– Да ну тебя! Сколько ты хочешь на самом деле? Ишь заломила!
– Да ты сам скажи, купец, почем взять хочешь?
– Кха… Ну, по десять кун за горшок, по пятнадцать за котел малый и по двадцать пять за большой.
– Тю… Да ты надурить меня хочешь! – возмутилась Улина, уперев руки в бока. – Потом всем рассказывать будешь, как посмеялся над глупой бабой! Надо мной же похохатывать все будут! Скажут, за сколь купила, за столь и продала, да еще все лето рать на свое серебро кормила, что в страны заморские плавала вместе со мной за товаром. Стыд-то какой мне будет!
– Да брешешь ты все! Как баба в заморские земли ходить может?
– А может, и брешу насчет того, что была там! Только много ума не надо, чтобы ратников нанять да купца с ними отправить! А уж ныне это мой товар, не в убыток же себе его отдавать?! А ты задарма все забрать хочешь!
Замолчавшая толпа оттаяла, и даже послышались голоса поддержки смелой черемиски от слегка ухмыляющихся жителей Переяславки.
– Так держи, девонька! Вона какие котлы, без шва единого, даже от молота кузнечного следов нет, истинно чудо заморское!
– Ну… – спустя минуту такого гомона Федор пошел на попятный. – По сорок котел большой возьму и горшок по двадцать. Все, последнее мое слово.
– Будто ты не знаешь, купец, сколь надо припасов для рати судовой! – Улина завертела головой в разные стороны и потащила из толпы новгородца, который недавно купил у нее утварь. – Да я вот ему, как первому покупателю, котел большой за полторы гривны отдала… Так ведь, родненький? – Острый каблучок сапожка впился ратнику в ногу. – А тебе только за то скинула, что ты скопом все берешь! Пойду на Вятку ту же – большая утварь по две гривны разойдется! – Второй каблучок ненароком прошелся по сапогам Петра.
– Да уж что на Вятку идти, красавица, тут расторгуешься хорошо, – вздрогнул Петр, но тоже подключился к торгам. – Я бы у тебя и по гривне все котлы походные скупил. Рать растет, а сухой кусок воям в горло не лезет…
– Ну, твоя взяла, красавица, – обреченно махнул рукой Федор. – Беру все большие по его цене, но на остальную посуду все же убавь половину стоимости.
– Ох, ласковый мой, да я бы с превеликим удовольствием, – всплеснула руками Улина, показывая на пробирающегося через толпу Кузьму. – Но видишь, еще один покупатель идет, а он уж точно на все мои цены согласится. Как уговаривал меня поутру, с товаром встретив, как обхаживал… Только вот имени своего не сказал. Все вы такие, кобели проклятые!
– Кузьмой меня кличут, молодица, – растолкал всех любопытствующих от товара подошедший новгородец и начал перебирать железную утварь. – Только напраслину ты на меня возводишь, хая словами погаными, товар я твой обхаживал, а не тебя. Хотя, не будь ты такова… какая есть, то кобели бы около тебя не крутились.
– Ох, срезал девку на лету, – послышалось из толпы.
– Срезал, срезал, родненький. Поставил на место лапотную, – безропотно согласилась Улина и тяжело вздохнула: – А что делать? Нрав свой на торгу не покажешь – так разденете, разуете и без единой куны оставите. Сколько ты, Федор, за котлы большие дать хотел, по гривне за штуку? Отдать тебе, что ли, весь товар?
– Давай, красавица, – подобрался тот, протягивая ладонь и чуть смущаясь, что скреплять договоренность придется с бабой. – Все возьму. Вот тебе в том мое слово!
– Ну-ка охолонь, Федька! – резко вмешался Кузьма, заставив того отдернуть протянутую руку. – Какое имя от родителей получила, молодица?
– Получать легко, отдавать трудно. Ну да ладно, бери за так, купец: Улиной меня родные зовут.
– Так вот, Улина, набавь куну к каждой цене, что тебе этот… купчишка сказал, и товар на мой ушкуй грузи.
– Эй, Кузьма, да что ж ты делаешь? – Возмущение было написано большими буквами на лице Федора. – Не пожалует тебя Захарий за такое твое вмешательство!
– С Захарием я сам разберусь, если… когда он поправится. И между прочим, Федька, за лечение его я сговаривался заплатить, хотя его монеты все у тебя в мошне лежат целехонькие. Не пришел ты вечор ко мне и не предложил серебро своего хозяина за его же здоровье выложить!
– Кгхм… моя вина, Кузьма. Однако же и ты не прав.
– Ну, раз признал, то отойдем в сторонку и сговоримся, – кивнул в ответ купец и повернулся, чтобы начать выбираться из толпы.
– Ох, теперь гораздо проще все стало, – облегченно вздохнула Улина, провожая взглядом развернувшихся новгородцев. – Ну что, воевода, верно ли то, что возьмешь ты весь мой товар за ту цену, что называлась тут?
– Сговаривались лишь насчет котлов, – подыграл ей Петр. – Однако же и по поводу другого товара я поторговаться не прочь. Прибыток сулит эта утварь изрядный, если развезти ее по поселениям нашим. Однако не уверен я, что такую цену готовы заплатить людишки. Поиздержались они мехами в этот год… Разве что отдать в расчете на зимнюю добычу?
Замершие при первых словах черемиски новгородцы переглянулись и вернулись обратно к разложенному товару, стараясь не обращать внимания на его хозяйку.
– А не дурят ли нас, Федька, а? – внятно произнес в толпу Кузьма. – Вечор сказывали, что черемисы те княжьими ратниками являются. А окрест сей девицы более никого из ее племени не наблюдается…
– Точно! – просиял Федор. – Она же нам про рать толковала, которую нанимала, дабы на полудень ходить. А где она, эта рать-то? Нечистое дело тут творится, сговорились они.
– Что скажешь, девица? – кинул Кузьма вопрос в задорные, полные бесенят глаза Улины.
– А то и скажу, купец, что зря ты пытаешься камешки подводные в таком простом деле найти. Думаешь, что такой поход без ведома ветлужского кугуза мог случиться? А монеты на сей товар я у себя взаймы взяла, мошну из-под поневы достав?! Ох, да что я мелю-то, пустоголовая! – запричитала Улина. – И зачем я тебя обманываю, купец честный новгородский! Да сами они тут горшки эти клепают! Каждый второй у них тут кузнец! И бабы, и дети!
– Ладно, остановись! – потряс головой Кузьма, не обращая внимания на оторопелые взгляды, которыми награждали черемиску Петр и другие общинники в толпе. – Аж звон в ушах пошел от придумок твоих… А почему товар в этой веси? Пошто не самому кугузу отвезли, дабы лицезрел он плоды дел своих торговых?
– На это я тебе отвечу, купец, – вмешался Петр, в голове у которого сразу закрутились те наставления, которые ему оставил воевода. – Утварь сия предназначена была для продажи в землях суздальских, муромских и рязанских. А мы первое поселение по Ветлуге, где храниться может этот товар без разорения для кугуза. Пошлин не берем, охрану предоставляем… Более того, скажу я тебе, вои наши вместе с черемисами ходили в земли дальние и ныне в Суздаль с ними же отправились. Только вот оплошали мы немного, сговорившись за серебро стеречь по дороге этот груз железный! – Он досадливо цокнул языком и добавил: – Нет бы долю в товаре взять!
– Да ты сам видишь, Кузьма, – поправила что-то в своей прическе Улина, – сколько воев тут живет, да какие! Черемисские гридни ни в какое сравнение не идут с ними. Я не про доблесть воинскую сказываю, – поправилась она, увидев смешинки в глазах новгородцев, – а про доспехи и ратное умение! Видел ли ты такое, чтобы на каждом втором муже в захудалой веси бронь добрая была вздета и сабли харалужные на поясах висели, а? Потому и выбрал их князь наш. С одной стороны – в землях его живут, зависят от него, с другой – с силой такой надо в мире жить, а то и в союзе… Да и применять ее себе на пользу.
– Уговорила, языкастая, – махнул рукой Кузьма, не имея сил более спорить. – Берем мы по Федькиной цене весь товар твой на двоих.
– Так бери! Только кто ж тебе отдаст его, золотой мой? – ухмыльнулась Улина. – Мы с Федором не сговорились, а моя цена в половину его дороже была. Да еще Петр, что воеводу замещает, себе товар требует.
– Да неужто ты, краса ненаглядная, не уступишь нам до цены нашей? – с придыханием вмешался младший из новгородских купцов. – Ведь все скопом берем…
– Мне, Федор, со своего лица воду не пить! – отрезала черемиска. – Оттого, что ты его похвалишь, оно милей мне не будет. Хотя… раз такое дело, могу еще набавить цену на утварь свою, если хочешь!
– Э… Это еще почему?
– А за погляд приятный, – ехидно ответила Улина. – Мыслю я, что ты торгуешься так долго лишь для того, чтобы лицезреть меня подольше. А за удовольствие надо платить!
– Так мне что, за взгляд на парчу мою монеты с людишек ваших спрашивать? Тоже ведь красота неописуемая!
– Не за взгляд, Федор, – покачала та головой. – Если покупатель подойдет, да вместо тебя сам твой товар нахваливать начнет, неужто ты цены не поднимешь?
– Так-то оно так, да я не товар превозношу, а красоту твою…
– Так и я не набавляю, а лишь грожусь! А могу, если не прекратишь мне зубы заговаривать!
– Ну, хватит, Федька, – вмешался Кузьма, слушавший перебранку с насупившимися бровями. – Ты, девица…
– Баба я, Кузьма, давно уже баба вдовая, правильно ты меня назвал недавно…
– Будь, по-твоему, Улина, баба так баба. Какая цена твоя? Не для торга, а по какой отдашь? Иначе развернемся и уйдем. И на прибыток свой плюнем…
– На прибыток ты свой не плюнешь, купец, – замотала головой черемиска. – Разве что припечет тебя сильно… Но цену скажу. По дюжине кун с котлов скину от моей цены, по десять с горшков и по пять со сковород. Таков мой сказ.
Федор пододвинулся к Кузьме и скороговоркой нашептал ему конечную стоимость каждого покупаемого изделия. Тот поморщился и продолжил торг:
– Еще по десятку кун скинь с каждой вещи, красна дев… Улина, и по рукам ударим.
– Лишь по пяти могу, а со сковород только по три. Но ты заберешь весь мой товар, так?
– Заберу, слово даю. А Петр пусть уж у меня покупает, – хмыкнул Кузьма в бороду.
– Вот моя в том рука, купец. – Узкая ладошка утонула в лапе торгового гостя, вызывая гул одобрения со стороны окружающей толпы.
– Так, насчет погрузки… Сколь товара мы взяли, Федька? А то мне надобно сукно свое переложить для устойчивости.
– Дык… Так покидаешь, откель ему много быть? Хоть и грозилась мне она половину ушкуя загрузить, так если на двоих делить…
– Делить, делить… – передразнил Кузьма своего напарника, тряся бородой. – Федька! Белены ли ты объелся, не вызнав, за что торговался? Вот и имей дела с таким сиволапым… Ох, Захарий, Захарий. Ну да ладно, зарубку себе поставлю на память о твоем разумении.
– Нагнись ко мне поближе, купец, – поманила новгородца пальчиком Улина. – Ухо свое мне подставь, говорю, а то не достану я до тебя!
Черемиска приблизила свои губы к нагнувшемуся Кузьме и что-то ему прошептала. Тот недоуменно отшатнулся и попросил повторить еще раз. Однако та в ответ притворно надула губки и раскинула руки, созывая начавшую было расходиться толпу.
– Эгей, люди честные, купец-то не верит моему счету! – Улина полезла за сапожок и достала оттуда выглаженный кусочек бересты. – Читай, коли умеешь. Тут все написано про товар ваш. Чего, где и сколько. Добрые люди помогли, сама-то я письму не обучена.
– Э… да не наше это письмо, хоть и похоже чем-то, – помотал головой Кузьма, который некоторое время честно пытался разглядывать вырезанные знаки, но потом отдал бересту обратно. – Это где ж ты такого грамотея нашла, что совсем невнятные резы нанес? Небось и заплатила ему? А, девонька?
– Тетка Улина, дайте мне, – вперед протиснулся паренек с огненной шевелюрой и протянул руку за записью товара.
– Э, Вышата?
– Он самый, я давно тут стою, а на бересте сам писал.
– От какой умелец выискался, – начал похихикивать Кузьма со вторившим ему Федором.
– Вместе посмеемся, дайте срок, – пробурчал Рыжий и начал зачитывать список: – Котлы большие. Всего двести восемьдесят штук, котлы…
Смех мгновенно прекратился, и Кузьма хищно подобрался:
– Сколь, говоришь, по счету котлов?
– Две сотни и еще восемь десятков, чего непонятно-то?
– Ты, малец, не дорос еще, дабы возмущение свое проявлять при старших. – Рука Кузьмы выпросталась из суконной однорядки, накинутой прямо на доспех, чтобы дать затрещину пацану, но тот успел юркнуть за спину черемиски.
– Погодь, Кузьма, моих мальцов обижать, – начала та недовольно поднимать голову.
– Какой он твой, если ты даже имени его не знала?!
– Какая разница – все равно мой! По делу говори, там ведь мелкого товара не меньше, чем котлов этих будет. Да и приблизительную цену я тебе назвала, или ты опять скажешь, что не расслышал?
– Кхе, – крякнул Кузьма, озадаченно хватаясь за бороду. – Ты вот что, девонька, не позорь меня перед честным людом…
– И ты не обессудь за настойчивость мою. В стороне потолкуем? – Улина пробралась через расступившуюся толпу и пошла в сторону от торга, увлекая за собой обоих купцов. Вырвавшись вперед, черемиска пружинистым шагом достигла середины пажити и остановилась перевести дух. Сердце забилось в груди в диссонанс с дыханием: каждое старалось перегнать друг друга в стремительном жизненном забеге, качая кровь по жилам и наполняя ее кислородом… Не выдержав паузы, Улина опять продолжила движение, неспешно продвигаясь к кромке леса. Постепенно взбудораженный организм успокоился, и к тому моменту, когда ее догнали купцы, лишь розовый румянец выдавал ее переживания.
– Моя оплошка, да еще какая… – прервал свою перебранку с Федором Кузьма и с возмущением добавил: – У нас, если мы сложимся с Федькой, столько монет все одно не будет. Захарий на сукно почти все серебро пустил… Разве что им возьмете? Нет? Даже если с мошной Якуна считать, то малости не хватит! Да откель столько монет у кугуза вашего, а? Он же в нищете сидит и даже без мехов! Ах ты, вот он куда их пустил, а мы-то гадали…
– Да ты не переживай, Кузьма, сговоримся мы о нехватке твоей, – промурлыкала черемиска. – От чего откажешься, то Петру пойдет. Если возьмет он по такой цене, конечно… Остальное тебе в долг запишем. Все честь по чести, на бумаге.
– Ишь ты, на бумаге… А не боишься, девонька? Законы у нас свои, моему слову поверят быстрее, чем расписке этой!
– Вчера обманул – сегодня не поверят, Кузьма. Да и вои твои – разве не видоки?
– Это мои люди, – брякнул Кузьма и напрягся, ожегшись о взгляд Федора. – Все в одном деле, Федька… Да я не о том, девонька.
– И я не о том. В следующем году приходи сызнова – будет тебе товар, с которым не стыдно в тот же Готланд пойти. И опять же в долг часть дадим.
– Да и с этим вроде незазорно идти…
– На твое усмотрение, купец. – Улина с вызовом посмотрела на Кузьму. – Но условия у нас будут для тебя на этот счет, если придешь… скажем, в начале лета.
– Это какие же? – Хмурый взгляд новгородца говорил сам за себя.
– Не бойся, тебе не в убыток будут, а какие… Точно я и сама про то не знаю. Сам воевода местный с тобой говорить будет, а то и кугуз ветлужский. Не согласишься – никто тебя не приневолит, возьмешь лишь то, что укупишь. А согласишься – в скором времени в золотую сотню новгородскую войдешь.
– Это не тебе судить… гхм.
– Я и не сужу, купец, мое дело – слова тебе эти передать. От кого – не спрашивай… И так понятно. Тебя все это тоже касается, Федор. Да и приведете кого-нибудь с собой – серчать на вас не будем. Лишь бы торговать шли, а не войной на нас.
– Кхе… Ну ладно, девонька. Спаси тебя бог, э… боги твои. Не дала лицом в грязь упасть перед воями моими. Когда товар ждать?
– Свозить сей же миг начнут, а часа через три после полудня остаток доставят, тогда и расплатишься… – выдохнула Улина и тут же добавила, увидев в глазах купца невысказанный вопрос о такой задержке: – В лесу скрытно лежит наш товар, думали его следующей весной по Оке развозить.
– Еще к тебе дело, девонька, – помялся Кузьма. – Стыдно мне самому к Петру идти. Предупреждал он, дабы не совались мы куда не следует, однако молодой отрок Захария с дружками, ну… полезли куда-то без спроса. Тех привели, а этот запропастился куда-то. Уж выведай – не случилось ли с ним чего?
– Так вестник поутру прибегал, купец. С мальцами местными он в мяч играет. Не спрашивай – сама не знаю, что это за диво. Просил лишь передать, что вскоре вернется. Да Федор все одно Захария останется дожидаться, так что не волнуйся за воя вашего – не пропадет.