюбуа, — Хэррод сделал шаг к свидетельскому месту. — Вы родились сестрой Бенджамина Дюбуа?
— Полагаю, это зависит от точки зрения.
— Разве имя, данное вам матерью при рождении, которым вас крестили, не Лукас Уэсли Дюбуа?
— Я поменяла свое имя. Официально, — ответила Лукреция.
— Когда вы перестали быть братом Бенджамина Дюбуа и решили стать его сестрой, — сказал Хэррод, повернувшись к присяжным.
— Мистер Хэррод, я транссексуалка. Я сделала операцию по перемене пола годы назад. Джареда судят за это? За смену моего пола?
В толпе раздались напряженные смешки, и Хэррод снова улыбнулся.
— Нет, мисс Дюбуа. Я лишь хотел удостовериться, что присяжным понятны ваши отношения с покойным, вот и все.
— Я всегда была сестрой Бенни, — сказала она.
Обращаясь к присяжным, Хэррод отозвался:
— Полагаю, это зависит от точки зрения.
Он был вознагражден второй волной смеха.
— Итак, мисс Дюбуа, как бы охарактеризовали свои отношения с обвиняемым?
Лукреция заколебалась на миг, понимая, что вопрос — ловушка, любой ответ будет использован против Джареда.
— Джаред мой зять и друг.
— Он ваш зять?
— Он был…, - Лукреция запнулась, вздохнула и продолжила. — Он муж моего брата.
— Но не с точки зрения закона, мисс Дюбуа, — сказал Хэррод. — Потому что брак между двумя мужчинами, двумя гомосексуалистами, не признан законом штата Луизиана. Так что Джаред По никак не может быть вашим зятем.
Харви Этьен, один из двух адвокатов Джареда, поднялся и выразил протест, постукивая о стол ластиком на кончике карандаша.
— Ваша честь, эта линия допроса несущественна. Если не ошибаюсь, предмет сегодняшнего разбирательства отнюдь не однополый брак.
Судья нахмурился, вперился в Харви Этьена сквозь толстые линзы бифокальных очков.
— Не вижу никакого вреда в данной линии допроса, если мистер Хэррод все же доберется до сути.
— Что я вскоре сделаю, ваша честь, — заверил судью Хэррод.
— Тогда продолжайте, мистер Хэррод, — сказал судья и Харви Этьен снова сел.
— Итак… ваш брат и мистер По не состояли в браке…
— Бенни и Джаред состояли в браке, — зарычала Лукреция, перебив Хэррода. — И мне насрать, что говорит закон штата Луизиана. Они были женаты.
— Мисс Дюбуа, — судья склонил свою тушу в черной мантии к Лукреции. — Я настоятельно рекомендую вам следить за выражениями, которые вы употребляете в моем зале суда.
— Прошу прощения, — ответила она, ни капли не извиняясь.
Хэррод сухо кашлянул в кулак и продолжил.
— Тогда, мисс Дюбуа, вы бы сказали, что уважали отношения своего брата с мистером По так же, как уважали бы любой законный брак?
— Конечно, уважала. И уважаю.
— Потому что по вашему мнению гомосексуальный союз между вашим покойным братом Бенджамином и мистером По был настолько же священен, как любой законный, признанный государством брак, я правильно понимаю?
— Да, — прошипела Лукреция. Харви Этьен предупреждающе положил большую ладонь на плечо Джареда.
— Скажите, мисс Дюбуа, вы верите, что измена была бы нарушением их союза?
Это застало Лукрецию врасплох.
— Что?
— Просто отвечайте на вопрос, мисс Дюбуа, — сказал Хэррод, подступая очень близко к ней. — Вы верите, что грех неверности является нарушением брака, даже незаконного однополого брака вашего брата?
— Что вы пытаетесь заставить меня сказать, мистер Хэррод?
— Ничего на свете, кроме прямого ответа на мой вопрос, мисс Дюбуа.
Лукреция молча смотрела на него. Джаред видел, как участилось ее дыхание, как разгорелся огонь в зеленых глазах. Харви сжал руку на его плече.
— Потому что если вы считали этот союз священным, мисс Дюбуа, то мне чрезвычайно интересно, как вы оправдывали свою собственную связь с мистером По.
Джон Хэррод опустил руку на дубовое заграждение свидетельской кафедры, выжидающе подняв брови и ожидая ее ответа с самодовольной ухмылкой победителя на губах. Он наклонился к Лукреции и заговорил как можно тише, но все же чтобы быть услышанным всеми и каждым в зале суда.
— Я жду, мисс Дюбуа. Уверен, что все в этом зале ждут вашего ответа.
— Возражение, ваша честь, — Харви Этьен встал, но по-прежнему не отпустил плечо Джареда. — Это несущественно и основано на предубеждении, и обвинение не предоставило никаких доказательств.
— Ну же, мисс Дюбуа, — подзуживал Хэррод сквозь широкую улыбку чеширского кота. — Скажите правду. Больше я вас ни о чем не прошу. Просто скажите правду.
— Ваша честь! — воскликнул Харви Этьен, и толстый судья трижды быстро стукнул своим молотком. Удары прозвучали как выстрелы. Он утер раздраженное лицо потной ладонью и повернулся к Хэрроду.
— Полагаю, все это к чему-то ведет, мистер Хэррод?
— Прямиком к мотиву, ваша честь, — затем, оглянувшись на Джареда и его адвокатов, он добавил:
— И у меня есть свидетели. Свидетели, которые подтвердят существование половой связи не только между Лукрецией Дюбуа и Джаредом По, но и между мисс Дюбуа и ее родным братом.
— Ты больной, злобный сукин сын, — сказала Лукреция. Подавшись вперед, она плюнула в лицо прокурора. В суда воцарилась краткая изумленная тишина.
— Это многое значит, мисс Дюбуа, — наконец сказал Хэррод, вынимая платок из кармана. — Особенно когда исходит от такого явного содомита, как вы.
Джаред рванулся через стол, таща за собой Харви Этьена, и зал суда взорвался криками и вспышками камер.
— Отвали от нее, скотина, — орал Джаред, заглушая гам. — Или я тебя урою!
Потом Этьен оттаскивал его обратно через стол, роняя документы и блокноты для записей. Дорогой портфель громко брякнулся о мраморный пол и выплюнул еще порцию бумаг. Чьи-то руки тянули его назад, к стулу, на котором ему полагалось сидеть и молча слушать, как Джон Хэррод лжет и искажает правду, как мучает Лукрецию. Джаред рванулся снова и был вознагражден треском рвущегося воротника.
Впрочем, Хэррод уже перенес свое внимание с Лукреции на него.
— Это ведь так, мистер По? Вы убили Бенджамина Дюбуа, потому что решили, что на самом деле хотите его сестру, а они просто не могли не спать друг с другом. Вы ревновали, верно, мистер По?
— Заткнись! — кричала Лукреция с места для свидетелей. — Пожалуйста, заставьте его замолчать!
Джаред вырвался, скатился головой вперед с другой стороны стола и мгновенно вскочил на ноги. Краем глаза уловил приближение одного из судебных приставов, а потом на его затылок обрушилась резкая боль. Он падал, слыша только плач Лукреции и, откуда-то издалека, удары деревом по дереву — стук судейского молотка.
Тюрьма Ангола, расположенная у конца шоссе 66, в резком извиве Миссисипи, с трех сторон окружена глубокими и опасными водами, а с четвертой отгорожена скалистыми, кишащими гремучими змеями холмами Туника. Восемнадцать тысяч акров луизианской дикой природы отведены для наказания и перевоспитания злодеев, сумасшедших и глупцов, которые дали себя поймать.
Как по большей части в Луизиане — и вообще на юге — время здесь почти не движется. Ангола не слишком изменилась с того дня, как открыла свои двери в 1868, какие-то три года спустя после того, как конфедераты сдались у Аппоматокса. Огромная плантация хлопка и сои на берегу реки, укрытая от остального света почти неприступными зарослями дуба и ежовой сосны, мир со своими собственными секретами, правилами и смертельными ритуалами.
Джаред По прибыл в Анголу душным октябрьским днем, в раскаленном от летней жары, но под небом осенней голубизны. Когда автобус въехал в ворота, Джаред вывернул шею, стараясь бросить последний взгляд на потерянную свободу сквозь клубы выхлопа и красной пыли.
Присяжным понадобилось всего два часа, чтобы признать его виновным в убийстве Бенни. Два часа, чтобы решить, как и где он проведет остаток жизни. Судье хватило даже меньше, чтобы решить, как она закончится.