Фрэнк нащупывает пульт от телевизора и увеличивает громкость до тех пор, пока не слышит ничего, кроме гнусавого голоса ведущего.
Фрэнк запил всерьез за два месяца до повышения, еще когда патрулировал Ибервилль, район мнгоэтажек к востоку от улицы Канал. Его напарником была молодая черная женщина, Линда Гетти, новобранец. Они работали вместе всего несколько недель, когда поступил вызов — в памяти он навсегда остался как Плохой Вызов. Был Прощеный Вторник, и для Фрэнка тот дождливый день стал началом разложения, постепенного падения до нынешней ненависти к себе и гнилого пьянства.
— Хуже нет, чем эти семейные разборки, — сказал Фрэнк.
Линда кивнула и щелчком выбросила окурок в окно патрульной машины, пока он отвечал диспетчеру.
— Ага, мы сейчас в паре кварталов оттуда, — сказал он в передатчик, и развернул машину. Теперь, думая о тех четырех-пяти минутах дороги до жилого муравейника на границе кладбища св. Людовика, он вспоминает смутное предчувствие беды, нечто похуже обычного нежелания оказаться между двумя людьми, которые ненавидят друг друга с силой, доступной только супружеским парам. Наверняка чушь, вроде как явление святого Павла в миске гамбо за миг до того, как подавиться панцирем почти насмерть. Выдумать что-то из ничего утешения ради.
— Я знаю, тебе сто раз говорили за время учебы, — он всегда частил, когда нервничал. — Но это рутинное дерьмо в сто раз опаснее чем, скажем, ограбление или облава на наркоманов. Там хоть заранее ждешь, что в тебя будут стрелять и все такое. А с этим дерьмом никогда не знаешь, чего ждать.
— Понятно, — Линда старалась говорить твердо и уверенно.
Когда они подъехали к зданию красного кирпича, покрытому граффити, в грязном дворе уже собралась небольшая толпа. Несколько человек стояли на улице, глазели на что-то на асфальте. Когда они вышли из машины, обернулись недоверчивые, озлобленные лица. Фрэнк помнит мелькнувшую мысль: хорошо хоть дождь перестал.
— Сделаете вы что-нибудь, наконец, или нет? — спросила женщина со светло-зелеными бигуди в волосах, низенькая и почти квадратная. Фрэнк услышал мужской голос из какой-то квартиры, громкий и безумный.
— Расходитесь по домам, — начал было он, и услышал, как ахнула Линда. Такой звук издают, увидев нечто в сто раз хуже, чем могли представить.
— А вы мне рот не затыкайте, — скрипуче заорала толстуха. — Я спрашиваю, сделаете вы что-нибудь?
Но Фрэнк уже отвернулся от нее к Линде, стоявшей по другую сторону машины, зажав рот рукой — пальцы заглушали голос.
— Что там? Что случилось? — но она уже показывала на то, что он заметил посреди улицы, когда тормозил у тротуара. Блядь, дохлая кошка, подумал он. Господи, неужели она устраивает сцену из-за дохлой кошки на дороге?
Линда нашарила сигарету, закурила, с силой затягиваясь, чтобы не вытошнило. Знакомая уловка.
— Фрэнк, — пробормотала она. — Боже мой, Фрэнк, ты взгляни.
Он обошел патрульную машину, не выпуская из виду встревоженных наблюдателей и окно, из которого доносился мужской голос. Посмотрел на то, что увидела его напарница.
Это была не кошка, понял он секундой позже, когда между столпившимися людьми мелькнуло маленькое тельце. Коричневая кожа и липкое красное размазаны по асфальту. Младенцу было, наверное, полгода, и Фрэнк без лишних вопросов знал, что по его голове проехала машина.
Линда оперлась о капот, кашляя, снова и снова повторяя: боже, о, боже, будто молилась между затяжками, будто существовал способ позабыть только что увиденное, отменить его. В толпе засмеялись сухим жестким смехом, который Фрэнк помнит так же ясно, как изломанное тело. А потом раздался первый выстрел, и он снова обрел способность двигаться, словно заклятье утратило силу. Он помнит, как заорал на Линду: мать твою, соберись немедленно, или тебе пинка дать?
— Извини, — прошептала она, вытерла рот и потянулась к кобуре. — Но, Фрэнк…
— Этому бедному ребенку вы уже ничем не поможете, — закричала толстуха. — Лучше бы подумали о тех, кого он еще не убил.
Линда уставилась на женщину, щурясь — слезы текли из ее глаз, капали с щек.
— Она права, — сказал Фрэнк. Он сунулся в окно машины, схватил передатчик, стараясь говорить спокойно. — Хуево дело, нам необходимо подкрепление!
Он умолк на миг, сделал глубокий вдох и подумал — слышит ли диспетчер, как колотится сердце в его груди, чует ли запах крови и адреналина по радио? Стрелявший поджидал их на втором этаже, забаррикадировавшись в квартире с подругой и ее тремя детьми. Один из детей лежал мертвым на дороге — это рассказала толстуха, когда Фрэнк закончил переговоры по радио. Парня звали Рой и он курил крэк весь день. Толстуха и об этом рассказала. Они вытащили оружие и начали подниматься на второй этаж по лестнице из железа и бетона. Миновали верхнюю площадку, пригнулись, Линда распласталась по стене, Фрэнк занял гораздо более опасную позицию метра на два ближе к двери.
Почти пять минут прошло, как он вызвал помощь, и все еще не было слышно сирен. Ладони Фрэнка вспотели, рукоятка пистолета стала скользкой. Они ясно слышали, как орут друг на друга за стеной мужчина и женщина, слышали голоса перепуганных детей, но выстрелов больше не было. Поднимаясь, Фрэнк заметил движение в разбитом окне. Видимо ребенка выбросили именно оттуда.
— Дерьмо, — прошипела Линда за его спиной. — Где они шляются, Фрэнк? Мы и подниматься сюда не должны без подкрепления.
— Заткнись на минуту, а? — прорычал он и вжался в железные перила, готовясь выстрелить, если дверь квартиры вдруг откроется и в руках у гада окажется что угодно.
Когда он закричал, обращаясь к людям за дверью, то услышал в своем голосе напряжение, затаенный страх. От этого затошнило почти как от вида мертвого младенца — следы шин отпечатались в мякоти, оставшейся от черепа и мозга.
— Рой? Рой, ты меня слышишь? Это полиция. Опусти оружие и выходи, пока никто больше не пострадал…
— Да пошел ты, козел! — прогудел из квартиры мужской голос. Черная краска облезала с металлической двери крупными уродливыми струпьями, под ней виднелся более старый и блеклый слой черного. Фрэнк очень четко помнил мелочи. — Ни хуя меня на заставят никакие копы Нового Орлеана! Засунь свою лживую задницу в свою полицейскую тачку и уматывай, или я вышибу этой суке мозги!
Снова вскрикнула женщина.
— Господи, ну где их носит, Фрэнк? Они уже два раза должны были приехать.
Он не знал ответа, но понимал, что в одиночку им не справиться.
— Не знаю, ясно? — прошептал он, борясь с паникой, заполнившей желудок свинцовым холодом. — Мы отступаем и ждем…
— Ждем чего, Фрэнк? Подмоги не будет, а он готов там всех переубивать. Ради бога, там же дети.
— Эй, ублюдок! — снова раздался мужской голос, хищный и взбешенный. Фрэнк знал: тут не помогут никакие уговоры, этот уступит только убийственной силе. — Ты че, оглох? Я сказал — убирайся с проклятой лестницы, или я ей черепушку продырявлю!
— Неважно, — Фрэнк ответил Линде настолько громко, насколько хватило храбрости. — В одиночку мы ничего поделать не сможем.
Он крикнул:
— Ладно, Рой, мы сейчас уйдем и оставим тебя в покое, как ты и сказал. Только сначала…
Дробовик рявкнул как гром, вырвавшийся на свободу из металлической оболочки. Черную дверь снесло с петель. У них попросту не было времени убраться подальше, понял Фрэнк, когда Рой поднял Маг-10 для нового выстрела. У его ног раскинулась женщина — Фрэнк видел, что она оказалась между Роем и дверью, и выстрел разорвал ее напополам. Рой был весь в ее крови, и воздух загустел от дыма и алой росы.
— Пригнись! — заорал Фрэнк на Линду, выгадывая драгоценные секунды на прицеливание, и выстрелил дважды, оба раза точно Рою между глаз. Огромный мужчина качнулся назад, и в спазме его пальцы нажали на курок в последний раз. Выстрел ушел в никуда, оставив только дыру в потолке над его головой, гипсовую пыль и еще немного порохового дыма. Рой сделал шаг назад, задел кофейный столик и рухнул на пол замертво.
— Дева Мария, — прошептал Фрэнк, не слыша собственного голоса. В голове звенело от выстрелов.
— Как ты там? Линда, ты цела? — она не ответила, но он уже поднялся и приблизился к дверному проему, по-прежнему держа на мушке распростертое тело Роя. Тот лежал на спине, обе ноги задраны кверху, дорогие кроссовки пропитаны кровью — его собственной и кровью его женщины.
Фрэнк осторожно обошел погнутую дверь, в центре осталась дыра размером с его кулак, и он знал, что чудом не погиб. Переступил через измочаленную груду на пороге, которая всего лишь минуту назад была живым человеком. Пол оказался скользким, он оперся о стену, тоже покрытую кровью, и его рука стала красной и липкой. Ни малейшего признака остальных детей. Фрэнк догадывался, что они прятались где-то в квартире.
— Линда, мне бы пригодилась твоя помощь, — крикнул он, опасливо склоняясь над трупом Роя. — Надо найти этих детей.
Он увидел два аккуратных отверстия прямо над переносицей Роя, растекающуюся лужу крови и серое вещество на полу под его головой. Широко распахнутые глаза таращились в потолок, на Бога, или на убийцу. Руки все еще сжимали ружье.
— Линда, ты меня слышишь?
Она, наконец, ответила, издав слабый, неуверенный звук. Он медленно посмотрел через плечо, не желая поворачиваться спиной к этому психу даже теперь, когда тот вряд ли мог подняться. Сквозь рассеянную завесу из дыма и пыли Фрэнк видел дверной проем — будто кто-то проломил выход из самых глубин ада.
Линда сидела на лестничной площадке, привалившись спиной к кирпичной стене, в растущей луже собственной крови.
— Кажется, я ранена, — сказала она, уже оглушенная шоком. — Фрэнк, кажется, ублюдок в меня попал.
Выходя, Фрэнк поскользнулся на внутренностях мертвой женщины и едва не упал. Даже издали он видел, как хлещет кровь из раны на бедре Линды, как жизнь вытекает из артерии на грязный бетон ярко-красными толчками синхронно с биением ее сердца. Линда тупо смотрела на рану, словно в изумлении, словно видела невероятнейшую вещь, но не часть себя, нет, не то, что случилось с ней.
Фрэнк упал на колени рядом и осмотрел дыру: коричневая кожа и розовые мышцы перемолоты в фарш. Он понятия не имел, как заряд мог попасть в нее и миновать его, пока не заметил погнутый кусок шрапнели, торчащий из раны. Фрагмент двери, пролетевший, видимо, совсем близко от него самого.
— Слушай, я должен вызвать тебе скорую, — он содрал с себя рубашку, чтобы перетянуть рану. — А пока меня не будет, прижимай это как следует.
Она безжизненно кивнула. Мать твою, да она тут умрет, подумал Фрэнк, туго заматывая кровоточащую рану своей рубашкой. Истечет кровью раньше, чем я доберусь до машины и вызову помощь.
— Я думаю, я в норме, — пробормотала она. — Не так уж больно. Думаю, я смогу идти.
— Заткнись, Линда, — он связал рукава рубашки, заканчивая перевязку. — Если не будешь сидеть неподвижно и зажимать рану, то тебе вряд ли придется куда-то идти. Тебя ангелы понесут.
Она посмотрела на него, моргнула и улыбнулась глупой улыбкой наркоманки. Потом стащила что-то со своего пальца и всунула в его окровавленную руку.
— Фрэнк, прошу тебя, скажи Джуди, что мне очень жаль, ладно? Скажи ей, что я ее по-прежнему люблю. Сделаешь это для меня?
Он уставился на простое кольцо из белого золота, пытаясь понять ее слова.
— Если что-то случится… если я не вытяну… скажи Джуди, что я просила прощения, — Линда сжала его кулак вокруг обручального кольца.
Фрэнк сделал глубокий вздох, зная, что нет времени удивляться и тешить свои страхи. Повязка уже промокла насквозь. Когда он заставил Линда положить обе руки на пятно и надавить, она чуть не отключилась. Он хлестал ее по щекам, пока не привел в себя.
— Держи руки вот так, Линда, и все будет в порядке. Ничего не случится, если будешь делать, как я велел. Поняла?
— Ага, — прозвучало очень слабо и будто издалека. — Я поняла, Фрэнк.
— Я быстро, клянусь. Только до патрульной машины и обратно, хорошо?
— Ага, — сказала она, и он оставил ее, спустился по лестнице в толпу слоняющихся перед зданием людей. Толстуха в зеленых бигуди взглянула на него и ухмыльнулась, блеснув серебряной коронкой на переднем зубе.
— Ты там хоть кого-нибудь в живых оставил, юноша? — спросила она пробирающегося сквозь толпу Фрэнка. Он не отвечал, не обращал внимания ни на кого. Пока он и Линда были наверху, снова начался дождь, он чувствовал, как холодные капли смывают грязь с его кожи. Он сжимал кольцо и шел к машине, молясь не тому Богу, в которого верил. Молясь, чтобы успеть дойти до машины, прежде чем вырвет, чтобы успеть вызвать помощь, прежде чем она умрет там одна.
И когда он дошел, с реки донесся гром, похожий на мягкое эхо ружейного выстрела, и завывания приближающихся сирен.
Линда Гетти не умерла, но едва не потеряла ногу и навсегда осталась хромой. Он навестил ее в больнице только однажды, вернуть кольцо из белого золота. Линда приняла его, словно забирала назад признание. Фрэнк знал, что примерно так и было. Она вышла в отставку еще не закончив сражаться с физиотерапией, а Фрэнк без особых усилий перевелся в отдел убийств.
Но сначала он узнал, что тем днем по меньшей мере два наряда были на дежурстве в Ибервиле, в минутах езды от них. Оба сообщили диспетчеру о проблемах с двигателем, когда их вызвали на подмогу. Тем же вечером, вернувшись в участок, Фрэнк обнаружил, что кто-то написал краской из баллончика на шкафчике Линды ЛЕСБИ. Большими красными буквами. И приклеил скотчем использованные окровавленные тампоны к дверце.
Он застыл, глядя на это, и старый страх перед разоблачением боролся в нем с не испытанным до того ни разу возмущением. Даже когда приходилось выслушивать дурацкие шутки про гомиков или смотреть в сторону, когда кто-нибудь избивал педика; все это время он подыгрывал, опасаясь навлечь на себя подозрения или издевательства.
Он смотрел на испоганенный шкафчик и видел, как жизнь вытекает из безвольно привалившейся к стене Линды Гетти, как ее синие полицейские брюки становятся черными от крови. Она не проронила ни одной гребаной слезинки, только спокойно сняла кольцо с пальца.
Скажи, что я по-прежнему люблю ее.
Кольцо все еще лежало в нагрудном кармане, и пятна на его полированном металле были так похожи на расплывчатые багровые буквы на дверце. Позже Фрэнк осознал: если каждому раз в жизни дается миг близкого и возможного искупления, то для него этот момент наступил в раздевалке. Его единственный шанс изменить ход своей жизни. Пригоршня секунд, когда все было так же ясно, так же просто, как нотка смирения, пробившаяся в голосе Линды сквозь боль и шок.
— Напарников надо выбирать осторожно, — сказал Донован за его спиной, вот так взял и сказал, и страх затопил разгорающийся гнев. Холодный, влажный страх, который погасил столько пожаров раньше и удушит еще тысячи. Фрэнк повернулся, оказавшись лицом к лицу с Джо Донованом, грузным мужчиной в шрамах от угрей, и слова были у него на языке, правильные слова, но стоило ему заговорить, они улетучились. Все, что он смог выдавить, было:
— Да. Да, конечно. Лишняя осторожность никогда не повредит, верно?
— Нет, никак не повредит, — сказал Джо Донован. Он ухмыльнулся, подтверждая, что разговаривает с одним из своих, одним из сознающих: иногда необходимо принести жертву во имя поддержания наивысшей чистоты. — Ничего личного, Фрэнк. Ты же понимаешь.
— Ага, — ответил Фрэнк. — Да, конечно.
Так что на следующий день, похмельный и изнуренный многочасовыми пьяными кошмарами, в которых он снова и снова сталкивался с Роем-наркоманом-психопатом, Фрэнк навестил ее и вернул кольцо. Когда он пришел, в комнате была еще одна женщина, худенькая белая девушка с серьгой в правой ноздре и татуировками на руках. Линда шепнула ей что-то, и девушка оставила их наедине, по пути одарив Фрэнка полным подозрения взглядом.
В глазах Линды была такая же муть от обезболивающего, как днем раньше от боли, ее голос звучал плоско и невыразительно. Она заморгала и попыталась улыбнуться. Фрэнк вытащил кольцо из кармана. Он смыл кровь, и металл тускло блестел в белом свете больничной палаты.