- Ты помощник архивариуса? – одновременно со мной спросил он.
- Какая стремянка?
- Какой помощник?
И снова вместе – какой синхрон!
Он внимательно осматривался, пробегая взглядом по разложенным на столе и полу бумагам, по цветным наклейкам с надписями на полках, пока не остановился на мне, изучая маску, перчатки и халат. Вот, честное слово, я почувствовал себя раздетым на осмотре врача в поликлинике.
- Так что со стремянкой? – спросил я.
- Вот именно, и я о том же, - сказал он.
- Чего?
- Что?
Я не чувствовал себя таким дебилом даже в обществе Флорентия.
Он почесал переносицу и взлохматил светлые волосы, настороженно глядя на меня темно-серыми глазами.
- А где архивариус?
- Так что со стремянкой?
Опять одновременно произнесли мы. Он поднял руку, показывая, что будет говорить первым, я кивнул, но сначала решил уточнить, кто он, что-то меня разбирало сомнение, что это Максим, да и одет по-другому: охранники все были в черных футболках и черных штанах, а этот в стильных голубых джинсах и тонкой, до прозрачности, белой рубашке с короткими рукавами.
- Ты кто? – спросил он в тот же момент, когда я задал этот же вопрос.
Он возмущенно посмотрел на меня и показал поднятую руку, мол, мы же договорились, что я спрашиваю первым. Я закатил глаза, но, возможно, он не заметил за пылью, покрывающей стекла, и махнул рукой.
- Где архивариус?
- Здесь, - лаконично ответил я.
- Где именно?
Боже! Мне кажется, что конкистадоры, завоевывавшие Америку, и то смогли бы быстрее найти общий язык с местными аборигенами, чем я с ним.
- Перед тобой. Ты стремянку принес?
- Зачем? Хотя сейчас.
Он вышел и вернулся буквально через пару минут с шикарной складной лестницей, деревянной, покрытой лаком, с площадкой наверху и перильцами. Наверное, стащил из библиотеки, а я ее там и не заметил.
- Нужно только разобраться, как ей пользоваться.
- Разберусь.
- Да? – усомнился он. – А она тебе прям сейчас нужна?
Я поднял руку и показал на злосчастную коробку.
- Ага, сейчас.
Мы начали крутить довольно тяжелую лестницу, пытаясь ее собрать, как положено; когда нам это удалось, парень проворно взобрался на лестницу, снял коробку и передал ее мне. Я опасался, что стремянка развалится, но она оказалась в отличнейшем состоянии не только с виду. Поставив коробку на пол, я снял крышку и увидел стопку старых толстых тетрадей, просмотрев их, я благоговейно произнес:
- Дневники Шенборнов, несколько поколений. Кстати, тебя как зовут?
Он присоединился ко мне, с интересом разглядывая вышитую обложку верхнего дневника, и сказал:
- Яр.
Он уселся на ступеньку лестницы, я – на стул, и в четыре руки мы разложили дневники по хронологии. Я взял самый первый и начал листать его: все записи на французском языке, как было тогда модно. Французский я знал очень хорошо на школьном и университетском уровне, но не более, а учитывая почерк…
- Похоже, это того, кто построил усадьбу, - сказал я, вчитываясь в текст. – Французский знаешь?
Яр помотал головой:
- Только английский нормально и немецкий через пень-колоду, а ты?
- Относительно, - пожал я плечами.
- Читай, - велел он.
Мне было самому интересно, и я согласился, снимая маску:
- Ладно.
Примечание к части Скутигера или мухоловка обыкновенная http://s003.radikal.ru/i204/1407/18/1fb01720ee0f.jpg
Она же, открывать осторожно! Только людям с крепким нервами, я вас предупредила! http://s50.radikal.ru/i130/1407/fb/ccfff5357145.jpg
Глава 4
Пока я снова перелистывал пожелтевшие страницы, ну как перелистывал, скорее, аккуратно переворачивал в поисках попавшейся мне фразы про строительство усадьбы под Киевом, Яр смотрел на меня каким-то странным взглядом, малость нервирующим. И что ему не так?
- Вот, - сказал я и начал читать.
Яр склонил голову к плечу и не сводил с меня глаз, внимательно слушая. Когда я закончил, он резюмировал:
- Красиво как журчание ручейка, может, теперь по-русски?
Черт! Я читал на французском, даже не заметив этого. Недовольно посмотрев на Яра, я стал переводить:
17.06.1821
Я никогда не чувствовал такого подъема и вдохновения, как при постройке этой уединенной усадьбы, ведь я строил дом для своего возлюбленного Сашеньки. Прислуга разобрала последние подводы с мебелью, все расставлено, даже всякие его излюбленные мелочи: фарфоровые безделушки, серебряные вазочки; повешены портьеры и картины. Все готово к его приезду. Жду не дождусь, когда смогу его обнять. Николаша тоже с нетерпением ожидает Сашеньку, он очень к нему привязался. Даже не ожидал, что мой сын и мой любимый подружатся.
Я с недоумением глянул на Яра, он сидел, нахмурив брови и сосредоточенно о чем-то думая. Я продолжил:
22.06.1821
Самый несчастливый день моей жизни. Привезли письмо, что мой Сашенька убит на дуэли. Мне незачем больше жить, прости, Николаша, и прощай. Сашенька, я иду к тебе, душа моя.
Дальше записей не было, и я закрыл тетрадь и застегнул ремешочки, погладив кожаную обложку.
- И? – вскинул брови Яр.
- И ничего, - спокойно ответил я, хотя почему-то хотелось плакать: никогда в своей жизни я так не окунался в историю. Странно. – Дневник больше не велся, надо полагать, он отправился на встречу к Сашеньке.
- Тогда нужно найти дневник этого Николаши, - предложил Яр.
- Он следующий, - кивнул я на верхнюю тетрадь.
- Читай, - потребовал он.
Что-то мне не нравится, как он тут раскомандовался, но мне было самому интересно, и, взяв дневник, который, к счастью, был на русском, я начал аккуратно листать, постоянно натыкаясь на ять и остальные уже упраздненные буквы. Пока я пролистывал историю жизни Николаши, Яр походил по архиву и, присев перед отработанными мной полками, стал читать наклейки, периодически поглядывая на меня.
- Ну?
- Он никогда не жил в усадьбе, - вздохнул я.
- Вот черт! – воскликнул Яр. – А его дети или внуки?
- Сейчас посмотрим, - я взял следующую по хронологии тетрадь.
Положив ее на стол, я внимательно пробегал глазами записи, пока не наткнулся на нужное:
- Вот!
Яр тут же склонился надо мной, заглядывая в дневник, я подвинулся в сторону, освобождая ему половину стула. Он понятливо примостился рядом, притираясь боком и ногой.
03.06.1864
Папенька вызвал меня сегодня к себе в кабинет. Оказалось, он хочет нам с Машенькой подарить на свадьбу усадьбу под Киевом. А я и не подозревал, что у нас там есть поместье. Интересно взглянуть. Папенька моего воодушевления не оценил и рассказал престранную историю, связанную со смертью его отца, коей он был фактическим свидетелем. Был он тогда отроком десяти годков, и государь его батюшка велел покинуть дом ему и всей прислуги и не входить ни в коем разе. Стоял тогда папенька перед усадьбой со своим наставником и слугами до солнечного заката, а когда они все-таки осмелились войти в дом, оказалось, дедушка мой покойный изрезал себе руки и исписал все полы-стены кровью своей. Папенька мой латынь уже учил, но слова ему были незнакомы, да и запамятовал он их быстро с такими-то событиями.
Я историю эту Машеньке рассказывать не стал, чтобы не пугать мою голубушку, но папенька регулярно списывается с управляющим, так что усадьба содержится в полном порядке.
Мы переглянулись с Яром и вернулись к дневнику, по молчаливой договоренности пропуская записи про подготовку к венчанию и сборы в поездку, остановившись на приезде нового хозяина и его молодой жены в усадьбу.
20.06.1864
Сегодня мы прибыли на место, нас встречал управляющий, за которым стояла дворня. Въездная дорога была окаймлена рабатками махровых роз. Красиво. Машенька утомилась в пути, поэтому представление прислуги было кратким. Горничная повела мою голубушку в опочивальню отдохнуть перед обедом, а я с Фомой Тимофеевичем отправился осматривать новые владения. Перед домом – пышные цветники с фигурными клумбами из тюльпанов, лилий, левкоев, мальв, резеды. Машеньке должно понравиться, что-то она совсем расхворалась, что не обратила внимание на эту красоту. За домом находились конный, скотный и птичий дворы.
- Ничего этого не осталось, - с горечью произнес Яр.
- Неудивительно, - откликнулся я, - полтора века прошло.
И мы продолжили чтение:
После превосходного обеда я повел свою голубушку в парк: мне очень нравились и аккуратные, выложенные камнем дорожки, и чудесный пруд, и миленькая беседка, увитая плющом. Тут не было светского общества, и я видел, что после шумного города мою Машеньку тяготит деревенская тишина.
21.06.1864
Ночью спал я чудесно и проснулся с превосходным настроением. За завтраком моя голубушка выглядела не очень довольной, но слабо улыбалась, когда я к ней обращался. Я предложил ей конную прогулку, но она отказалась. Сам же я не мог удержаться от поездки по окрестным полям и велел заседлать мне Ветра. Вернулся я в приподнятом настроении и, передав коня конюху, решил сломать для своей голубушки несколько роз. Не знаю, что удержало меня приказать это сделать любому дворовому. Так хотелось угодить Машеньке. Я поранился, но ее беспокойства это не стоило. К сожалению, немного крови попало на дверь и пара капель на пол передней. Дом вздрогнул и качнулся. Землетрясение? Испуганная Машенька выбежала навстречу, но толчки не повторились. Все хорошо.
28.06.1864
Завтра утром мы уезжаем. Я нигде себя не чувствовал лучше, чем тут, но Машенька придумывает всякие причины и отговорки, только бы уехать. То двери закрываются у нее перед носом, то стул отодвигается, когда она хочет сесть, то вода выплескивается из стакана на платье. Моей голубушке тут скучно, она хочет на воды, в общество.
12.06.1869
Сегодня я вернулся туда, где так покойно моему сердцу. Я не был тут пять лет, поскольку Машеньке не нравилась глухая провинция, но седмицу назад Машенька сбежала с каким-то французишкой-фигляром, бросив меня и трехлетнего Митеньку.
14.06.1869
Митенька невесть откуда принес маленького котенка. Мамки-няньки ничего не знают, и куда только смотрят? Устроил допрос дворовым, конюх признался, что на конюшне недавно окотилась кошка. Велел котенка отнести к кошке, Митенька, дружочек мой, ударился в слезы. Кухарка сказала, что на конюшне все котята полосатые, а черно-белого там не было ни одного. А она что там делала? Митенька твердит, что котенок был в его комнате, и плачет, не хочет с ним расставаться. Котенка велел помыть, хотя он на редкость чистенький и ухоженный, и только тогда снова дать моему голубчику.
Дальше несколько десятков страниц, заполненных деревенским бытом.
19.05.1871
Получил сегодня послание от старинного товарища, просит приютить на лето его младшего брата для поправки здоровья, ибо ему прописаны деревенский воздух и покой.
Дальше шли записи о знакомстве с Сержиком и о том, что голубчик Митенька с ним подружился, и чем дальше, тем больше восхвалений Сержиковых достоинств: и умен, и говорит ладно, и в общении и на глаз приятен, и как ему нравится в усадьбе.
Я встал и потянулся, понимая, что желания читать про явно завязывающиеся отношения двух молодых людей мне неинтересно. Снял перчатки и очки, протер влажной салфеткой руки и специальной – линзы очков. Яр тоже перестал читать и следил за мной; так как стриптиз был закончен и ничего больше я снимать не собирался, то вопросительно посмотрел на него. Он опустил глаза, глянул в сторону: